Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Понял, — пожал я плечами и отвалил.
Вернулся в комнату и рухнул на кровать. Маша не пользовалась парфюмом, но постельное белье сохранило ее естественный запах — нежный и терпковатый, как аромат мандаринов под Рождество. Невольно я зарылся лицом в подушку и втянул воздух носом. Ну почему мы с ней вечно как кошка с собакой? Почему по-нормальному у нас не получается? А ведь Маша может быть и заботливой, и нежной. Вот только, чтобы ее увидеть с этой стороны, мне нужно либо травы укуриться, либо другим образом довести себя до беспамятства. Я вспомнил, как она перебирала мне волосы, когда я лежал на скамейке в сквере, головой у нее на коленях. Это было так приятно и так…
Я поерзал на постели, устраивая младшего братца в штанах поудобнее. И чего я, идиот, отказался, когда она меня покрасить предложила? Был бы хоть повод оказаться к ней поближе, снова ее руки на голове почувствовать. Это ведь долгий процесс — покраска. Я представил Машу, суетящуюся вокруг меня, сидящего на стуле; наклоняющуюся ко мне, так что ее грудь почти касается… почти…
Дверь резко распахнулась, и я мгновенно перекатился на живот, чтобы скрыть стояк.
— Получил копии документов? — холодно спросила Маша, заходя в комнату с ноутбуком. Она явно была настроена по-деловому.
— Да. Как раз собирался тебе сказать. — Я повернулся на бок лицом к ней, стараясь игнорировать ломоту в яйцах.
— Отлично. — Она уселась на край кровати у меня в ногах и открыла компьютер. — Давай отправим письмо прямо сейчас. Неизвестно, когда снова будет бесплатный вай-фай, а со смартфона раздавать его не хочу — батарею садит. Заодно и запрос пошлем в Центральный регистр на Мартина, Лауру и Эрика.
— Ладно. — Я сел рядом с ней, надеясь, что не покраснел, и пригладил волосы. — А чего вдруг такая спешка? Я думал…
— Индюк тоже думал, — оборвала меня Маша. — Мне надо в Ольборг. Подкинешь меня на пути в Броуст, оки?
— Но… — Я растерялся. — Разве мы не вместе?..
— Меня твой Вигго Мортенсен в гости не звал, — усмехнулась Маша. — Да и больно надо. У меня свои дела. Так что давай разделимся. Закончишь у дяди чаи гонять, напиши. Я тебе скину эсэмэской, где меня забрать.
Если честно, мне такое предложение не очень понравилось. Прежде всего потому, что я уже представлял, что за «дела» у Маши в городе.
— Что, опять пора доставлять вегетарианскую пиццу? — Я закавычил пальцами последние два слова.
— А это, Медведь, не твое дело, — сухо бросила Мария. — Ты мне ясно дал понять, чтобы я в твои личные дела за пределами договора не лезла, ну вот и ты не лезь в мои.
Я захлопнул рот.
Сам виноват, долбоящер. Нечего было клювом зря щелкать.
5
Броуст оказался ничем не примечательным провинциальным городишкой. От Брёнеслева его отличали разве что целых два супермаркета, мимо которых я проехал, плутая по слабо освещенным улицам в поисках Нюмарксвай. «Недалеко от Ольборга» вылилось в сорок минут езды по темным сельским дорогам. Впрочем, примерно этого я и ожидал, когда бросил взгляд на карту региона, которую Маша раздобыла на богом забытой заправке на выезде из Брёнеслева.
— Это же здоровенный крюк. — Я прочертил пальцем линию от Брёнеслева до Ольборга и дальше к Броусту на разложенной на коленях карте. — Тут почти два часа езды с учетом пробок в городе.
— Ты куда-то торопишься? — Маша вскинула бровь и сунула мне французский хот-дог — она купила на заправке два.
До семи действительно оставалась еще куча времени, но просто так сдаваться я не хотел.
— А бензин? Он же денег стоит.
— Кстати, о деньгах. — Мария сунула руку в карман, вытащила какие-то смятые бумажки и бросила их поверх карты.
— Это что? — Бумажки подозрительно напоминали…
— Чеки. Надо же как-то вести учет моих расходов.
Я почесал нос.
— Зачем? В смысле когда тебе заплачу, то покрою…
— Э-э нет! — Маша помахала у меня перед носом надкушенным хот-догом. — В договоре у нас такого не было. Те десять процентов — моя чистая прибыль. А это, — она ткнула пальцем в чеки, — рабочие расходы. Возмещать их придется отдельно.
Я выпучился на Марию. Запомни, вот оно — лицо развитого капитализма. С кетчупом на подбородке. Это ее в гимназии Ви-борга так натаскали? Или она в Штатах стажировку проходила?
— Кароч, — прочавкала Мария, воткнув хот-дог между бедрами, чтобы пристегнуться, — давай, почесали в Ольборг.
«Все ясно, — уныло подумал я, поднимая чеки. — Кто платит, тот и заказывает музыку».
— А что, если я их, допустим, потеряю?
— Не волнувся, — отмахнулась Маша. — Я их сфоткала. Чего хот-дог не еф? Вкуфный!
— Что-то не хочется. — Я гордо вздернул подбородок и сунул сосиску в тесте обратно Марии, папочкой которой, кажется, был Скрудж Макдак.
— Ну и вря. — Она пожала плечами, проглотила последний кусок своего хот-дога и вцепилась зубами в мой.
Я так газанул с заправки, что она стукнулась затылком о подголовник. Сосиской, к сожалению, не подавилась.
Теперь я медленно ехал по пустынной Нюмарксвай, всматриваясь в номера домов, едва различимые в тусклом свете уличных фонарей. Дядя жил в двадцать седьмом, поэтому после двадцать пятого я притормозил. За палисадником, окруженным невысоким ветхим забором, прятался в темноте приземистый домишко. Свет в окнах не горел. Только в одном метались голубоватые блики — кажется, в глубине дома кто-то смотрел телевизор.
Я с сомнением вылез из машины. Табличка с номером на стене была неразличима, но у калитки торчал покосившийся почтовый ящик. Я подошел ближе и подсветил надпись на металле экраном мобильника. Да, все верно: вот полустертый номер «27» и наполовину отклеившаяся бумажка с именем: «Планицер В.».
Калитка оказалась незапертой. Я осторожно толкнул ее и пошел через палисадник по выложенной плитками дорожке. По обеим ее сторонам смутно угадывался запущенный газон и какие-то темные очертания то ли кустов, то ли наваленного мусора. Между плитками дорожки выросла трава, в которую набились опавшие листья, размокшие от дождей. Несколько раз я чуть не поскользнулся на них и вздохнул с облегчением, когда добрался до белеющей во мгле входной двери.
Я задержался на крыльце, не решаясь позвонить. Нащупал
