Петр Владимирский - Грязные деньги
У Лученко в кармане халата завибрировал телефон. В клинике она звук отключала. Глянула на монитор — Чернобаев…
— Простите, потом, — сказала Вера и торопливо вышла из кабинета.
— Я вам дату и время отдельно скажу! — крикнул ей вдогонку Дружнов.
Лученко отошла от кабинета по коридору подальше, поднесла телефон к уху.
— Да?
— Нам надо поговорить.
— Я же вам сказала…
— Выходите из клиники, я в машине, прямо на парковке. За несколько минут у вас там никто не умрет. Жду.
Что ж, придется поговорить, иначе не отстанет…
Она подошла к машине, села на заднее сиденье, посмотрела на водителя. Это был не Тимур, а Василий. По знаку хозяина он вышел наружу и встал сбоку.
— Так в чем дело? — спросил Чернобаев. Он был серьезен и напряжен, никакой игривости, как тогда, в ресторане. — Я вас нанял, а вы меня кидаете? Знаете, что бывает с теми, кто…
— Стоп.
Лученко произнесла это негромко и спокойно, но у олигарха сказанное почему-то отдалось в ушах пушечным выстрелом. И в машине ощутимо понизилась температура, стало холодно.
Сергей Тарасович отодвинулся от докторши.
— Вы… Вы… — растерянно сказал он. — Не надо показывать ваши фокусы, будьте человеком…
— Это чтобы вы немного остыли. Послушайте меня. Я категорически не согласна с тем, что вы затеяли на том перекрестке, напротив театра. Не буду вам сейчас рассказывать всего о безнравственности и хамской наглости этого проекта — боюсь, вы таких слов не знаете. Да, я допустила ошибку, когда соглашалась, но меня оправдывает то, что я не знала конкретики. А теперь знаю.
Чернобаев уже взял себя в руки.
— Вам что, торгово-развлекательный комплекс мешает?
— Да, мешает. У нас их и так на каждом углу. Торгуем и развлекаемся. Вы изуродовали мой родной город…
— Это и мой город.
— Сомневаюсь. Со своим так не поступают. Но, во всяком случае, то, что от него осталось после таких, как вы, — уже и не мое.
— Значит, вы против небоскребов? Здание из стекла и бетона вам уродливо? А вы за границей были когда-нибудь? В Чикаго, Дубае или Нью-Йорке?
— В Нью-Йорке была.
— И чем вам плохи нью-йоркские небоскребы? Весь мир Манхэттеном восхищается! А мое здание будет не хуже. И через двадцать лет, может, их будет целая улица. Киев станет как Манхэттен, будет привлекать туристов!
— Но какой ценой!
— Да, война, противостояние, народ не хочет. А в Нью-Йорке было то же самое, и застройщики, несущие в мир новое и непривычное, — победили. Ничего, привыкнете! Вы ведь как насекомые, ко всему привыкаете. Вам улицы переименовывают, памятники сносят — вы привыкаете.
Вера вздохнула. Бесполезный разговор…
— Вы забыли сказать, что нам кризисы устраивают, дурацкие законы принимают, избивают и сажают, повсеместно закрывают продуктовые магазины и открывают банки. Или бутики, где ни один нормальный человек ничего себе не купит. И мы привыкаем. Да? Вы там у себя, на Олимпе, от количества денег просто больны. Вас лечить надо.
— Ага! Так вы против богатых?! Отлично! Вот куда мы зашли в нашем разговоре. Но мы, богатые люди, нужны, вам без нас не обойтись! Думаете, мы жестоки? Думаете, вы, умные да милосердные, смогли бы управлять страной?! Да вас тут же растерзают свои же. Милосердие и всякая там благотворительность — чушь. В природе их нет, а мы — часть природы. И вообще: где бы вы были, если бы несколько человек в стране вами не управляли? Если бы не сделали все, как надо? Не спорю, имеются издержки, так сказать, жертвы, но без них не бывает. А если бы не мы, люди с деньгами, воцарился бы хаос! Вам кажется, что олигархи — зло, но вы даже не представляете, что бы произошло без нас. Все катастрофы, войны и несчастья вам показались бы мелочью!
— Ну и зачем вы мне это говорите? Да еще с таким пафосом, будто вас на видеокамеру снимают. Хотите сочувствия, что вас никто не понимает? Не дождетесь.
— Хочу, чтобы вы не играли в благородство! И объясняю устройство нашего мира. Не будьте брезгливой, вам же нужны деньги, я знаю!
— Это будут грязные деньги, мне такие не нужны.
— Ах, так…
— Да, так. И я не против богатых. Я против таких, как вы. Потому что в погоне за своими интересами вы, сильные мира сего, совершенно забыли: слабых нужно задабривать. Слабых мира сего лучше не сердить — их очень много. Догадываетесь, на что я намекаю? Нужно идти им на уступки, что-то им давать. Да, гастрономы. И да, свои шопинг-моллы строить не в центре, а за окружной дорогой!
— Ну хорошо, я постараюсь в парламенте такой закон…
Вера не дослушала, открыла дверцу автомобиля и встала.
— Я даю вам немного времени! — крикнул ей вслед Чернобаев. — Вы еще можете передумать.
Она захлопнула дверь, развернулась и пошла в клинику.
12 В ОДИНОЧКУ ПРОТИВ ВСЕХ
В день убийства. 3 декабря.
Несколько дней назад синеглазая женщина прикоснулась к его руке, и с того момента Виталий чувствовал себя иначе. Постепенно что-то менялось. Странно, что он вообще что-то чувствовал впервые за полтора месяца, кроме жгучей боли в груди, — или где Там находится душа. Вначале он вдруг увидел паутину на потолке и понял, что это ведь непорядок. Диана бы не допустила такого. И еще странно: впервые, когда он мысленно произнес имя умершей жены, это не сопровождалось внутренним криком, метанием эха этого имени в голове, болью, желанием орать изо всех сил и с разбегу удариться башкой об стену, чтобы перестать слышать, перестать мучиться.
Он ведь потому и пил все это время, чтобы выдержать, не разбить голову. Это было бы как-то нехорошо, не по-мужски. Это означало бы слабость. Но было так заманчиво… Он пил и пил, долго не пьянея, потом переставал чувствовать щеки, шею, после них — ноги. И так каждый день. Хотя уже перестал отличать один день от другого. Он не брился, практически не мылся, если не считать плескание холодной водой в лицо — иногда, когда становилось совсем уж плохо.
А вот сегодня наконец пить почему-то расхотелось. Виталий прислушался к себе, к новым ощущениям и понял: пришло время действовать. Откуда явилась эта уверенность, он не знал и знать не хотел, явилась — и все. Он поступал, движимый инстинктами, и если инстинкт самосохранения подсказывал ему пить водку столько времени подряд, то теперь, значит, он же велит ему перестать. Но тут такое дело: если не пить, тогда надо мстить. Иначе жжение в груди станет невыносимым. И Виталий, бывший десантник, вдовец, но прежде всего мужчина, отнесся к этой необходимости спокойно и философски. Надо — значит, надо.
Ни о чем особенно не думая, он полез в ванну и отдраивал кожу целый час. Побрился, глядя в зеркало и не очень узнавая в этом опухшем, почерневшем лице свое лицо, вышел в комнату и принялся за уборку, открыв настежь балконную дверь. Понадобилось пять больших мусорных пакетов, еще два часа работы с пылесосом и шваброй. Он трудился как автомат, не уставая, не чувствуя холода с улицы.
Теперь следующий этап. Он залез на антресоли, открыл чемодан, вынул сверток, развернул. Три метательных ножа. Давно не доставал… Взял телефонную трубку, но она не работала. Тогда Виталий подключил мобильный телефон к зарядке и набрал номер.
— Привет, Дэн. Это я, Виталий Ивченко. Я тоже… Извини, сейчас некогда. Мне нужно несколько игрушек, наших, тех самых. Потом объясню. Да, прямо сейчас.
Положил трубку, подошел к шкафу. Достал чистую тельняшку, летнюю форму десантника, голубой берет, сапоги. Все надел, посмотрел в зеркало, поправил берет, одернул пятнистую гимнастерку. И вышел на кухню заваривать чай.
Снаружи стемнело, Виталий успел выпить три чашки чая, когда под окном взревел мотоцикл и ритмичными ударами забухала музыка. Через минуту в дверь позвонили, в квартиру втиснулся парень. Такой же большой и широкий, как Виталий, только длинноволосый и бородатый, весь в коже и металлических шипах.
— О, вот так, значит… — Дэн, прищурившись, поглядел на Виталия. — Это серьезно, брат. Я с тобой?
— Нет. — Хозяин отвечал скупо и коротко. — Я сам. Спасибо.
Гость положил на стол четыре таких же ножа, какие недавно достал Виталий. Еще раз внимательно посмотрел на него из-под косматых бровей. Пожал плечами, двинул товарища кулаком в плечо и вышел. Во дворе взревело, ритмичное буханье музыки затихло вдали.
Десантник постоял еще несколько минут, о чем-то думая. Решительно опустился на пол и стал отжиматься — десять раз, двадцать… Казалось, это движется вверх-вниз не человек, а машина. На пятидесятом отжимании он почувствовал струйку пота на лбу и поднялся. Подумал: «Пить меньше надо, раньше отжимал сотку!»
Подошел к фотографии Дианы, долго смотрел на нее своими усталыми глазами, сел рядом и стал ждать. Чуть позже он почувствует, что готов, возьмет со стола все ножи и выйдет из дома.
…В это время у Веры Лученко продолжался обычный рабочий день. Хотя никакой из дней работы врача обычным не назовешь. Приходили разные люди. Не только больные, а очень часто вполне здоровые физически, но с житейскими проблемами, на грани надлома и депрессии. Изношенные лица, изношенные души. Не знающие, как жить в определенных обстоятельствах, или не умеющие. Приходили родители, чтобы попытаться найти общий язык с подростками, как-то их урезонить. Приходили тяжело переживающие развод, ссору, хамство начальства… Из соседних отделений шли больные — после операций, с проблемами восстановления здоровья… Изредка кто-то из близких приводил мужа, брата, отца с запущенным алкогольным бредом, тут уж никакие разговоры не помогали, только в стационар.
