В тени скалы - Ирина Владимировна Дегтярева
Тахира положили на полу служебной каюты-кладовки, для надежности прикрепив руки в наручниках к кольцу в полу.
– Мне он нужен в сознании, – Тарек сел на палубе на деревянную скамью, расположенную вдоль кормового леера около штурвала.
– А он в сознании, – Руби, скинув рубашку и туфли, сноровисто со знанием дела осматривал яхту, шкотовые и фаловые лебедки. – Только говорить не может. Очень удобно, чтобы транспортировать клиента без лишнего шума. Правда, бывает, что потом они совсем не могут говорить, ведь это средство действует на речевые центры.
Тарек закурил. Он и не хотел слышать оправдания от Тахира. Ему важнее было, чтобы Тахир слышал его и вникал в сказанное.
– Что ты будешь делать, если она откажется категорически?
– Вопрос риторический. Само собой я не допущу, чтобы она побежала к моему руководству с доносом. Иначе меня отстранят, пойдут проверки. Доказать она ничего не сможет, но тень бросит.
– Если, как ты говоришь, доказать не сможет, так и опасаться не стоит. Она, скорее всего, тоже это поймет и не факт, что побежит докладывать по начальству. Это ведь могут счесть сведением счетов вздорной бабенки с бывшим любовником.
– Не исключаю и такого расклада, – покладисто согласился Руби. – Но в таком случае Гила не проглотит обиду. Не та она «вздорная бабенка» как тебе представляется. – Он засмеялся. – Хотя все же вздорная. А вот насчет ее принадлежности к слабому полу я бы не сказал… Она не оставит меня в покое после того, что мы с тобой запланировали сделать. Гила не станет никого убеждать, она просто убьет меня.
– Это так просто сделать? – Тарек встал, прошелся по палубе, бросил окурок в спокойную, еле колышущуюся воду.
– Хочешь попробовать? – Руби прислонился спиной к большому штурвалу.
– Да нет, не рискну, – улыбнулся Тарек. – Ты этой посудиной управлять-то умеешь?
– Обижаешь, старик. И ты со своим техническим кретинизмом справишься, – Руби прикоснулся к находящейся перед штурвалом компьютерной панели. – Тут спутниковая навигация, автопилот. На таких яхтах с дек-салоном и в плохую погоду не страшно, хоть и вовсе держать грот убранным. Топлива почти четыреста литров…
– Чувствую, любишь ты такие игрушки, – Тарек погладил полированное дерево, которым была отделана не только палуба, но и внутренняя обшивка бортиков. – Я в свое время мог позволить себя иметь многое. И такой кораблик тоже. Но никогда не стремился к роскоши. Я все имел и все потерял. А жалею только о потерянных людях.
Руби кивнул и сказал:
– А я люблю. У меня есть яхта, только классом пожиже этой будет.
– И что, у вас все сотрудника Моссада могут позволить себе такие приобретения?
– Ну как тебе сказать, – засмеялся Руби. – Она оформлена на другого человека.
Тарек подумал, что Руби, утратив идейность не без его помощи, приобрел с годами цинизм и внутреннюю опустошенность, ее он заполняет атрибутами роскоши, тем внешним, что тешит его самолюбие, создает комфорт в монотонности бытия. Обычно такая категория предателей, как знал Тарек из своего контрразведывательного опыта, проваливалась быстрее. Удивительно, что при современных средствах проверки Руби оставался в стороне, в безопасности.
Но Ясем ошибался в одном. Идейность, под которой он подразумевал ненависть к арабам и к власти Саддама Хусейна, не исчезла из сознания Мусы Руби, она видоизменилась не сразу, не в Багдаде. А когда он вернулся в Тель-Авив с промытыми Тареком мозгами, то стал глядеть по сторонам и интерпретировать все происходящее иначе. Он начал подсмеиваться над тем, что говорят по телевизору политики, и, напротив, ловил каждое слово тех, чьи выступления шли вразрез с общей линией политики Израиля. Правда, в этом он усердствовал узконаправленно: арабский вопрос и вопрос с палестинскими территориями – вот что его волновало по-настоящему.
Руби не любил хамасовцев, зная большинство из них по досье, находящимся либо в Моссаде, либо в Шин-бет. Многие из них были предателями. Но Руби как никто знал цену такому предательству и методы, которыми получалось вытрясти из людей согласие на сотрудничество. Даже когда речь шла о предательстве в высших эшелонах ХАМАС, подразумевалась не деликатная и хитрая игра контрразведки. Грубая сила и шантаж действовали куда эффективнее. Лесть и деликатность присутствовали после, когда человек был сломлен физически и угрозами его близким.
Руби не являлся сторонником движения ХАМАС или «Исламского палестинского джихада», но не видел альтернативы, осознавая притязания палестинцев на возврат земель. Правда, как человек рассудочный и обстоятельный, он не мог быть уверен в том, что, получив обратно свое, палестинцы сектора Газа, стимулируемые извне деньгами и оружием, не захотят пойти дальше и изгнать израильтян совсем, что и прописано в Хартии ХАМАС.
Понимая бесчеловечность поведения Израиля по отношению к палестинцам, Руби все же не видел с их стороны силы, способной действовать абсолютно объективно и адекватно. Затем в рассуждениях Руби стал зарождаться червь сомнения о причинах отсутствия этой объективности. Если к кому-нибудь изо дня в день приходить и бить его по голове, говоря, что это для того лишь, чтобы ему в голову не закрались крамольные мысли и он не возжелал агрессии, то подобные «крамольные» мысли засядут в мозгах избитого накрепко.
Когда Руби находился в Ашкелоне (а тут он проводил много времени), и если завывала «Цева адом» ночью или на рассвете, частенько приходилось опасаться за свою жизнь и за жизни мирных горожан. Однако Руби хватало воображения понимать, что схожие чувства испытывают и по ту сторону границы, где нет «Железного купола»… Он не видел принципиальных отличий в том, как погибать, осознавая себя евреем или арабом.
…Тарек уединился с Тахиром. Вместе с Руби они перенесли его в кормовую каюту, где были койки на двоих. Точно такая же каюта находилась и на носу яхты. В центре располагалось что-то вроде кают-компании – салон, совмещенный с камбузом. Тут буквой «П» стоял белый диван напротив телевизора, висящего на переборке.
Вот уже часа два Руби пялился в экран телевизора, благо электричество на яхту брали с пирса, а не за счет собственного топлива, и пытался заглушить монотонный голос Тарека. Руби не слишком хотелось знать, о чем он там толкует с пленником. Тахир уже мог говорить, но отчего-то слышался только голос Тарека. Слов Руби не различал, но его удивила тональность, не угрожающая, а вроде как грустная.
По телевизору сообщали в новостях о возобновлении боев в Бейт-Хануне и Саджани. Хамасовцы отвечали обстрелами территории Израиля, одна из ракет упала в полутора километрах от
