Джозеф Кэнон - Хороший немец
Лина посмотрела на детишек, которые продолжали жевать шоколад, и ее лицо смягчилось.
— Они выросли. Я их даже не узнала бы. — На какой-то миг она, кажется, стала другой, вернулась в ту свою жизнь, которой Джейк никогда не знал, которая была прожита без него.
— Да, и что с ними будет? Так жить, как сейчас, на одной картошке? Даже хуже, чем во время войны. А теперь у нас еще и русские.
Джейк решил воспользоваться ситуацией.
— Фрау Дзурис, военный, который искал Лину и Эмиля, — он был русским?
— Нет, америкос.
— Этот человек? — Он передал ей фото.
— Нет, нет. Я же говорила вам, высокий. Блондин. Как немец. Даже фамилия немецкая.
— Он назвал вам имя?
— Нет, здесь, — сказала она и ткнула пальцем себе в грудь, где могла быть нашивка с именем.
— Какое имя?
— Не помню. Но немецкое. Я подумала, верно говорят. Неудивительно, что американцы выиграли войну — офицеры все немцы. Посмотрите на Эйзенхауэра,[60] — сказала она, слегка сострив.
Джейк забрал фотографию. Он был разочарован — ниточка внезапно потерялась.
— Так он искал не Эмиля, — облегченно сказала Лина, глядя на фотографию.
— Что-то не так? — спросила фрау Дзурис.
— Нет, — сказал Джейк. — Я просто подумал на этого мужчину. А тот американец, который был здесь, — он сказал, зачем пришел к вам?
— Как и вы — по записке на Паризерштрассе. Я подумала, он один из ваших друзей, — сказала она Лине, — с прежних времен, когда вы работали у американцев. Ой, не как вы, — сказала она, улыбаясь, Джейку. И повернулась в Лине. — Понимаешь, я всегда знала. Женщина может понять что к чему. А теперь вы снова нашли друг друга. Можно я тебе кое-что скажу? Не жди, не будь как Ева. Многие не возвращаются. Ты должна жить. И он тоже. — И, к смущению Джейка, похлопала его по руке. — Это за шоколад.
Они выходили из квартиры еще пять минут. Фрау Дзурис без умолку болтала. Лину не отпускали дети, и она обещала прийти снова.
— Фрау Дзурис, — уже в дверях обратился к ней Джейк, — если кто придет…
— Не беспокойтесь, — заговорщически сказала она, неверно истолковав его слова. — Я вас не выдам. — И кивнула на Лину, которая уже спускалась по лестнице. — Заберите ее в Америку. Здесь уже ничего не осталось.
На улице он остановился и по-прежнему озадаченно оглянулся на дом.
— Что теперь? — спросила Лина. — Видишь, это был не он. Это хорошо, да? Никакой связи.
— Но она должна быть. Она имеет смысл. Теперь я вернулся туда, откуда начал. Кто же приходил?
— Твой друг сказал, что американцы будут искать Эмиля. Может, кто-то из Крансберга.
— Но не Талли, — упрямо сказал он, все еще занятый своими мыслями.
— Ты думаешь, все ищут Эмиля, — сказала она, садясь в джип.
Он направился вокруг джипа к своему месту, затем остановился и уставился в землю.
— Кроме русского. Он искал тебя.
Она повернулась к нему:
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего. Пытаюсь сложить два плюс два. — Он сел в джип. — Но мне нужно, чтобы это сделал Эмиль. Где же он, черт побери?
— Раньше ты не так сильно хотел видеть его.
Джейк повернул ключ зажигания.
— Раньше никого не убивали.
Эмиль не появлялся. Потянулись дни безжизненного ожидания. Они бесконечно выглядывали в окно, прислушивались к шагам на тихой лестнице. Любовью они теперь занимались как бы наспех, ожидая, что в любую минуту кто-то может войти. Их время истекло. Ханнелора вернулась, ее русский уехал, и она крутилась по квартире, постоянно болтая, ей было наплевать на их ожидание, что еще больше усиливало напряжение. Джейк, даже сидя, мысленно продолжал ходить по комнате, наблюдая, как она час за часом раскладывает карты на столе, пока наконец не складывалось ее будущее.
— Смотрите, вот он опять. Пики означают силу, так говорит фрау Хинкель. Лина, тебе надо сходить к ней — ты не представляешь, как она все видит. Понимаешь, я думала, что это так, забава. Но она знает. Она рассказала о моей матери — откуда она могла это узнать? Я и словечком не обмолвилась. И ведь не какая-то цыганка — немка. Сразу за «КДВ», представляешь, все это время. Это дар так предсказывать. А вот опять валет — видишь, двое мужчин, как она и говорила.
— Только двое? — улыбнулась Лина.
— Два замужества. Я сказала, и одного достаточно, так нет, говорит, что выпадает всегда двое.
— А что хорошего знать вес это? Пока замужем за первым, думать будешь о втором.
Ханнелора вздохнула.
— Наверное. И все же тебе надо сходить.
— Ходи сама, — сказала Лина. — Я не хочу знать.
И это была правда. Пока Джейк ждал и решал в голове кроссворд — Талли по вертикали, Эмиль по горизонтали, пытаясь свести их вместе, — Лина выглядела странно довольной, словно решила, будь что будет, все утрясется само. Известие о родителях сильно огорчило ее, а потом она выбросила все из головы с тем фатализмом, который приобретаешь, как полагал Джейк, во время войны: проснулся живой — и хорошо. По утрам она ходила в детский сад для детей перемещенных лиц. Днем, когда Ханнелора уходила, они занимались любовью. Вечерами она готовила из пайков ужин, занятая обычной жизнью, не загадывая на день вперед. А Джейк ждал, мучаясь неопределенностью.
Они гуляли. В церкви, лишенной крыши, звучала музыка. Влажный вечер, немцы устало клюют носом под мелодию Бетховена, скрипуче выводимую трио. Джейк набрасывает материал для статьи. Редактору «Колльерс» понравится идея — музыка, звучащая из руин, город возвращается. Он повел ее в «Ронни», чтобы повидаться с Дэнни, но когда они туда добрались, ее испугали пьяные крики, которые были слышны даже на улице. Он зашел туда один, но ни Дэнни, ни Гюнтера не было. Поэтому они прошли по Ку-дамм немного дальше, до кинотеатра, который открыли англичане. В кинотеатре, душном и переполненном, крутили «Неугомонный дух», и к его удивлению зрители — одни военные — наслаждались им, хохотали над мадам Аркати, свистели при виде развевающейся ночной сорочки Кей Хаммонд.[61] Наряды к ужину, кофе и бренди в столовой — все это, казалось, происходило на другой планете.
И только когда сочные цвета сменились зернистыми черно-белыми кадрами кинохроники, они опять оказались в Берлине. В буквальном смысле. На смену Черчиллю приезжает Эттли.[62] Очередная фотосессия в Цецилиенхофе. Новая Тройка располагается на террасе точно в том же порядке, что и старая в первый раз, пока в воздухе не замелькали банкноты. Затем матч сборных союзников по футболу. Бреймер у микрофона завоевывает мир, в зоне защиты взмывают вверх кулаки — англичане забили невероятный гол. Джейк улыбнулся про себя. Хронику смонтировали так, что они выиграли матч. Кадры, мелькнув, сменились па изображение рухнувшего дома. «Еще одно очко в нашу пользу — американский журналист, проявив мужество, спасает…»
— Господи, это же ты, — сказала Лина, схватив его за руку.
Он смотрел на себя, стоящего на веранде, обхватив за плечи немку, как будто они только что вынырнули из-под обломков. И на мгновение даже он забыл, что в действительности произошло. Хронология фильма убедительнее памяти.
— Ты мне не говорил, — сказала Лина.
— Было совсем не так, — прошептал он.
— Не так? Но ты же видишь.
И что он мог сказать? Что он просто появился там, где был? Кино сделало это реальностью. Он беспокойно заерзал в кресле. Что, если вообще все — не так, как видится? Футбол, герой хроники дня. То, как мы смотрим на события, определяет, какими они были. Труп в Потсдаме. Пачка денег. Одно ведет к другому, по кусочкам, — а если ты все сложил неправильно? Если дом рухнул уже потом?
Когда зажегся свет, она приняла его молчание за скромность.
— А ведь ты никогда не говорил. Теперь ты знаменитость, — сказала она, улыбаясь.
Он ее повел в проход, в гущу британских хаки.
— Как ты вывел ее оттуда? — спросила Лина.
— Мы просто вышли, Лина. Ничего не было.
Но по выражению ее лица он видел, что было, и перестал отпираться. Они прошли в вестибюль вместе с толпой британских офицеров и их Ханнелорами.
— О, герой дня собственной персоной. — Брайан Стэнли дернул его за рукав. — Герой, в натуре. Я действительно удивлен.
Джейк усмехнулся:
— Я тоже, — сказал он и представил Лину.
— Фройляйн, — произнес Брайан, беря ее руку. — И что нам теперь о нем думать? История в аккурат для «Мальчишечьей газеты»,[63] должен сказать. Пропустим по рюмочке?
— В другой раз, — сказал Джейк.
— Ну вот, как всегда. Фильм понравился? Не говоря о себе, то есть.
Они вышли на теплый вечерний воздух.
— Конечно. Затосковал по дому? — спросил Джейк.
— Дорогой мой, это Англия, которой никогда не было. Мы теперь страна простого люда, разве не слышал? На этом настаивает мистер Эттли. Я, конечно, и сам прост, так что не возражаю.
