Синдром самозванца (СИ) - Че Виктор
— И еще один вопрос, — сказал я, — вы говорили, что общались с ним только по телефону. Можете описать голос?
— Он был изменен, — ответил Павел, — не опознаю. Наверняка какую-то программу использовал.
— А интонация?
— Знаете… Такая надменная. Словно он с подчиненным разговаривал.
Нам с Дианой ничего больше объяснять и не требовалось. Мы знали, кто так разговаривает.
— Как так получилось, что у тебя не осталось вообще никого из близких, Вить? — спросила Поля.
Мы сидели в кафе на Тверской, пили кофе. В палату к Жанне нас впустят в половине девятого вечера, когда уйдет основная часть персонала больницы. До этого момента оставалась еще масса времени, и мы решили посидеть, поговорить, повспоминать. Но разговор сразу ушел куда-то в сторону моей личной жизни.
Поля — как всегда элегантная парижанка. Тоненькая, словно девочка, в облегающем горчичном пальто с темно-синими окантовками, вместо шапки — песочного оттенка платок, который сейчас лежал у нее на плечах. Волосы Поля сбрила до коротенького пушка, а раньше это были шикарные локоны до ключиц.
— Ну почему же, — возразил я, — у меня здесь мама. Мы общаемся, хоть и не так часто, как раньше.
— Я имею в виду друзей. Все твои друзья покинули Россию.
— Ну, это их выбор, — сказал я. — И потом, никто из них не работал в адвокатуре. Ты видела хоть одного адвоката, который свалил? Куда? Где нужен адвокат со знанием российского права? Да нигде. Они все цивилисты, большая часть вообще менеджеры. Универсальная профессия.
— А ты у нас, значит, уникальный? — улыбнулась Полина.
— Не уникальный, — ответил я и сделал глоток кофе. В этом ресторане было прекрасно все, кроме кофе (пережженный, горький и при этом невероятно горячий). — Я бы сказал, с особенностями образования и навыков. Для применения такого специалиста, как я, нужны особые условия.
— Но ты ведь сейчас осваиваешь новую профессию, насколько я и вся Россия можем судить по подкасту твоей напарницы. Я имею в виду профайлинг.
— Ага, — сказал я. — И тоже из разряда «поднимаем отстающее». Профайлинг на вооружении в полиции везде уже есть. Этим я тоже никого не удивлю. И удаленно не поработаешь, вот прям вообще никак.
— А ты уехать хочешь?
— Не знаю.
— Ну, вот поэтому и не получается у тебя придумать, чем заниматься. Если что, двери нашей галереи для тебя всегда открыты.
Поля немного рассказала о своей жизни. С тех самых пор мало что у нее изменилось, она по-прежнему встречалась с тем парнем, художником-«неудачником», который продавал картины по десять тысяч евро за штуку и считал, что никогда и ничего стоящего не напишет. О том, что большинство художников в мире и не мечтают за такие деньги сбагрить работу, он не задумывался.
— Это сложные отношения на самом деле, — сказала она. — Представь себе: человек никогда не доволен собой. Он никогда не счастлив. Он уверен, что всегда будет посредственностью, от которой не стоит ждать ничего толкового. Мы даже в ресторане с этим сталкиваемся: он не заказывает хорошее вино, потому что не считает, что достоин. Не любит дорогих блюд, потому что рано или поздно люди, купившие его картины, опомнятся и потребуют вернуть деньги, а он все спустил на высокую кухню… Понимаешь?
— Имеешь в виду синдром самозванца? Очень хорошо его понимаю.
Поля округлила глаза и сделала крошечный глоток кофе. Как настоящая француженка, она заказала не пол-литра американо, а малюсенькую чашечку эспрессо, где на донышке поблескивал кофейный плевок.
— Ты тоже гонорары не тратишь? — спросила она.
— Трачу. Еще как. Мой синдром только ворчит, на жизнь не влияет.
— Считай, повезло, — ответила она и как-то странно на меня посмотрела, словно увидела в первый раз. — Ты сильно изменился, Витя. Стал старше, что ли.
— А ты совсем не изменилась, — ответил я. — Как была красивой и молодой, такой и осталась.
— Ну, я не имею в виду, что ты стал старым, — рассмеялась Поля. — Ты скорее возмужал.
— И выгляжу на сорок! Я примерно лет с шестнадцати выгляжу на сорок. Так что мне уже плевать.
Полина окинула взглядом мои волосы и бороду. Я знаю, что она увидела: седину. Это у меня тоже давно, лет с двадцати трех, если не раньше. Генетика. Но я не заморачиваюсь по этому поводу, правда. Меня искренне восхищают мужчины, которые тщательно следят за своими волосами, чего-то там красят, увлажняют и выглядят так, словно перед ними вечно включенная камера, транслирующая их в прямом эфире на миллионы зрительских глаз. Когда в Москве только-только стали открываться барбершопы, я тоже «подсел» на всякие процедуры типа покраски бороды, питательных масок для лица и восковой депиляции волос в ушах. Ну да, выглядит аккуратно, но буквально неделю, а потом все возвращается на круги своя: краска смылась, волосы в ушах отросли и надо начинать по новой. А мне лень.
— Как обстоят дела с опекой? — спросила Поля.
— На самом деле все не так страшно, — ответил я. — Я написал в соцслужбу письмо, а потом еще позвонил. Милая девушка по телефону сказала, что никаких проблем не предвидится, если я хочу заботиться о Жанне и готов создать ей условия, они пойдут навстречу. Так что дело за малым — собрать документы, подать их и дождаться решения.
На мой телефон пришло сообщение от детектива ПАР Андрея: «Доктор покинул страну».
Я извинился перед Полиной, вышел из кафе на заполненную спешащими по всем делам сразу женщинами Тверскую улицу. Закурил, повернул в ближайший двор, чтобы не торчать у всех на виду, и набрал Андрея.
— Что значит — он покинул страну? — спросил я.
— Ну-у-у… — ответил Андрей так, словно я спросил, не найдется ли у него десять тысяч взаймы. — Ничего удивительного. Вы новости-то смотрите? Буквально после разговора с вами господин Кончиков поехал домой, собрал чемодан и отправился в сторону Верхнего Ларса, где успешно миновал блокпост, границу. Сейчас он на Шри-Ланке, судя по геолокации на фото в соцсетях.
Андрей ехал в метро и, судя по голосу диктора «станция Пушкинская» на заднем плане, как раз сейчас находился где-то под моими ногами.
— Вы объявили его в розыск?
— Мы передали в полицию наше письменное мнение по поводу господина Кончикова, — сообщил Андрей. — К каким выводам они придут, мне неизвестно. Наши адвокаты говорят, что одних лишь выводов мало, чтобы начать преследование человека.
— Все верно говорят, — ответил я, — спасибо, что сообщили, Андрей.
Я положил трубку. Меня трясло от злости. Я так и знал, что нельзя было этому увальню доверять такое важное дело. Он, наверное, приперся с невинным видом в полицию, отдал в дежурную часть бумажку, где я изложил свои выводы, и ушел. Андрей человек исполнительный, но мышление тоннельное — что ни поручи, все сделает, но строго в соответствии с инструкцией. Любые новые вводные будет игнорировать, потому что в ТЗ их не было.
Я докурил, вернулся в кафе.
— Что-то стряслось? — спросила Полина. — Ты выглядишь расстроенным. Обычно я так выгляжу, когда мои подчиненные творят дичь.
— Ну, примерно так оно и есть, — сказал я и замолчал.
Доктор Алексей Кончиков вполне мог иметь мотив для совершения преступлений. Организованный преступник, мужчина 30–35 лет, может позволить себе совершать дорогостоящие убийства. Он, конечно, нарцисс, но психотип — паранойяльный. Я вспомнил нашу с ним встречу: он был одет в классический костюм, от него пахло дорогим парфюмом, идеально ухоженные руки и ногти.
— Паранойяльный миссионер, — сказал я задумчиво, глядя на Полю.
Она подняла брови и ответила:
— Это может прозвучать пошло, но, кажется, ты говоришь не о сексе, а об убийце, да?
— Прости-прости, — сказал я и замотал головой. — Мне просто в голову пришло кое-что, запустился процесс, и остановить это невозможно. Но я сейчас…
— Нет-нет, — ответила Поля, — давай обсудим. Я, конечно, не криминальный психолог, но все же кое-что в психологии понимаю. Профессия обязывает.
