Безнадежный пациент - Джек Андерсон

Двадцать пять метров. Двадцать.

Я буквально чувствую, как осколки сломанной кости скребут друг об друга. Звуки босых шагов мистера Виллнера сменяются стуком ботинок.

Пятнадцать метров. Десять. Пять.

Дверь комнаты Виллнера открывается, а я ныряю в спасительную темноту коридора. Слышу, как Виллнер спокойно идет в центр подвала, к бельепроводу. Я изо всех сил спешу к выходному люку в конце коридора, зная, что обойтись без грохота при открывании дверцы не получится. Более того, если меня заметят, сопротивляться я не смогу.

Прислушиваясь к передвижениям Виллнера, я оглядываю витрины холодильных камер, тянущихся вдоль стен коридора. За стеклами ряды шприцов, отсортированных по размерам, а под каждой камерой металлические выдвижные ящики, в которых, судя по ярлыкам, хранятся всевозможные медицинские инструменты.

Судя по звукам, Виллнер идет по подвалу в мою сторону. Стараясь не шуметь, я выгребаю из ближайшей камеры все шприцы, а из ящика достаю одноразовый скальпель с пятисантиметровым лезвием. Отступаю в темноту, попутно разрывая стерильную упаковку, и прячусь на одной из ступеней лестницы, ведущей к люку. В одной руке у меня наготове скальпель, палец другой – на поршне шприца с серым транквилизатором. У меня будет только один шанс воспользоваться тем или другим. У входа в коридор возникает фигура в серой пижаме. Я прямо чувствую, как глаза Виллнера, привыкнув к темноте, ощупывают коридор в поисках постороннего.

Несколько мучительных секунд он, кажется, смотрит прямо на меня. Наконец медленно отворачивается и идет обратно, к своей комнате. Я тихо выдыхаю от облегчения, но тут же слышу, как он выходит в другой коридор, в конце которого лестница на первый этаж. Хочет проверить, на месте ли я.

Я разворачиваюсь и начинаю путь по коротенькой железной лестнице к люку. Малейшая попытка нагрузить левую ногу вызывает волны адской боли. С мокрыми от слез глазами я доползаю до верхней площадки и чуть не падаю. Поворачиваю маховик, переводя замок в открытое положение, и толкаю дверцу люка спиной. Увы, она поддается лишь на пару сантиметров: дальше держит слой грунта.

Я рассовываю по карманам скальпель и шприцы с транквилизаторами, которые прихватил в холодильнике, а затем вставляю в узкую щель совок. Сдирая ладони, я проталкиваю совок все дальше и дальше. В итоге у меня получается высунуть руку целиком наружу, и я начинаю убирать землю над люком.

Снова толкаю люк, и он приподнимается побольше, а я чуть-чуть протискиваюсь наружу, в крохотную ямку, которую только что вырыл. Втыкаю совок вертикально вверх, в тонкий слой дерна над люком. Поднимаю руку выше и выше – дерн понемногу поддается. Наконец острие совка пропарывает его насквозь, и на меня сыпется земля с травой. Я лихорадочно расширяю отверстие и выкарабкиваюсь в ночную прохладу острова.

Отплевываясь от попавшей в рот земли, дико озираюсь, чтобы сориентироваться. Я в северо-восточном углу Призмолл-хауса, вот стена, где моя спальня с окном-полумесяцем. Вдали на юге темнеет ангар. Меня овевает свежий морской бриз. Я вдыхаю соленый воздух, но в следующий миг стискиваю зубы – по левой ноге словно растекается пламя. Видимо, на адреналине я не чувствовал боль, однако его действие ослабевает, и на меня обрушивается вся тяжесть последствий перелома.

Я с трудом бреду по дорожке между фигурными кустами, поднимая облака меловой пыли. Когда до ангара уже рукой подать, далеко позади слышится нарастающий шум. Неожиданно у меня подворачивается нога, и я падаю грудью на дорожку, задыхаясь от сильного удара и усеивая землю вокруг себя шприцами.

Слышно, как распахиваются двери Призмолл-хауса. Собравшись с духом, я встаю и преодолеваю последние мучительные метры. Одну ногу вперед, потом вторую, и вот я уже в темноте ангара. Скрип досок причала сменяется покачиванием палубы. Трясущимися руками я вынимаю из кармана ключи и лихорадочно пытаюсь вставить их в замок.

До меня доносятся приближающиеся голоса, сквозь щели в крыше ангара проникает луч фонаря. Ключ в замке, щелчок, поворот. Я распахиваю дверь и чуть не падаю в роскошный салон «De Anima». Ухватившись за перила, с облегчением снимаю вес со сломанной ноги и, хромая, забираюсь в капитанскую рубку. Панель управления на расстоянии вытянутой руки, а в ветровое стекло уже светит пляшущий луч фонаря.

Ключ в замке зажигания, пусковые механизмы включены. Поворачиваю ключ… Ничего не происходит. Я снова поворачиваю ключ и выглядываю в окно: на подходе к ангару возникают две пары ног. Меня накрывает отчаяние. Так вот почему Коделл и Виллнер не нагнали меня на дорожке. Они не торопятся! Отвернувшись от ветрового стекла, я еще раз пытаюсь запустить двигатель. В результате – та же оглушительная тишина. Я в ужасе провожу пальцами по пульту управления, проверяя, что не дает завести мотор. Наконец нащупываю маленькую панель, спрятанную под основным пультом. Чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди, я нагибаюсь и дрожащими пальцами сдвигаю черную пластиковую крышку. Под ней кодовый замок с неизвестной мне комбинацией. Мое сердце перестает биться и ухает в черные воды, плещущие за бортом «De Anima».

Я почти не чувствую адскую пульсирующую боль в ноге, почти не вижу ровные ряды кнопок на пульте управления, почти не слышу приближающихся шагов. Наконец я оборачиваюсь: передо мной терпеливо стоят доктор Коделл и Виллнер.

– Разве это не доказательство мой правоты? – расстроенно говорит Коделл, показывая на мою сломанную лодыжку. – Никто на острове не причинил вам вреда, никто не подверг вашу жизнь опасности. Все это проделали вы сами. Вы – наибольшая угроза собственной безопасности. И ради чего столько усилий? Куда вы стремитесь, Артур?

Коделл недоуменно смотрит на меня и продолжает:

– Это ключевой вопрос. – Ее голос слегка срывается. – Куда вы стремитесь? Назад в пустую квартиру, к одиночеству и страданиям? И это, по-вашему, победа? Вы так рветесь отсюда, словно на Большой земле вас ждет Джулия… Ее там нет.

В глазах Коделл светятся жалость и грусть. Она с расстановкой произносит три слова, будто желая, чтобы каждый слог прочно отпечатался у меня в памяти:

– Джулии больше нет.

– Да пошли вы! – бормочу я, едва живой от усталости и боли. – Вы не психиатр. Вы хирург. По-вашему, мозги можно вырезать и починить, и вам даже невдомек, что это не так. Разве можно сделать человека счастливым насильно, против его воли? Вам это сходит с рук, потому что людям в конце концов становится все равно. А я так не хочу. Я не хочу.

Я оседаю на колени, слезы струятся по моим щекам, подбородку и капают