Безнадежный пациент - Джек Андерсон
Из коридора доносится тяжелая поступь, ботинки по-военному печатают шаг. Эх, надо было просить напиток посложнее. За несколько секунд до появления Виллнера я успеваю спрятать атлас под стол и сунуть фотографию в карман.
Ординарец Коделл входит в библиотеку и неспешно направляется ко мне. В его руках вычурный серебряный поднос, на котором стоит газировка со льдом. Я потягиваю напиток и любуюсь видом штормового Ирландского моря. Восемь с половиной километров открытого водного пространства. Сто семьдесят кругов[29] в олимпийском бассейне плюс отягчающие факторы в виде погодных условий, течений и гипотермии.
Через несколько часов Виллнер помогает мне спуститься из библиотеки в объятый тишиной обеденный зал, где меня ждут тортеллини[30] с рикоттой[31] и шпинатом. После трапезы я возвращаюсь к себе в комнату.
Все еще обдумывая детали рискованного заплыва, я с трудом встаю на колени и прячу твой, к великому прискорбию уже надорванный, снимок обратно под матрас. И вдруг все мои расчеты летят к чертям: кончиками пальцев я касаюсь незнакомого предмета. В недоумении сую руку поглубже и пытаюсь определить, что же там такое. Нащупываю тонкий ламинированный квадрат. Какая знакомая вещица! Я не только уже видел подобные – одна из них у меня в руке!
Медленно, почти нехотя, я достаю находку из-под матраса и изумленно смотрю на вторую полароидную фотографию. Первый снимок я аккуратно надорвал в нескольких местах, а второй лишен этих недостатков, но на обоих то же самое изображение: твое улыбающееся лицо, сильно засвеченное вспышкой. Я сам сделал эту фотографию на вечеринке, которую мы с тобой устроили вместо свадебного банкета. И точно помню, что второго снимка не было.
Накатывает знакомое неприятное чувство: словно темная туча наползла на солнце. Мой мир перевернулся, я вновь ощущаю себя пешкой в руках Коделл, причем понять правила ее игры у меня столь же мало шансов, как и выбраться из Призмолл-хауса.
Стараясь подавить тревогу, я сосредоточенно вглядываюсь в фотографии. Мои глаза перебегают с одного снимка на другой, я изучаю каждую деталь, пытаясь угадать, с какой целью мне оставили копию.
Я не знаю, что именно ищу. Две минуты сосредоточенного поиска, и я нахожу искомое. И хоть я на костылях, у меня уходит вдвое меньше времени, чтобы найти Коделл.
– Ну и что это?!
Она сидит в кресле в игровой комнате. Доктор делает пометку в книге и откладывает ее на столик. Я выкладываю две фотографии.
– А! – тихо восклицает Коделл и поворачивается к Виллнеру. – Оставьте нас ненадолго, пожалуйста.
Тот молча кивает и удаляется в направлении атриума.
– Снимки разные, – обвинительным тоном произношу я. – На второй фотографии другой человек. Она похожа на Джулию, но… кто это?
– Никто.
– Никто! – возмущенно выплевываю я доктору в лицо.
– Буквально, – невозмутимо подтверждает Коделл. – Человека, изображенного на этой фотографии, не существует. Образ сгенерирован нейросетью по запросу «создать человеческое лицо, отличающееся от выбранной фотографии на три – пять процентов».
– Но вы же заставляете меня забыть Джулию!
– Не забыть, – возражает Коделл. – Цель – диссоциация от источника зависимости. Вот и все, что мы пытались делать.
– Допустим. – Я мысленно перебираю ее мотивы, пока не прихожу к удовлетворяющему меня выводу. – То есть вы думали, что я потерял оригинал, и решили подсунуть мне снимок другого человека? Я правильно понимаю?
Доктор Коделл пару мгновений обдумывает ответ, глядя на стол, а потом вскидывает глаза и с пугающим спокойствием сообщает:
– Нет, Артур. Джулии нет ни на одном из этих снимков.
Глава 29
Я озадаченно хмурюсь. Инстинктивно смотрю на фотографии и опять на Коделл, пытаясь отыскать смысл услышанного в ее бесстрастном взгляде.
– Что?
– Мы клали новые полароидные снимки ежедневно с самого начала вашего лечения, – объясняет она. – Понемногу изменяли черты лица, и в итоге получилось изображение человека, лишь отчасти напоминающего вашу жену.
– Нет. Нет. Это просто чертов обман разума, – уговариваю себя я.
– Вы уверены?
– Я знаю, как выглядит моя жена!
– Люди очень невнимательны, Артур. Вы удивитесь, как сильно можно сдвинуть восприятие, если потихоньку изменять воспринимаемый объект.
Все мышцы тела каменеют. Шумно втянув носом воздух, я хватаю со стола оригинальную фотографию и внимательно на нее смотрю. В эти мгновения весь остальной мир перестает для меня существовать. Вот твои кудрявые локоны, та самая беззаботная улыбка, серебряные серьги, которые ты купила, когда мы ездили в Брайтон.
– Какого цвета у нее глаза?
Вопрос вонзается осколком стекла, разрушив иллюзию, которую я принимал за реальность. Я был уверен, что это твое лицо. Лицо женщины, рядом с которой я просыпался пятнадцать лет подряд. У тебя карие глаза, орехового оттенка. Однажды вечером, подвыпив, я спел тебе песню Вана Моррисона про кареглазую девушку[32]. Помню, как, глядя в твои глаза, признался, что они словно две спиральные галактики с едва заметным изумрудным ореолом вокруг зрачка.
У женщины на снимке зеленые глаза: кареватые, но все же именно зеленые. Губы изогнуты чуть иначе, брови (с которыми ты так воевала) чуть симметричнее твоих. Теперь я понимаю, что человек на фотографии – всего лишь отдаленно знакомое лицо, созданное нарочно, чтобы незаметно заместить мои воспоминания о твоей истинной внешности.
Мой гнев и возмущение иссякают, лишенные подпитки, уступая место самобичеванию. Я чувствую себя так, будто предал тебя и твою память. Каждый вечер, когда я всматривался в полароидный снимок, я, сам того не ведая, способствовал стиранию твоих черт из памяти и влюблялся в очередное творение нейросети.
– Вы же понимали, что все вскроется! – Я тычу пальцем в новую фотографию. – Оставили это у меня под матрасом, зная, что старый снимок где-то еще. Вы наверняка подозревали, что он у меня, а значит, рано или поздно я догадаюсь о ваших махинациях.
Коделл не принимает и не отвергает мои обвинения, позволяя мне самому делать выводы.
– Вы хотели, чтобы я заметил, – выдыхаю я. – Чтобы испытал чувства, которые переживаю сейчас. Хотели. Ибо диссоциация имеет смысл, только если я понимаю, что происходит.
Молчаливый взгляд Коделл подтверждает правильность каждого моего вывода.
– Верните мне оригинал! – требую я. – Это моя собственность. Отдайте мне его.
Коделл вздыхает, наблюдая мой протест со смесью жалости и разочарования. В ее глазах, устремленных на меня, столько самообладания и бесстрастности, что я чувствую, как внутри шевельнулся страх.
– Хорошо же!
Я ухожу к себе в комнату и по пути встречаю Виллнера, который возвращается обратно. Оба снимка у меня. Касание ладони, и дверь моей комнаты плавно отъезжает в сторону. Пока серая панель двигается, я размышляю: интересно, что тут делал Виллнер?
