Алан Джекобсон - Седьмая жертва
Она вздрогнула, выпрямилась, протерла глаза и огляделась по сторонам.
– Я долго спала?
За окнами стемнело, и вдали, в легкой вечерней дымке, уже сверкали огни Манхэттена.
– Пару часов. Пока все идет нормально, едем без задержек и остановок.
– Извини, что заснула. Дорога меня укачала.
– По-моему, тебе просто необходимо было вздремнуть.
Карен откинула солнцезащитный козырек и взглянула на себя в зеркальце, укрепленное на обратной его стороне.
– Я ужасно выгляжу, – сообщила она.
– Ты ведь так и не успела заглянуть домой, верно?
– Когда приедем к маме, я первым делом приму душ.
По мере приближения к туннелю движение замедлялось. Вопреки опасениям, они проехали через город достаточно быстро и уже полчаса спустя были на улице, где жила Эмма Вей л. Карен с грустью подумала о том, как много времени прошло с того дня, когда она была здесь в последний раз. Пожалуй, даже слишком много. Мать тоже не смогла приехать к ней в гости, а это означало, что они не виделись уже больше года. Стыдно, сказала себе Карен.
– Вон там, – она показывала на дом в конце улицы, – жила моя лучшая подруга, Андреа. Мы с ней все время были вместе. Буквально сводили родителей с ума.
Робби притормозил.
– Ты говорила, номер восемь девятнадцать?
– Да, это рядом, по соседству.
Он загнал машину на подъездную дорожку и выключил фары.
– Что-то света не видно, – пробормотал он. – Ты говорила матери, когда мы должны приехать?
Карен открыла дверцу и вдохнула прохладный вечерний воздух.
– Нет, я ей не звонила.
Робби бросил на нее удивленный взгляд.
– Твоя мать не знает, что мы собирались приехать?
Карен прищурилась, стараясь разглядеть погруженный в темноту старый дом. Частично скрытый переплетением ветвей, двухэтажный особнячок выглядел удивительно к месту среди высоких сосен и кедров, которые она с детства привыкла считать неотъемлемой частью пейзажа Олд-Уэстбери. Карен зашагала по подъездной дорожке, старательно наступая на каждую из квадратных плиток, которыми она была вымощена. Так она любила делать в детстве.
– Нельзя становиться обеими ногами на одну плитку, это дурной знак, – сообщила она Робби. – По крайней мере, именно так я думала, когда была маленькой.
Как странно, что старые привычки не умирают.
Наступив на последнюю каменную плитку, Карен оказалась у входной двери. На ней по-прежнему висел потускневший старинный бронзовый молоточек, а рядом виднелся покрытый ржавчиной некогда черный металлический почтовый ящик.
Карен постучала в дверь и стала ждать. Убрала челку со лба и заправила за ухо выбившуюся прядку волос. Подняла бронзовый молоточек и снова стукнула им в дверь. Подождала, взглянула на часы.
– Пожалуй, все-таки стоило предварительно позвонить, – заметил Робби.
Внезапно на крыльце вспыхнул свет, и в окне справа дрогнула занавеска. Дверь чуть приоткрылась, и в щелочке появилось сморщенное лицо пожилой седовласой женщины.
– Кто там?
– Мама, это я. – Ответом ей было молчание. – Это я, Кари. Дверь распахнулась, и Эмма, прищурившись, уставилась на дочь.
– Кари, – пробормотала она. – Ты что-нибудь забыла?
Карен бросила на Робби извиняющийся взгляд, и он чуть заметно пожал плечами. Наверное, следовало предупредить Робби насчет болезни Альцгеймера.
– Нет, мама. Я подумала, что ты не станешь возражать, если я составлю тебе компанию. Извини, что не предупредила о своем приезде.
Взгляд Эммы переместился на Робби.
– А это мой друг, Робби Эрнандес.
Робби наклонил голову.
– Рад знакомству с вами, мэм.
– Мэм? Прошу вас, зовите меня Эммой. Входите же, не стойте на холоде. Лучше закрыть дверь, чтобы не выпускать тепло наружу.
Они пересекли неуютную, голую прихожую и вошли в гостиную. Эмма включила торшер и настольную лампу, после чего опустилась на краешек обитого золотистым плюшем стула. Дом был построен более полувека назад и выглядел на свой возраст: потертый светло-коричневый ковер на полу, деревянные панели на стенах на полтона темнее и ветхая, скрипучая мебель.
Карен присела на диван рядом с Робби. Мать выглядела бледной и худой. Такая худоба ассоциируется с тяжелой, неизлечимой болезнью вроде рака. Лицо Эммы избороздили многочисленные морщины, а кожа на дряблой шее свисала складками, словно проиграв в конце концов многолетнее сражение с силой земного притяжения.
– Вы работаете вместе с моей дочерью? В ФБР? Она работает в ФБР, если вы этого не знали.
Робби улыбнулся.
– Я детектив, служу в полицейском управлении. Мы с Карен работаем над одним делом.
– В таком случае должна сообщить, что у меня есть для вас подходящее дело. Настоящая загадка. Кто-то регулярно обкрадывает меня. Сначала пропала книга, которую я читала, потом исчезли очки. Я уже собиралась вызвать полицию. Наверняка это непослушные соседские ребятишки.
Карен обвела комнату взглядом. Насколько позволяло рассмотреть неяркое освещение, нигде не было и следа беспорядка.
– Ты не оставляла дверь открытой? По-твоему, в доме кто-то побывал?
– Я слышала подозрительный шум, – заявила Эмма. Руки ее, сложенные на коленях, беспокойно сжимались и разжимались. – Но никого не видела.
Карен искоса взглянула на Робби.
– Тогда мы тут немного осмотримся, проверим, заперты ли все замки, хорошо?
– Не возражаю. Но скажи мне, как поживает Дикон?
Карен с трудом проглотила комок в горле.
– Мы разводимся, мама.
– Разводитесь? А что случилось?
Лицо Карен превратилось в каменную маску. Болезнь Альцгеймера прогрессировала намного быстрее и зашла куда дальше, чем она полагала. В последнее время, разговаривая с матерью, она замечала, что та все чаще уходит в себя. И еще ей казалось, что Эмму что-то тревожит. Только теперь ей стало ясно, насколько серьезно она больна.
– Мама, – сказала Карен, – мы с тобой уже говорили о моем разводе. Разве ты не помнишь?
Лицо Эммы на мгновение просветлело, потом она повернулась к Робби.
– Ох, я ужасная хозяйка. Полагаю, мы с вами не знакомы. M зовут Эмма Вейл.
Робби с трудом выдавил улыбку.
– Робби Эрнандес.
– Вы друг Кари?
– Да, мэм.
– Мэм? – Она небрежно взмахнула рукой. – Ах, оставьте Прошу вас, зовите меня Эмма. – И она обернулась к Карен, на глазах которой заблестели слезы. – В чем дело, Кари?
– Ни в чем, мама. Все нормально. – Она встала и взяла Робби за руку. – Я покажу Робби дом и окрестности, ладно?
– Конечно, дорогая, как хочешь, – жизнерадостно откликнулась Эмма.
Карен включила освещение на заднем дворе.
– Я знала, что такой день обязательно придет, хотя и надеялась что это случится нескоро. Мне казалось, что есть еще несколько лет, прежде чем дела станут по-настоящему плохи. – Она глубоко вдохнула напоенный ароматом сосновой хвои воздух, обернулась и посмотрела на мать, которая все так же сидела на стуле, в том же положении, в каком они оставили ее. – Мне придется или нанять сиделку, чтобы она присматривала за матерью, или вообще увезти ее отсюда. Не знаю, что лучше. Или хуже.
Робби взял ее за руку и потянул за собой по заросшему деревьями заднему двору. И если сам домик был небольшим – раньше Эмма называла его «уютным», – то этого никак нельзя было сказать о приусадебном участке: сосны с кедрами занимали добрых два акра земли. Некоторое время они шли в полном молчании. – Я до сих пор помню, как в детстве у меня под ногами хрустели сосновые иглы. Обычно я приходила сюда, когда мне нужно было отвлечься и успокоиться. Иногда я просто ложилась на кучу иголок и засыпала. И мне снилось счастливое будущее, которое меня ожидает. – Карен нагнулась и зачерпнула пригоршню опавших иголок. – Мама научила меня ценить красоту природы. Однажды она сказала, что никто не знает, когда судьба нанесет неожиданный удар. Поэтому наслаждайся жизнью, говорила она, пока можешь. – Карен тихонько вздохнула. – Тогда я и подумать не могла, что она имела в виду себя.
Робби с шумом вздохнул.
– Здесь очень красиво. Твой частный, личный лес.
– Когда Джонатану исполнилось восемь, я привезла его сюда. Он отправился с бабушкой по магазинам, а я весь день провела здесь, вырезая ножом узоры на палке. Мне казалось, что еще никогда мне не было так хорошо и спокойно. Я хотела, чтобы воспоминания об этом дне навсегда остались в памяти. Но они померкли, стоило мне вернуться в город, к своей работе и жутким фотографиям обезображенных тел. Глядя на них, я поняла, что в сравнении с ними красота природы тускнеет очень быстро, просто выветривается из памяти. Ты снова оказываешься по колено в крови и грязи, а хруст сосновых иголок под ногами остается где-то далеко-далеко, за тысячи миль от тебя.
Они шли по лесу.
– Не помогло мне и то, что на следующий же день после возвращения отсюда мне поручили новое дело, одно из первых, в котором я самостоятельно выступала в роли психолога-криминалиста. Тело жертвы обнаружили в лесу, очень похожем на этот. Так что с тех пор его образ утратил для меня очарование. И я больше не могу смотреть на сосны прежними глазами.
