Алан Джекобсон - Седьмая жертва
Они шли по лесу.
– Не помогло мне и то, что на следующий же день после возвращения отсюда мне поручили новое дело, одно из первых, в котором я самостоятельно выступала в роли психолога-криминалиста. Тело жертвы обнаружили в лесу, очень похожем на этот. Так что с тех пор его образ утратил для меня очарование. И я больше не могу смотреть на сосны прежними глазами.
Карен разжала ладонь, и иголки бесшумно просыпались на землю.
Робби сунул руку в карман и достал швейцарский армейский нож. Наклонившись, он подобрал с земли короткую толстую ветку. Карен неохотно взяла у него нож, но тут же принялась срезать с ветки сучки и наросты.
– А я и не знал, что ты увлекаешься резьбой по дереву.
– Я занимаюсь этим лет с десяти, наверное. Видишь? – Она подняла левую руку и продемонстрировала несколько тоненьких, едва заметных белых шрамов на пальцах. – И не сосчитать, сколько раз я умудрилась порезаться. Однажды отцу даже пришлось везти меня в отделение неотложной хирургии, чтобы наложить швы. Кровь хлестала из меня ручьем.
– Я так понимаю, твой отец умер?
– Уже давно. Мне тогда было всего двенадцать. Я вернулась домой из школы, и мама сказала, что с ним случился сердечный приступ. Он умер в «скорой помощи» по дороге в больницу. – Карен опустила ветку и невидящим взглядом уставилась перед собой. – Как там сейчас Джонатан, хотела бы я знать…
– Хочешь позвонить в больницу?
Карен отрицательно покачала головой.
– Я оставила там номер своего сотового телефона и попросила чтобы мне сообщали о любых изменениях в его состоянии. – Отбросив ветку в сторону, она закрыла нож и вернула его Робби. – Пошли обратно.
Вернувшись, они застали Эмму в гостиной. Она сидела перед выключенным телевизором, напряженно глядя в темный экран Карен взяла мать за руку.
– Пойдем, мама. Пора готовить ужин.
В кухне стояли все те же принадлежности и оборудование. Если не считать микроволновой печки, инородным телом выделявшейся на кухонном столе, все они принадлежали эре алюминия и бакелита.[32] В углу у дальней стены приглушенно шумел древний розовый холодильник.
В стенном шкафчике Карен нашла большую кастрюлю – на том самом месте, где всегда хранила ее мать. Опустив ее в раковину, она повернула кран.
– Ты все еще дружишь с тетей Фэй?
– Разумеется. Она часто заходит ко мне выпить чашечку чая.
– Когда вы в последний раз виделись?
– О, довольно давно, полагаю. Ты сама должна понимать, каково это – иметь троих детей. Она все время занята, ужасно занята.
Про себя Карен решила, что позже непременно позвонит своей тете. Надо договориться, чтобы она побыла с Эммой какое-то время, пока Карен не сможет перевезти мать в заведение по уходу за престарелыми. Фэй была сестрой ее отца, но женщины сохранили близкие отношения и после его кончины.
Чередование светлых и темных периодов в сознании матери приводило Карен в отчаяние, и она решила задать ей несколько вопросов, пока Эмма была еще в состоянии ответить на них. Но, как назло, ничего действительно важного не приходило ей в голову. На ужин они приготовили спагетти с соусом, приправленным всем, что Эмма сумела отыскать в своей кладовке. На поверку «всего» оказалось совсем немного: тушеные томаты, консервированные грибы и щепотка чесночной соли. После еды Карен предложила Робби осмотреть дом.
– Ты не поверишь, но почти все здесь осталось по-прежнему, – сказала она.
Они поднялись в небольшую комнатку на втором этаже.
– Давай угадаю. Это твоя комната.
В дальнем конце комнаты, стены которой были оклеены желтыми обоями с розовой искрой, возвышался огромный шкаф со стеклянными дверцами.
– Вот это да! – сказал Робби, глядя на ряды кукол за стеклом. – Ты коллекционер.
– До сих пор помню, где и когда мне досталась каждая из них.
Карен подошла к шкафу и обвела игрушечные фигурки взглядом: высокие и крошечные, фарфоровые и пластмассовые, они изображали представительниц самых разных этнических групп и национальностей.
– Когда-то я надеялась, что подарю их своей дочери.
– Вот только вместо дочери у тебя родился сын.
По губам Карен скользнула легкая улыбка.
– Не думаю, что Джонатан оценил бы мой подарок.
Робби рассмеялся.
– Думаю, ты права.
Карен открыла стеклянную дверцу шкафчика и достала с верхней полки свернутый в трубочку плакат.
– Подумать только, он еще здесь, – прошептала она. Сняв резиновое кольцо, Карен развернула пожелтевшую от времени бумагу. – Ни за что не угадаешь, кто был предметом моего обожания в юности.
Робби всмотрелся в лицо, улыбающееся ему с плаката.
– Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, как его звали.
– Шон Кэссиди.[33] Все девчонки, которых я знала, сходили по нему с ума. – По выражению лица Робби Карен поняла, что это имя ему ничего не говорит. – «Мальчишки Харди».[34]
– Ах да.
Карен отпустила плакат, и он тут же свернулся в трубочку. Робби кивком указал на белый комод с золотистой отделкой.
– В ящиках осталось что-нибудь интересное?
– Сомневаюсь. – Она выдвинула верхний ящик и заглянул в него. – Хм… Должно быть, мама сложила сюда все это.
Карен вынула коробку, внутри которой оказался альбом с фотографиями. Они присели на кровать и принялись перелистывать страницы.
– Не помню, чтобы когда-нибудь видела его.
– Кто эти люди?
– Не имею ни малейшего представления. Друзья и родственники, скорее всего.
Зубчатые краешки черно-белых фотоснимков были вставлены в прорези на плотной бумаге. Карен перевернула страницу и ткнула пальцем в очередную фотографию.
– Ага. Вот тетя Фэй с моим отцом. А я, скорее всего, вот эта кроха у него на коленях.
Робби наклонился над альбомом, чтобы получше разглядеть снимок.
– А ты была симпатичной малышкой. Сколько тебе здесь, годик или полтора?
Карен кивнула.
– Что-то около года. – Она перевернула следующую страницу. – А вот снова мама.
– Она была настоящей красавицей, – заметил Робби, рассматривая фотографию. – А кто это рядом с ней?
– Не знаю. Хотя… она очень похожа на маму, ты не находишь? – Карен осторожно вынула фотографию и перевернула ее. На обороте ручкой было написано «Я и Нелли».
– Очевидно, – сказал Робби, – это и есть Нелли.
Карен шутливо толкнула его плечом.
– Полагаю, именно поэтому вы и называетесь детективом, детектив Эрнандес.
– Твоя комната осталась такой же, какой была, когда ты ушла отсюда. – В дверях, зябко кутаясь в теплую вязаную шаль, стояла Эмма.
– Если не считать вот этого, – заметила Карен, указывая на альбом. – Я нашла его в ящике своего комода.
Эмма улыбнулась.
– Сто лет его не видела. Я уже и забыла, куда его положила.
– Кто эти люди? – Карен раскрыла альбом на первой странице и протянула его Эмме.
– Это дядя Чарли, мой дядя Чарли, со своим отцом Натом. Нат родом из Ирландии. Нат О'Тул. У половины родственников с его стороны были рыжие волосы. Вероятно, от него ты и унаследовала свои. – Эмма показала на другую фотографию. – А это Мэри Эллен, наша соседка. Она жила рядом с нами в Бруклине, до того как дедушка с бабушкой перевезли нас сюда.
Где-то вдалеке засвистел чайник.
– Кто-нибудь из вас хочет чаю?
Робби кивнул.
– Конечно, с удовольствием.
– Тогда я пойду приготовлю.
Эмма вернула альбом Карен и вышла в коридор.
– Она очень милая и добрая, – заметил Робби.
– Она была хорошей матерью. – Карен рассматривала фотографию, которую так и не выпустила из рук. – Когда она полностью потеряет память, то унесет с собой большую часть нашей семейной истории.
– У меня есть приятель, следователь. Он работает в Полицейском управлении Вены вот уже пятнадцать лет, и у него есть программное обеспечение, которое может составить фамильное древо. Он возится с ним каждый день, и ему удалось проследить свои корни вплоть до американских индейцев, ранее обитавших в Вирджинии. Очень круто, должен сказать. Может, и тебе стоит попробовать, пока не стало слишком поздно?
– Мне почти ничего не известно о нашей семье. Было бы неплохо собрать хоть какие-то крохи информации. – Карен вдруг осознала, что чайник по-прежнему свистит не умолкая. Она взглянула на Робби. – Мама уже должна была разлить чай по чашкам, как ты полагаешь?
Спустившись вниз, они застали Эмму в гостиной. Она сидела на самом краешке мягкого кресла, глядя прямо перед собой в мертвый экран телевизора.
– Я выключу чайник, – сказал Робби, перекрикивая пронзительный свист.
– Мама, – прошептала Карен, опускаясь на колени рядом с Эммой. – Мама, что ты тут делаешь? Ты же пошла налить нам чаю.
Лицо Эммы вдруг стало жестким, словно вырубленным из камня.
