Алан Джекобсон - Седьмая жертва
– Знаете, много лет назад я посещал курсы, изучающие язык тела. На этих курсах меня научили читать судей, оценивать их поведение и узнавать, о чем они думают. Оказалось, что эти курсы ничуть не менее важны, чем любой из предметов, которые мне преподавали на юридическом факультете. Может быть, даже важнее. Они дали мне одно дополнительное преимущество, агент Вейл, о котором я поначалу даже не догадывался. – Услышав свое имя, она отвлеклась от созерцания внутреннего убранства офиса и встретилась взглядом с адвокатом. – Эти курсы научили меня читать своих клиентов. Разбираться в нюансах их поведения. А защитнику по уголовным делам очень полезно знать, когда его клиент лжет, а когда говорит правду. Ведь далеко не всегда мы узнаем всю подноготную, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Мне кажется, я уловила смысл того, что вы хотите сказать.
– Вы чувствуете себя не в своей тарелке, испытываете тревогу и опасаетесь чего-то.
– Адвокат составляет психологический портрет психолога криминалиста.
– Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. За свою жизнь мне приходилось быть и юристом, и психологом, и консультантом по вопросам налогообложения, и даже носителем общественной морали и совести. И всякий раз я поступал сообразно взятым на себя обязательствам.
Карен задумчиво кивнула, соглашаясь.
– Вас что-то беспокоит. Почему бы не сказать об этом прямо?
– Что именно вы хотите услышать?
– Что я вам не нравлюсь.
Карен почувствовала себя неловко и, чтобы не показать этого, поерзала, устраиваясь на стуле поудобнее.
– Мне кажется, это нечестно с вашей стороны. Мне не нравятся адвокаты защиты по уголовным делам как класс. А вы всего лишь представитель этого племени.
– Понятно. По-моему, это весьма распространенное мнение у таких, как вы.
Карен кивком выразила свое согласие.
– Вы не особенно ошибетесь, если скажете, что мы считаем таких, как вы, своими врагами. – Губы ее с трудом сложились в вымученную улыбку.
– Мы – не враги, агент Вейл. Мы – слуги справедливости. Мы пытаемся сделать так, чтобы законы нашей страны соблюдались. Наша конституция гарантирует защиту обвиняемым и справедливое судебное разбирательство для человека, который считается невиновным до тех пор, пока не признано обратное.
– Я не имею ничего против справедливого и непредвзятого разбирательства. Но мне не нравится, когда такие, как вы, начинают манипулировать фактами, превращая их в ложные истины, жонглируют нашими словами и заявлениями, запутывают наших свидетелей, тем самым превращая их показания в нечто совершенно противоположное тому, что существует в действительности.
– Понятно. И вы хотите меня уверить в том, что полиция и сторона обвинения никогда не делают того же самого? Подброшенные улики, припрятанные документы, которые всплывают спустя годы…
– Не стану утверждать, что такого не бывает в принципе. Бывает. Но редко. Тогда как у вашей братии это случается постоянно.
Паркер многозначительно приподнял брови.
– Как прикажете вас понимать? Кого вы подразумеваете под «вашей братией» – людей с другим цветом кожи, чем у вас? Афроамериканцев?
Карен вспыхнула и отвернулась. Когда она снова встретилась взглядом с Паркером, в ее глазах полыхал гнев.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Но вы только что блестяще подтвердили мою точку зрения. Вы перевернули то, что я сказала, с ног на голову, превратив мои слова в то, что я не имела ни малейшего намерения говорить.
Паркер весело расхохотался.
Подобная реакция лишь заставила ее разозлиться еще больше.
– Что здесь смешного?
– Я что называется бросил вам наживку, и вы проглотили ее вместе с крючком и леской. Но, как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я только что показал вам, на что способен. Я понимал, что в нашем маленьком споре мне не победить, поэтому изменил правила. Легко и просто, не правда ли? Стоило мне сделать вот так, – он щелкнул пальцами, – и вам пришлось защищаться.
Паркер улыбнулся и склонил голову к плечу.
Карен прикусила губу, не зная, что и думать об этом мужчине.
– Я пришла сюда не потому, что мне так захотелось, а только потому, что у меня не осталось иного выхода…
– Позвольте сказать вам одну вещь, агент Вейл. Никто из тех, кто переступает порог моего кабинета, не приходит сюда по доброй воле. Они просто не хотят, чтобы их обвинили в преступлении, и не желают стоять перед присяжными, такими же людьми, как и они сами. Они не хотят получать от меня счета. Они приходят сюда потому, что у них возникает проблема, справиться с которой самостоятельно они не могут. Полагаю, то же самое случилось и с вами.
– Проблема… Да, можно сказать и так.
И Карен решила во всех подробностях рассказать о том, что с ней произошло, ничего не скрывая. Даже то, что она считала не относящимся к делу.
– Выкладывайте все и предоставьте мне право самому сделать выводы.
Вот так и вышло, что она рассказала ему действительно все. Закончив, она откинулась на спинку стула и почувствовала себя лучше оттого, что облегчила душу.
Паркер принялся раскачиваться в кресле, снова сложив пальцы под подбородком.
– Теперь моя очередь поведать кое-что о себе. Полагаю, вы навели обо мне справки, не считая того, что вам уже было известно раньше, но кашу маслом не испортишь. Когда я не защищаю убийц, мне нравится переключаться на суды по семейным делам. Меня интересует домашнее насилие. Не спрашивайте почему – я не намерен обсуждать этот вопрос. Достаточно будет заметить, что ко мне с уважением относятся и судьи, и адвокаты Британского содружества наций. Это вам только на руку. Осмелюсь предположить, что вы сделали правильный выбор, обратившись ко мне.
Карен согласно кивнула, подозревая, впрочем, что, пока взгляд ее блуждал по кабинету адвоката, язык ее тела говорил совершенно иное.
– Пусть меблировка этого офиса не вводит вас в заблуждение относительно моих способностей. Я живу на Грейт-Фоллз, и мой особняк стоит два миллиона долларов. Езжу я на новеньком «ягуаре». Но при этом я стараюсь сократить до минимума свои накладные расходы, потому как антикварная мебель и просторный конференц-зал ничем не помогут уголовной защите тех клиентов, которых я представляю. Они не могут гарантировать им приговор «не виновен». А от всего, что не идет на пользу моим клиентам, я стремлюсь избавиться. Единственная моя забота – снять вас с крючка правосудия.
Карен снова отвела глаза.
– Я понимаю, что подобные принципы вызывают у вас неприятие, поскольку очень часто вы оказываетесь по другую сторону стола. Но прошу вас кое-что уяснить себе. Входя в этот кабинет, вы перестаете быть старшим специальным агентом ФБР Карен Вейл, которая посвятила свою жизнь заботе о безопасности общества и поимке опасных преступников. Вы – женщина, обвиненная в жестоком нападении на бывшего супруга, которая сломала ему несколько ребер и уложила его на больничную койку. Вас непременно постараются выставить злобной и беспощадной особой, обученной убивать и склонной применять грубую силу при малейшей возможности, обладающей вспыльчивым нравом и невероятной злопамятностью. И моя работа будет состоять в том, чтобы показать присяжным, что вы – совсем не такая. Я нарисую им иную картину. В общем, я хочу сказать, что нужен вам. Начиная с этого момента, я ваш лучший друг. Самый близкий и самый верный. Вы будете рассказывать мне все, ничего не утаивая. Потому что когда шум уляжется, я буду не только вашим лучшим другом, я буду вашим единственным другом.
Карен не видела необходимости и далее обсуждать этот вопрос. Если он сумеет изложить свою точку зрения жюри присяжных столь же убедительно, как только что ей, то ее дело и вправду в надежных руках. Она внимательно прочла, а затем и подписала договор о его гонораре.
И тут ей стало ясно, почему он может себе позволить особняк за два миллиона долларов и «ягуар» последней модели.
…тридцатая
– Я ждала деятелей из СВР целых сорок минут, – рассказывала Карен Робби. Они стояла на крыльце, и она закурила сигарету которую только что стрельнула у Синклера. – Словом, у меня было достаточно времени, чтобы, сидя в своем кабинете, хорошенько подумать. Подумать о том, во что превратилась моя жизнь как и о том, что сказал мне Гиффорд. А потом я получила это письмо по электронной почте и до самого прихода следователей уже не могла думать ни о чем другом.
Робби заинтересованно уставился на нее.
– Какое письмо?
– А что, разве Бледсоу никому из вас его не показывал? Я же отправила ему снимок с экрана моего монитора.
– Нет, ни о чем таком он даже не заикнулся. От кого ты его получила?
– От Окулиста.
– Он прислал тебе письмо по электронной почте? Ты уверена?
