Дин Кунц - Славный парень

—  У двух девочек нашли признаки предшествую­щего растления.

За соседним столиком ножки стула скрипнули о каменный пол.

—  На мягких тканях обнаружились шрамы. Од­ной из них была Хлоя.

—  Та самая, с которой все началось.

—  К тому времени Хлоя принимала не только риталин.

—  Что ты хочешь этим сказать?

—  Родители наняли психиатра, чтобы тот посто­янно лечил и наблюдал за ней.

Красные цветы на лианах колыхал ись под ветерком.

—  Господи.

—  Он посадил Хлою на другие препараты. Как составляющую общего лечения.

—  Девочки теперь рассказывали о чем-то еще... помимо игр голышом?

—  Они уже прямо говорили о растлении.

Из-за столика под новозеландской елью донесся

смех молодых женщин.

—  Они говорили, что моя мать держала их, когда мой отец...

У одной смех был серебристый, у второй — пронзительный.

Потревоженные, с веток поднялись три воробья.

—  Психиатр присутствовал при записи показаний.

—  Разве такие записи должны приниматься судом?

—  Нет, но судья разрешил.

—  Основание для подачи апелляции.

—  Как выяснилось, напрасные надежды.

Коричневое перышко мягко планировало с вы­соты.

—  Мой отец получил двадцать лет. Его отправили в Сан-Квентин.

—  Сколько тебе тогда было?

—  Десять, когда все началось. Почти двенадцать, когда вынесли приговор.

—  А твоя мать?

—  Она получила от восьми до десяти лет. Ее от­правили в женскую тюрьму в Короне.

На какое-то время Линда занялась эспрессо.

Тиму хотелось потянуться к ней, но он понимал, что сочувствия она не примет. Слишком долго она страдала от несправедливости. И утешала ее только злость.

—  Отец пробыл в тюрьме пять месяцев. Прежде чем его убил другой заключенный.

Ее история согнула шею Тима.

—  Четыре раза ударил заточкой в живот, дваж­ды — в лицо.

Тим закрыл глаза, но темнота ему не понрави­лась.

—  У матери начался рак поджелудочной железы. В тюрьме не смогли поставить правильный диагноз.

Подняв голову, он увидел, что она смотрит на пе­рышко на столе.

—  В больнице у нее не было сил держаться за мою руку.

Молодой человек с букетом роз пересек внутрен­ний дворик.

—  Я держала ее руку своими двумя, но она вы­скользнула.

Мужчина с цветами присоединился к смеющим­ся женщинам.

—  Судебный процесс обанкротил их. У Ангели­ны денег было мало.

Одна женщина встала, чтобы поцеловать моло­дого человека. Он выглядел счастливым.

—  Наша фамилия была Локадио, но теперь она пользуется дурной славой.

Тим вскинул голову.

— Я был тогда маленьким, но эту фамилию помню.

—  Дети называли меня дочерью монстров. Неко­торые мальчишки приставали.

—  Фамилия Ангелины — Пейкуэтт?

—  Да. Я официально взяла ее. Меняла школы. Не помогало.

Колибри, улетавшая по своим делам, вернулась.

—  Поэтому я училась дома.

—  Похоже, это пошло тебе на пользу.

—  Потому что я хотела знать все. Чтобы понять почему.

—  Но тут нет никакого почему, — указал Тим. — Есть только... зло.

—  Вторая девочка, которую растлили, нашла ме­ня два года тому назад.

—  Она начала отделываться от ложных воспоми­наний?

—  У нее их и не было. Она солгала насчет моего отца, как от нее и требовали.

—  Требовал... психиатр? Она его боялась?

— До смерти. Он и растлил ее во время их сессий.

—  Шрамы на мягких тканях.

—  Она страдала. Стыд. Страх. Вина за смерть моего отца.

—  И что ты ей сказала?

—  Поблагодарила за то, что она попыталась меня найти.

—  Она его обвинила?

—  Да. И он говорит, что подаст на нее в суд за клевету.

—  А как насчет Хлои? Она сможет подтвердить слова другой девочки?

—  В четырнадцать лет Хлоя покончила с собой.

Теплота солнца на коже, природа, тянущаяся к нему, колибри и большие красные цветы, собака, виляющая хвостом, и ее хозяин, молодой человек с розами и смеющиеся женщины... несмотря на всю красоту и радость жизни, мир тем не менее — зона войны.

Глава 51

Пока женщина пела, Крайт осмотрел гостиную.

Светло-желтый цвет наружных стен перекочевал и сюда. Вся отделка и дверцы встроенных шкафов были белыми. На полированном красноватом пар­кете лежал золотисто-каштановый ковер с выткан­ными пальмовыми листьями и перышками, деше­вая, современная копия персидского ковра.

В мебели ничего особенного, но отвращения она не вызывала. В комнате ни цветочных репродукций, ни рюшей, ни оборочек, однако чувствовалось жен­ское тепло.

Большинство людей сказало бы, что в комнате уютная семейная атмосфера. У Крайта семьи нико­гда не было, так что он такого вывода сделать не мог.

Женщина перестала петь.

Крайт поставил матерчатую сумку на кресло, расстегнул «молнию», достал устройство, с помощью которого мог мгновенно подавить ее сопротивление.

Он ожидал услышать приближающиеся шаги, представлял себе, что женщина застыла, тоже при­слушиваясь, но вскоре она запела вновь. Песня на­зывалась «Кто-то смотрит на меня».

Над камином висела картина: дети в купальных костюмах бежали по пляжу. Солнце просвечивало насквозь накатывающую на берег волну. Детей пе­реполняла радость.

Крайт терпеть не мог детей, но нашел картину столь мерзкой, что, вот уж парадокс, его потянуло к ней.

Художник, вероятно, реалист до мозга костей, в точности передал не только пропорции и детали, но даже игру света и тени.

Чем дольше Крайт смотрел на картину, тем силь­нее нарастало его отвращение к ней, хотя он никак не мог понять, в чем причина столь острой антипатии.

Интуитивно он знал, что картина представляет собой нечто такое, против чего он всегда боролся, что ненавидел всеми фибрами души, что требовало безжалостного уничтожения.

На кухне женщина допела «Кто-то смотрит на меня» и начала «Эти глупые слова», и Крайт отошел от картины, говоря себе, что нужно подавить враж­дебность, которая нервировала его, и вернуть при­вычное спокойствие, больше соответствующее его таланту и статусу.

В гостиной стоял и книжный шкаф. Из назва­ний, которые он знал, Крайт не одобрил ни одного.

На полках компанию книгам составляли семей­ные фотографии в рамках, как групповые, так и портреты.

Хотя мать и отец присутствовали на некоторых групповых фотографиях, чаще встречались лица де­тей, Тимоти и Захари.

Мальчиков снимали в период от трех-четырех лет до, возможно, двадцати. Иногда они позирова­ли, иногда — нет.

Крайт не мог вспомнить, где еще он видел столь­ко улыбок. Столько смеющихся лиц. Семью Кэрриер, похоже, всегда переполняли радость и веселье.

Что ж, Крайт полагал, что в самом ближайшем будущем все изменится.

Часть третья

В НЕПОДХОДЯЩЕМ МЕСТЕ, НЕ ВОВРЕМЯ

Глава 52

Коридором Крайт прошел к кухне и остановился у открытой двери.

У раковины, спиной к нему, стояла женщина. Она снимала кожицу с яблока и вычищала середину.

«Эти глупые слова» удавались ей очень даже хо­рошо, пела она легко и медленно, словно выговари­вая текст, отчего он приобретал столь необходимую меланхолическую нотку.

Кухня и семейная гостиная плавно переходили одна в другую. Разделял их стол с приставленными к нему шестью стульями с высокими спинками.

Крайт мог легко представить себе Тима, сидяще­го за этим столом. Мальчиком Тим, должно быть, ел за ним много-много раз, в силу своих габаритов на­прягая семейный бюджет.

Над столом висела красивая бронзовая люстра: стилизованные птицы, сцепленные друг с другом, кружили вокруг восьми ламп под медными резными абажурами.

Закончив чистить яблоко, женщина взяла другой нож, разрезала им яблоко пополам и начала резать на дольки над миской, которая стояла на разделоч­ном столике у раковины.

Руки у нее были проворные, с длинными пальца­ми. Крайту они понравились.

Когда женщина допела песню, Крайт ее позвал:

— Мэри?

Он ожидал, что она вздрогнет. Вместо этого она спокойно повернулась к нему, разве что глаза рас­крылись чуть шире.

Лет пятидесяти с небольшим, она могла бы быть его матерью, если у него когда-либо была мать, но оставалась стройной и привлекательной женщиной.

—  Вы знаете «А время проходит мимо» из «Ка­сабланки»? — спросил он.

Она не спросила: «Кто вы?»или « Что вы тут де­лаете?»,продолжая лишь смотреть на него.

—  Я смотрел этот фильм сорок два раза, — про­должил Крайт. — Нравится мне смотреть одни и те же фильмы. Всегда знаешь, что тебя ждет.

Он видел, что она думает о ноже, который держа­ла в руке. И при этом прикидывает расстояние до кухонной двери, хотя и не смотрит на нее.

Прежде чем она окончательно оценила ситуа­цию, Крайт выстрелил в нее. Пневматический пис­толет, который он достал из матерчатой сумки, из­дал негромкий звук, и дротик-шприц вонзился в ее правую грудь.