Ной Чарни - Двойная рокировка
По стенам была развешана невообразимая мазня в пышных безвкусных рамах. Неужели Малевича спрятали в одной из этих лавок? Скатали в трубку и засунули в угол? О Господи, лишь бы они не свернули полотно слишком туго. Убить их будет мало, если оно потрескается. Осмотрев все три лавки, ван дер Меер не нашла ничего обещающего и решила возвратиться к прилавку старухи, у которого по-прежнему толклись американцы.
Когда Элизабет обернулась, ей показалось, что старуха смотрит на нее, но, подойдя поближе, она увидела, что это беззубое костлявое существо сидит к ней спиной, наблюдая за болтающей парочкой.
— Мне нравится вот эта, Тед. Она здорово будет смотреться на нашей кухне.
— Нет, слишком большая и какая-то бесцветная. Я такую и сам тебе нарисую.
— Но она подходит к нашим стенам. Я читала, что картины должны сочетаться с цветом стен или что-то в этом роде.
— Да я тебе десяток таких намалюю, когда мы домой вернемся.
— Заметано.
Они вразвалку пошли к лестнице и стали подниматься по ступенькам, жалобно стонавшим под весом Джинни.
Когда они ушли, в подвале установилась блаженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием лампы и прерывистым дыханием старухи. И тут Элизабет поняла, о чем говорили американцы.
Вокруг старухи висело множество картин в золотых рамах. Среди них выделялось белое полотно в подрамнике.
Ван дер Меер сняла его с крючка. Взглянув на края холста, она заметила, что тот прикреплен к подрамнику новенькими блестящими скрепками. Ткань была натянута неровно, в нижнем левом углу виднелась небольшая складка. Похоже, ее натягивали на подрамник в спешке и совсем недавно. Потом она посмотрела на саму картину.
— Нравится, милочка? — спросила старуха, глядя на ван дер Меер косыми глазами.
— Мадам, меня зовут Элизабет ван дер Меер. Я директор Национальной галереи современного искусства в Лондоне. Эта картина принадлежала нашему музею и была из него похищена. Я пришла, чтобы возвратить ее на место. Вы можете сказать, откуда она у вас?
Старуха подозрительно уставилась на нее.
— Не знаю. Вообще-то всеми делами занимается мой муж. Наверное, он принес ее на этой неделе. Она у нас совсем недавно. Вам нравится?
— Да, но… а ваш муж… ладно, не важно. Спасибо.
Не выпуская картину, Элизабет повернулась, чтобы уйти.
— Извините, мисс. Она стоит десять фунтов.
— Что?
— Эта картина, которую вы уносите, стоит десять фунтов. Наличными.
— Вы меня не поняли. Это собственность Национальной галереи…
— Послушайте, милочка. Мне начхать, откуда она. Хоть из гробницы Тутанхамона. Там на боку есть ценник. На нем написано «десять фунтов». Это значит, что мой Родди назначил такую цену. Хотите купить, пожалуйста…
Старуха протянула руку ладонью вверх. Она больше не улыбалась.
— Вы, наверное, шутите… — пробормотала ван дер Меер.
Она посмотрела на картину, потом на старуху, вспомнила о ступеньках и, чертыхаясь про себя, вытащила кошелек.
Открыв кошелек от «Боттега Венета», директриса покопалась в его содержимом. Черт побери, как назло. Потом беспомощно посмотрела на старуху.
— Послушайте, к сожалению, у меня при себе только пять фунтов. Вы бы не могли…
— Не просите, милочка. Я вижу, вы умеете торговаться. Ладно, уступлю вам за девять.
— Девять? Но я же вам сказала: у меня с собой только пятерка.
— Знаю я ваши штучки. Бросьте, девять фунтов — отличная цена. За такую-то картинищу. Хорошо еще, что Родди не слышит.
Элизабет снова потрясла кошелек, проверяя отделение для мелочи и кармашек для кредиток. Ничего.
Она пошарила в карманах джинсов и в левом заднем нащупала бумажку. Вытащив ее, она прочитала: «В 2.30 забрать вещи из химчистки». Бросив записку на пол, Элизабет снова полезла в карман. Там было что-то еще. Она разжала пальцы.
На ладони лежало пять фунтов.
Ван дер Меер возвела глаза к небесам, безмолвно поблагодарив Господа, и с ненавистью посмотрела на старуху, сидящую на ящике.
— Вот, возьмите! — резко бросила она, сунув в морщинистую руку две пятифунтовые бумажки, и подхватила картину, собираясь уходить.
— А фунт сдачи не хотите взять?
— Оставьте себе ваш проклятый фунт!
— Ну, спасибо. Всего вам наилучшего.
Подходя к лестнице, ван дер Меер обернулась. Старуха аккуратно сворачивала деньги, что-то бормоча себе под нос. «Чтоб тебе провалиться», — подумала Элизабет.
Выйдя из павильона, ван дер Меер вытащила мобильный телефон. Связь наконец восстановилась. За это время ей пришло три послания. Она догадалась, от кого, и, набрав номер, сказала:
— Инспектор, это я. Да, знаю. Внутри павильона не было связи. Вы не поверите… Да, она у меня. Кажется, цела и невредима. Ее свернули, а потом снова натянули на подрамник. Думаю, с ней все в порядке. Позвоните в отдел консервации и узнайте, пришла ли та женщина из «Общества Малевича». Женевьева Делакло. Я скоро буду.
ГЛАВА 27
Элизабет ван дер Меер, Гарри Уикенден, Женевьева Делакло и главный реставратор музея стояли в отделе консервации Национальной галереи современного искусства, стараясь не вспоминать о злоключениях находящейся перед ними картины. Снаружи были выставлены два охранника, призванных не допускать подобных приключений в будущем.
Картину установили на огромном мольберте. Уикендену она казалась чопорной и самодовольной. По мнению Делакло, картина выглядела так, словно испытывала чувство облегчения, хотя скорее всего его испытывала сама Делакло. Реставратору Барни не терпелось поскорее добраться до полотна, столь неожиданно уплывшего из его рук несколько дней назад. Элизабет выглядела озабоченной, но старалась не выдать своего беспокойства.
— Думаю, мы можем приступить, — заявила директриса, не зная, куда девать руки.
Потом обратилась к Женевьеве:
— Спасибо, что пришли, мисс Делакло. Особенно при создавшихся обстоятельствах. Мы пока не привлекаем наш персонал, опасаясь, что кто-нибудь из сотрудников может быть замешан в этой истории. Поэтому нам необходима консультация специалиста. Ваша помощь для нас просто неоценима. Нам рекомендовали обратиться именно к вам.
— Буду рада помочь, если смогу, — ответила та.
— У меня просто руки чешутся, — произнес Барни, подходя к холсту. — Кажется, она не пострадала.
— Как вы думаете, на подрамнике могли остаться отпечатки пальцев? — спросила Элизабет.
— Мы, конечно, проверим, но вряд ли эти парни их оставили. Они явно не дураки.
— Согласна. А вот та старая карга наверняка его захватала.
— А эта женщина знает, где ее муж взял картину? — спросила Делакло.
— Боюсь, что нет.
— Не может быть…
— На грабительницу она явно не похожа. Вы бы ее видели. В чем только душа держится. Кости да кожа… Вы в порядке, мисс Делакло?
— Что-то в ней не так.
— Что вы имеете в виду? — обеспокоенно спросила директриса.
— Что вы имеете в виду? — эхом повторил не менее обеспокоенный Уикенден.
— А? — переспросил Барни, который был слишком увлечен картиной и ничего не слышал.
— Я хочу сказать… она выглядит отлично, но… какая-то не такая.
— А поточнее можно? — спросила Элизабет, мгновенно покрывшись испариной.
— У меня какое-то смутное чувство, — продолжала Делакло. — Она, конечно, похожа на оригинал, но…
— Конечно, похожа. Она же белая, — пробурчал Уикенден.
Барни отошел от картины.
— Вот для этого мы и накупили все наши дорогие игрушки. Сейчас самое время поиграть в них.
Он исчез за дверью с табличкой «Технические средства», из-за которой вскоре послышалась какая-то возня.
— Картина, выставленная на торгах, выглядела подлинной, но отличалась от фотографии в каталоге. Странно, что раньше я ее не встречала, хотя видела все существующие картины Малевича. Значит, на аукционе был либо неизвестный ранее вариант «Белого на белом», либо блестящая подделка.
Мысли Элизабет унеслись куда-то далеко. Уикендену было любопытно, о чем она сейчас думает. Сомнение в подлинности картины дало толчок ее воображению, которое завело ее туда, где ей вовсе не хотелось оказаться. Почему она была столь уверена, что картина подлинная? Ведь ее украли так быстро, что Барни со своей командой не успел ничего проверить.
Сама ван дер Меер никогда бы не отличила подлинник от подделки. Во всяком случае, у Малевича. В университете она специализировалась на американской живописи двадцатого века. Вот если бы речь шла о Поллоке, Клоузе или Фише, интуиция ее бы не подвела.
Некоторые люди обладают какой-то сверхъестественной способностью отличать подлинники от подделок. Блестящее знание индивидуального стиля художника и канонов живописи, дающее право называться знатоком, в наше время стало большой редкостью. И поэтому вызывает благоговейный трепет. Глубокие знания, которыми обладают истинные ученые, дилетанты принимают за интуицию. И почтительно называют волшебниками тех, кто с первого взгляда может распознать подлинник.
