Энн Райс - Царица проклятых
И в то же время он был очень веселым, искренне радовался ее приезду, и сразу же ей понравился. Они не успели еще доехать до Санта-Розы, а она уже рассказала ему историю всей своей жизни. Такого красивого смеха, как у него, Джесс никогда не слышала. Но пару раз при взгляде на него Джесс чувствовала странное головокружение. С чего бы это?
Да и сам дом показался Джесс крайне необычным. Кому могло прийти в голову сделать все здесь именно так? Начать с того, что он стоял в самом конце почти непроезжей, немощеной дороги, а его задние комнаты врезались непосредственно в гору, словно были вырыты какими-то огромными машинами. А балки, поддерживавшие крышу? Неужели они действительно из калифорнийского мамонтового дерева? Должно быть, они футов двенадцать в обхвате, не меньше. И кирпичные стены, тоже явно очень древние. Неужели европейцы появились в Калифорнии так давно, что... Впрочем, какое это сейчас имеет значение? Достаточно того, что дом просто великолепен. Ее приводили в восторг круглые железные очаги, звериные шкуры на полу, огромная библиотека и старая обсерватория с древним латунным телескопом.
Она полюбила и добросердечных слуг, ежедневно приезжавших из Санта-Розы, чтобы прибрать в доме, постирать, приготовить роскошную еду. Ее не беспокоило даже вынужденное многочасовое одиночество. Ей нравилось гулять в лесу. Она ездила в Санта-Розу за книгами и газетами. Она внимательно рассматривала гобелены. В доме было множество предметов материальной культуры древних людей; она не могла определить их принадлежность, но с удовольствием изучала.
Джесс не испытывала никаких неудобств. Установленные на высокой горе антенны обеспечивали прием телеканалов со всего мира. В подвале был оборудован кинотеатр: экран, проектор и широчайший выбор фильмов. В теплые дни она купалась в пруду с южной стороны дома. С наступлением сумерек, неизбежно приносивших с собой холодный воздух Северной Калифорнии, во всех очагах ярко пылал огонь.
Кончено, самым большим открытием для нее стала семейная летопись – бесчисленные тома в кожаных переплетах, заключавшие в себе многовековую историю Великого Семейства и родословные древа всех его ветвей. Она буквально затрепетала от волнения, обнаружив сотни фотоальбомов и сундуки, заполненные живописными портретами – от крошечных овальных миниатюр до огромных, покрытых толстым слоем пыли холстов.
Она залпом проглотила историю Ривзов из Южной Каролины, ее прямых родственников, вполне преуспевающего семейства до Гражданской войны, но разорившегося впоследствии. При виде их фотографий у нее едва не разорвалось сердце. Наконец-то! Ведь это ее предки, и она действительно похожа на них; в их лицах она узнавала собственные черты: такая же светлая кожа, такое же выражение лица! У двоих были даже такие же, как у нее, длинные, вьющиеся рыжие волосы. Для Джесс, приемного ребенка, это было особенно важно.
Только к концу своего пребывания в доме, дойдя до свитков, испещренных древними латинскими и греческими надписями и даже египетскими иероглифами, Джесс начала осознавать истинное значение семейной летописи. Позже она так и не смогла точно вспомнить, как именно обнаружила глиняные таблички в одном из глубоких подвалов. Но беседы с Маарет навсегда сохранились в памяти. Они часами обсуждали семейные предания.
Джесс умоляла допустить ее к анналам семьи. Ради этой библиотеки она готова была отказаться от дальнейшей учебы. Она мечтала расшифровать и привести в порядок древние записи, занести их в компьютер. А почему бы не опубликовать историю Великого Семейства? Столь длинное родословное древо, без сомнения, в высшей степени необычно, если вообще не уникально. Даже родословные коронованных особ Европы ведут свое начало лишь с периода средневековья.
Маарет с терпением отнеслась к восторженному порыву Джесс, напомнив ей, что это неблагодарный, требующий больших затрат времени труд. В конце концов, это всего лишь история жизни одной семьи на протяжении веков; иногда в документах содержатся только имена или краткие описания бедных событиями жизней, даты рождения и смерти и сведения о переселениях.
О таких беседах в памяти остались самые лучшие воспоминания: мягкий, приглушенный свет в библиотеке, восхитительный запах старой кожи и пергамента, аромат свечей и пылающий в очаге огонь. А возле него – Маарет, прекрасный манекен с зелеными глазами за слабо затененными стеклами очков. Работа с этими документами, предостерегает она, может поглотить Джесс целиком и лишить ее чего-то более важного. Значение имеет само Великое Семейство, а не его летопись. Гораздо важнее жизнеспособность и энергия каждого поколения, общение с родными и близкими и любовь к ним. Летопись призвана лишь способствовать этому.
Ничего и никогда прежде Джесс не хотела так сильно, как заняться этим делом. Маарет непременно позволит ей остаться! Она проведет в этой библиотеке много лет и когда-нибудь дойдет до самых истоков Великого Семейства!
Лишь много позже она увидела во всем этом поразительную тайну, причем только одну из многих, с которыми ей довелось столкнуться в то лето. Лишь много позже в памяти Джесс всплыло множество мелочей, которые лишили ее душевного покоя...
Почему, к примеру, Маарет и Миль никогда не появлялись до наступления темноты? Они объясняли ей, что целыми днями спят, – но разве это объяснение? И тогда возникает другой вопрос: где они спят? В течение дня их комнаты оставались пустыми, двери стояли распахнутыми настежь, гардеробы ломились от экзотических и весьма импозантных нарядов. На закате оба вдруг возникали словно ниоткуда. Обычно Джесс поднимала голову и видела стоящую возле очага Маарет – потрясающе одетую, с безупречно наложенным макияжем и сверкающими в неровном свете огня драгоценностями. У стены молча стоял Миль в неизменной мягкой коричневой куртке из оленьей кожи и в лосинах.
Но когда Джесс интересовалась причинами столь странного распорядка жизни, Маарет давала чрезвычайно убедительные объяснения: у них очень светлая кожа, они терпеть не могут солнечный свет и к тому же вечно засиживаются допоздна. Да, действительно. Подумать только, в четыре утра они все еще спорили о политике или истории, причем судили обо всем с необыкновенно странной и удивительной точки зрения, употребляя в разговоре древние названия городов. А иногда они вдруг начинали очень быстро разговаривать на каком-то неизвестном языке, принадлежность которого Джесс определить не могла, не говоря о том, чтобы понимать, о чем идет речь. Благодаря своим экстрасенсорным способностям она иногда улавливала суть беседы, но незнакомые звуки сбивали ее с толку.
Было также совершенно очевидно, что какие-то обстоятельства, связанные с Милем, причиняли Маарет боль. Быть может, он ее любовник? Нет, едва ли.
А еще Маарет и Миль часто разговаривали друг с другом так, словно могли читать мысли. Вдруг ни с того ни с сего Миль мог сказать: «Но я же просил тебя не беспокоиться», – хотя Маарет не произнесла вслух ни слова. Иногда они точно так же обращались и к Джесс. Она совершенно уверена, что однажды Маарет позвала ее и пригласила в большую столовую, при этом Джесс могла бы поклясться, что голос прозвучал только в ее голове.
Да, конечно, Джесс была экстрасенсом. Но неужели Миль и Маарет тоже сильные экстрасенсы?
Следующей странностью можно считать обеды – появление на столе любимых блюд Джесс. Не было никакой необходимости объяснять слугам, что ей нравится, а что – нет. Они и без того знали! Каждый вечер в меню были именно те блюда, которые она любила больше всего: улитки, печеные устрицы, мясо-гриль, говядина по-веллингтонски... А вино! Таких восхитительных марочных вин ей до тех пор никогда не доводилось пробовать. Но Маарет и Миль практически ничего не ели – или ей только так казалось? Бывало и так, что они за ужином даже не снимали перчатки.
А как относиться к странным гостям, бывавшим в доме? Таким, как Сантино, черноволосый итальянец, который как-то ночью пришел пешком в сопровождении весьма юного спутника по имени Эрик. Сантино уставился на Джесс как на экзотическое животное, потом поцеловал ей руку и подарил роскошное кольцо с изумрудом – через несколько дней оно необъяснимым образом исчезло. Два часа Сантино о чем-то спорил с Маарет на все том же неизвестном языке и в конце концов ушел вне себя от ярости вместе с взволнованным Эриком.
Происходили в доме и весьма странные ночные приемы. Разве не просыпалась Джесс дважды часа в три или четыре утра, когда в доме было полно гостей? Во всех комнатах смеялись и разговаривали люди. И всех их отличало нечто общее: очень белая кожа и удивительные глаза, совсем такие же, как у Миля и Маарет. Но Джесс была такой сонной, что даже не помнила, как возвращалась в кровать. Осталось только воспоминание о том, что в какой-то момент она оказалась в окружении очень красивых молодых людей и они подали ей бокал вина... А в следующий момент наступило утро. Она лежала в своей кровати. В окно светило солнце. Дом был пуст.
