Энн Райс - Царица проклятых
Ее поместили в окружную больницу, под неусыпный надзор стерильных, холодных приборов. Две недели у нее не было даже имени, но медсестры ее обожали, прозвали «воробушком» и при любой возможности баюкали ее и пели ей песенки.
После они в течение многих лет писали ей, посылали фотографии, делились новостями, и это в значительной степени способствовало укреплению ее веры в то, что ее любят.
Именно Маарет в конце концов приехала за ней. Она заявила, что девочка осталась единственной, кто выжил из всей семьи Ривзов, проживавших в Южной Каролине, и отвезла ее в Нью-Йорк, к родственникам, которые носили другую фамилию и принадлежали к другому семейному клану. Там она и выросла – в роскошном двухэтажном особняке на Лексингтон-авеню, заботливо опекаемая Марией и Мэтью Гудвинами, которые дарили ей не только любовь, но и все, что она только могла пожелать. Пока Джесс не исполнилось двенадцать лет, с ней в комнате спала няня-англичанка.
Она не помнила, когда именно узнала, что все расходы на ее воспитание взяла на себя тетя Маарет, что она может поступить в любой колледж и выбрать любую профессию. Мэтью Гудвин был врачом, Мария – бывшей танцовщицей и преподавательницей; оба они были искренне привязаны к Джесс и возлагали на нее большие надежды. Она стала для них дочерью, о которой они всегда мечтали, и эти годы были яркими и счастливыми.
Письма от Маарет начали приходить, когда Джесс была еще совсем маленькой и не умела читать. Очень часто в конвертах с этими удивительными письмами она находила разноцветные открытки и необычные банкноты из тех стран, где жила Маарет. К семнадцати годам у Джесс накопился полный ящик рупий и лир. Но важнее было то, что в лице Маарет она обрела друга, с чувством и заботой отвечавшего на каждую ее строчку.
Именно Маарет подсказывала ей, какие книги читать, поощряла уроки музыки и рисования, организовывала летние туры в Европу и, наконец, помогла поступить в Колумбийский университет, где Джесс изучала древние языки и искусство.
Именно Маарет договаривалась о ее поездках на Рождество к родственникам в Европу: в Италии это были Скартино – семейство могущественных банкиров, жившее на вилле рядом с Сиеной; в Париже – более скромная семья Боршаров, которые были рады принять ее в своем переполненном, но веселом доме.
В то лето, когда Джесс исполнилось семнадцать, она поехала в Вену, чтобы встретиться с еще одной ветвью семьи – русскими эмигрантами, и от всей души полюбила этих молодых и пылких интеллектуалов и музыкантов. А после была Англия, где состоялась встреча с Ривзами – прямыми родственниками Ривзов из Южной Каролины, покинувших Англию много веков назад.
В восемнадцать лет она навестила семейство Петралона на вилле Санторини – богатых греков с весьма необычной внешностью. Окруженные слугами-крестьянами, они держались с почти феодальным величием. Вместе с ними Джесс отправилась в круиз на яхте – в Стамбул, Александрию и на Крит.
Джесс почти влюбилась в молодого Константина Петралона. Маарет дала ей понять, что такой брак будет с радостью одобрен всеми, но решение она должна принять самостоятельно. Поцеловав на прощание своего возлюбленного, Джесс улетела обратно в Америку, в университет, и начала готовиться к своей первой археологической экспедиции в Ирак.
В годы учебы в колледже Джесс продолжала поддерживать самые тесные отношения с семьей. Все были так добры к ней. Но тогда все были добры ко всем. Вера в семью была всеобщей. Нередко заключаемые браки внутри семьи приводили к бесконечной путанице. Представители разных ветвей часто навещали друг друга. Специально отведенные для гостей комнаты в каждом доме всегда были готовы к неожиданному приезду родственников. Родословное древо семьи корнями уходило в вечность; забавные предания о знаменитых предках, умерших триста, а то и четыреста лет назад, передавались из уст в уста. Несмотря на существенные различия между ветвями семьи, Джесс ощущала удивительную общность со всеми.
В Риме ее буквально очаровали кузены, которые под грохот стереомагнитофонов с невероятной скоростью носились на своих сверкающих черных «Феррари», а по ночам возвращались в очень симпатичный старинный палаццо с вышедшим из строя водопроводом и протекающей крышей. Еврейские родственники на юге Калифорнии представляли собой ослепительное сборище музыкантов, дизайнеров и продюсеров, на протяжении пятидесяти лет так или иначе связанных с кино и большими студиями. В их старинном доме неподалеку от Голливудского бульвара находили себе пристанище многие безработные актеры. Джесс при желании всегда могла поселиться в мансарде; всем без исключения в шесть часов подавался обед.
Так кто же она, Маарет, эта женщина, которая всегда была для Джесс далекой, но неизменно внимательной наставницей, которая столь часто присылала ей содержательные письма и таким образом руководила ее обучением, которая всегда подсказывала ей направление жизненного пути? Джесс втайне ждала ее указаний и всегда старалась следовать им неукоснительно.
Все родственники, с которыми довелось встретиться Джесс, неизменно ощущали присутствие Маарет в их жизни, хотя виделись с ней очень редко, а потому каждый ее визит становился замечательным событием. Она была хранительницей летописи Великого Семейства, куда заносились все сведения обо всех его ветвях, под разными именами разбросанных по всему миру. Именно она часто собирала вместе членов семьи и ради объединения различных ее ветвей даже устраивала браки; именно она неизменно приходила на помощь в тяжелые времена, и ее содействие нередко решало вопросы жизни и смерти.
До Маарет была ее мать, которую теперь называли Старая Маарет, а до нее – Бабушка Маарет, и так далее, и так далее... «Маарет будет всегда» – гласила семейная поговорка, с одинаковой легкостью произносимая по-итальянски, по-немецки, по-русски, по-гречески или на идише. Это означало, что в каждом поколении одна из девочек получает это имя, а вместе с ним и обязанности, связанные с ведением семейной летописи. Во всяком случае, все считали, что дело обстоит именно так, хотя достоверные подробности не были известны никому, кроме самой Маарет.
«Когда же мы с тобой встретимся?» – вот уже много лет Джесс задавала ей этот вопрос в своих письмах. У нее скопилась целая коллекция марок из Дели и Рио, Мехико и Бангкока, Токио и Лимы, Сайгона и Москвы...
Все без исключения члены семьи были преданы этой женщине и очарованы ею, но между нею и Джесс существовала еще одна тайная и мощная связь.
В отличие от остальных Джесс с самого раннего детства испытывала «необычные» ощущения.
Джесс, например, могла читать мысли людей, хотя восприятие оставалось смутным и не облекалось в слова. Она просто «знала», когда люди недолюбливали ее или обманывали. У нее был талант к языкам, потому что ей зачастую удавалось ухватить общий смысл фразы, даже если лексика не была ей знакома.
И еще у нее бывали видения – люди и здания находились там, где на самом деле их быть не могло.
Еще совсем маленькой из окна дома на Манхэттене она часто видела неясные очертания элегантного особняка. Он понимала, что он ненастоящий, и то, как он появлялся и исчезал – иногда прозрачный, а иногда вполне материальный, как и все другое на улице, с кружевными занавесками на окнах, за которыми горел свет, – поначалу забавляло ее. Только через много лет она узнала, что дом-призрак когда-то принадлежал архитектору Стэнфорду Уайту. Его снесли несколько десятилетий назад.
Образы людей, которые она видела, поначалу были бесформенными. Перед ее глазами на миг возникали мерцающие призраки, и очень часто такие явления сопровождались ощущением необъяснимого дискомфорта, которое она испытывала в определенных местах.
Но по мере того как она становилась старше, призраки приобретали большую четкость и исчезали не так стремительно. В один из мрачных дождливых дней она увидела прозрачную фигуру пожилой женщины, которая легкой походкой сначала приблизилась к ней, а потом прошла прямо сквозь нее. Джесс в истерике вбежала в ближайший магазин, служащие которого позвонили Марии и Мэтью. Снова и снова Джесс пыталась во всех подробностях описать взволнованное лицо женщины, мутный взгляд ее глаз, которые, казалось, не видели ничего вокруг.
Когда Джесс описывала свои видения друзьям, те чаше всего ей не верили, но тем не менее им было интересно и они умоляли ее повторить рассказ. Все это привело к тому, что у Джесс появилось неприятное сознание собственной уязвимости. В разговорах с людьми она старалась не упоминать о призраках, хотя лет с одиннадцати-двенадцати эти заблудшие души виделись ей все чаще и чаще.
Бледные, словно ищущие что-то создания мелькали перед ней даже в гуще полуденной толпы на Пятой авеню. Потом, когда Джесс уже исполнилось шестнадцать, однажды утром в Центральном парке она ясно увидела призрак молодого человека – он сидел на одной из скамеек неподалеку от нее. В парке было многолюдно и шумно, но он выглядел как-то отстранение, словно все происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения. Звуки вокруг Джесс стали вдруг затихать, как будто их поглощал призрак. Она умоляла его исчезнуть. Но вместо этого он повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Он попытался заговорить с ней.
