Страшная тайна - Алекс Марвуд
– Мы действительно собираемся бросить их на попечение одной Симоны? – спрашивает Клэр.
– Она говорит, что будет рада. Конечно, если ты хочешь остаться дома, она не будет против. И, полагаю, я как минимум смогу побыть в тишине и покое, без постоянных упреков.
Как же это несправедливо. Но Клэр обдумывает его слова и понимает, что в таком случае ей, по крайней мере, не придется смотреть, как у него по подбородку течет вино. Шон заказал стол в кафе на другой стороне переправы. Несколько прекрасных часов их будет разделять море.
– Хорошо, – говорит она. – Конечно. Да. Спасибо. Хорошее предложение. Я думаю, в этом есть смысл, не так ли? Ну, знаешь, оставить кого-то из взрослых присматривать за детьми в первый раз, когда мы накачиваем их наркотой.
Он снова останавливается, поворачивается и гневно смотрит на нее.
– Это не наркотики. Господи, как же ты любишь преувеличивать.
– Ну а как бы ты это назвал?
– Так, как это называет Джимми, – отвечает он. – Это лекарства, а не наркотики. Слушай, он делал это годами, и с его детьми ничего не случилось, ну? Все в порядке. Это абсолютно нормально. Если ты не доверяешь врачу в правильном подборе лекарств, то кому тогда доверять?
Все надувные матрасы разложены, а на них постелили белье. Хоакину, как старшему, досталась кровать Милли, а Тигги, которой шесть лет, – диван-кровать Индии. Поскольку старшие девочки так и не спали на них, никто не будет требовать смены постельного белья. Коко и Руби будут спать на одном матрасе, Иниго и Фред – на втором. Кровать Симоны была аккуратно заправлена и убрана, чемодан упакован и задвинут под нее. «Она не подросток, – думает Клэр, – она просто робот». Наверное, если карьера родителей посвящена тому, чтобы держать чужие махинации вне поля зрения общественности, можно стать параноиком в вопросах собственной личной жизни.
Симона, Мария и Имоджен пасут детей на кухне, кормят их свиными колбасками и картофельным пюре, готовя к встрече с «Зопиклоном». Мужчины удалились в беседку с бутылкой шампанского. В вечернем воздухе витает аромат сигары Шона. «Хорошо, что я не поеду с ними, – думает Клэр. – Ему будет гораздо веселее с этой одержимой девчонкой, следящей за каждым его словом, чем со мной, беспокоящейся о моих детях. Возможно, у меня не хватит силы характера, чтобы противостоять Шону, но, по крайней мере, я смогу быть рядом, если что-то пойдет не так».
Она закрывает дверь, чтобы дым от сигар не шел внутрь, и поднимается в дом.
Тигги сидит, сложив локти на стеклянный стол, и отказывается есть морковь.
– Ненавижу ее. Ужасная, ужасная, ужасная морковь.
Фред, четырехлетний последователь Тигги, повторяет за ней, стуча вилкой по столу.
– Узасная-узасная-узасная молковь, – говорит он. Фред освоил еще не все буквы и звучит как герой мультфильма.
Клэр не может им не сочувствовать. Линда ужасно готовит: варит овощи до состояния безвкусной каши и вываливает их на тарелку без каких-либо добавок или хотя бы масла, которые сделали бы их более аппетитными. «Я тоже ненавидела морковь, когда была ребенком», – думает Клэр. – Забавно. Почему-то все уверены, что все более или менее сладкое дети съедают так же быстро, как «Харибо». Остальные тоже гоняют морковку по тарелкам, но Тигги – единственная, кто реально высказывает свое отвращение. Она старшая из детей Оризио, и поэтому ей свойственна определенная уверенность, позволяющая предположить, что она даже в свои шесть привыкла сама принимать решения.
«Даже когда это не так, – думает Клэр. – Не уверена, что у нее есть большой выбор в отношении сна, например. – Она смотрит на часы. – Уже семь часов, а стол заказан на половину восьмого. Если они хотят, чтобы детей вырубили и уложили перед паромом, им нужно немного ускориться».
– Вот что, – торжественно говорит она, глядя на лица своих дочерей, зависших над едой, – поскольку это праздники, почему бы не разрешить каждому не доедать что-то одно на своей тарелке? Нам ведь нужно оставить местечко для мороженого, не так ли?
Шесть пар глаз поворачиваются и смотрят на нее с нескрываемым облегчением. Они с энтузиазмом кивают. Хоакин, гордый своим статусом старшего, не смотрит на нее, но даже он кивает.
– Это неправильно, – укоризненно говорит Имоджен. – Ты учишь их думать, что они могут привередничать без каких-либо последствий.
Клэр кривится в ответ.
– Ладно, быстро, быстро! – говорит она. – Кто доест последним – тот мартышка!
Делая вид, что ищет мороженое, она подходит к Линде, стоящей у кухонного стола. Та уже нарядилась к ужину: облегающее платье, такое белое, что Клэр подозревает, что его обработали каким-то химикатом, чтобы оно светилось под ультрафиолетовым светом, комплект из платинового ожерелья, браслета и сережек – Джимми явно не бесплатно выписывает лекарства – и прозрачные мюли из пластика, которые демонстрируют каждую косточку на ее и без того костлявых ногах. Платье не оставляет простора воображению, и Клэр удовлетворенно отмечает, что, несмотря на очевидную привычку к спортзалу (Линда смуглая, и на ее лице уже заметны морщины от напряжения на силовых тренажерах), на верхней части бедер виден жирок. «Скоро Шон начнет его критиковать, – злобно думает Клэр, – и даже не стоит надеяться на обратное». Потому что она знает – хоть никто ей и не говорил, – что Линда трахается с ее мужем. Линда слишком приторно вежлива с ней, хотя они едва общались до прошлого вечера, и вчера, когда они приехали, Шон принес Линде бокал охлажденного шардоне, не спрашивая, чего она хочет.
Линда разложила на столешнице упаковку таблеток в блистере и маленькую синюю машинку для измельчения лекарств и аккуратно разрезает каждую таблетку пополам, затем еще раз пополам. «Четверть взрослой дозы для моих трехлеток? Да вы издеваетесь».
– Знаешь, это не обязательно, – тихо говорит Клэр. – Я собираюсь остаться с ними. Может, просто скажем, что дали им таблетки?
– Успокойся, детка. Мы так постоянно делаем, честное слово. Все нормально.
– Но одна такая штука сбивает меня с ног, а я
