Эндрю Уилсон - Лживый язык
— Ну, например, «Молчаливый человек» — по аналогии с «Эписеной» Джонсона,[32] поскольку, как вы знаете, я хотела бы исследовать идею литературного и коммерческого успеха, за которым следует молчание. Ну и разумеется, это также ссылка на книгу Малькольма…
— Великолепное название, — одобрительно произнес я. — Уверен, мистеру Крейсу оно тоже понравится.
— Только прошу вас, не говорите ему пока. Не хочу, чтобы он думал, будто я забегаю вперед. Вы же понимаете?
— Конечно. Клянусь, это останется между нами.
Подошел официант, чтобы принять у нас заказ. Лавиния решила взять на закуску копченую форель с хреном и в качестве основного блюда — морского окуня. Я заказал голубя с красной свеклой и ногу барашка. Мы также попросили принести нам еще бутылку вина.
— Давно вы занимаетесь писательским трудом? — полюбопытствовал я.
— Уф-ф, да уж более тридцати лет, пожалуй. Кто бы подумал!
— И как вы начинали? Как стали писательницей?
— По окончании университета устроилась на работу в одну из воскресных газет, писала для литературной рубрики. Пока работала там, написала свою первую книгу, биографию Констанс Фенимор Вулсон. Работа получила хорошие отзывы и завоевала пару наград. Это позволило мне уйти из газеты и все свое время посвятить писательскому труду.
— Вам повезло.
— Да, пожалуй. Я всегда говорила: это единственное, на что я гожусь.
— Возвращаясь от барной стойки, я заметил у вас блокнот.
— Не то чтобы дневник да и не писательская записная книжка как таковая. Скорее, памятка о том, с кем я встречалась, что эти люди говорили. Я заношу туда свои первые впечатления, фиксирую восприятие, внешние данные и все такое. Характеристики личности, которые не улавливает аудиокассета.
— А-а, понятно. Хорошая идея. И вы всюду носите этот блокнот с собой?
— Да, пожалуй. Делать записи давно вошло у меня в привычку. Можно сказать, это мое второе «я».
Я взял бокал, сделал два глотка и наклонился к Лавинии.
— Значит, вы и о встрече со мной напишите, да?
Она улыбнулась, ее серые глаза заискрились.
— Возможно. Если будет вдохновение.
— Понятно, — кивнул я. — И что же вы напишите?
— Боюсь, мистер Вудс, — отвечала она с притворным высокомерием в голосе, — это останется между мной и моим блокнотом. Информация исключительно для моего пользования.
— То есть вы даже мужу не показываете свои записи?
Она рассмеялась.
— Особенно мужу! — сказала она, в то время как официант поставил перед ней заказанное блюдо. — Дело в том, что после развода, вот уже семь лет, мы с ним практически не общаемся. В общем-то, это глупо, ведь у нас двое детей, мы столько лет прожили вместе, но…
— Понимаю. А у вас есть кто-нибудь? Кто-то, с кем вы…
— Вы пытаетесь выяснить, одна ли я? Да, я одна. И ни с кем не встречаюсь. И меня такая жизнь устраивает во всех отношениях. А вы?
— Я?
— Да.
— У меня была девушка… Элайза… когда я учился в университете, но мы с ней расстались не очень хорошо.
— Сочувствую.
— Не стоит. Как говорится, я уже остыл к ней. Изгнал ее из своего сердца.
— Это хорошо. Для вас.
Лавиния вдруг опять начала смеяться, прикрывая рот салфеткой.
— Простите, простите, ради бога, — с трудом выговорила она, махнув рукой.
— Что такое?
— Да нет, ничего. Просто глупости всякие лезут в голову.
— Какие?
— Так и быть, скажу. Только обещайте, что не обидитесь?
— Хорошо.
— Обещаете?
— Просто я подумала… сама не знаю почему… что вы… понимаете… вы и мистер Крейс…
— Что?
— Что вы… вместе.
— Что-о?
— Это просто глупая мысль, фантазия, ничего более.
— И с чего вдруг она у вас возникла?
— Не знаю. У меня создалось впечатление, что вы с ним близки, что он вам очень дорог. Когда вы говорите о нем, у вас даже глаза светятся. Надеюсь, я вас не обидела?
— Нет, конечно. Что за глупости?
— Правда? Вы ведь сказали бы, если бы мои слова обидели вас, да?
— Непременно. Однако после этих ваших слов, пожалуй, мне не мешало бы еще выпить.
Я улыбался, но внутри у меня все кипело от негодования. Что навело ее на эту мысль? Почему у всех эта мысль возникает?
— Позвольте узнать, как вы подружились с Гордоном Крейсом?
— Работу у него я нашел случайно, — ответил я, разрезая голубя. — Я нанимался преподавать английский одному юноше из итальянской семьи, но тот вляпался в скандальную историю, и я остался без этой работы. А я хотел остаться в Венеции, чтобы осуществить одну свою безумную идею: написать роман, действие которого частично происходило бы в Венеции. Поэтому когда подвернулась работа у мистера Крейса, я ухватился за нее. В то время она удовлетворяла всем моим потребностям.
— Ясно. Я и не знала, что вы пишите.
— Ну вообще-то, с книгой пока ничего дельного не получается.
* * *После обеда мы пошли пить кофе в элегантную столовую в передней части особняка. В большие окна светило солнце, омывая все и вся бледно-золотистым сиянием. Проводя ладонью по волосам, я заметил, что Лавиния смотрит на меня озадаченно: взгляд прищуренный, брови сдвинуты, так что кажется, будто ее лоб разделен надвое. В следующее мгновение глаза ее стали шире, рот приоткрылся.
— Невероятно, — прошептала она.
— Простите?
— Нет, не может быть, — произнесла она, продолжая пристально смотреть на меня в замешательстве. — Глупость какая-то.
— Боюсь, я вас не совсем понимаю.
Я знал, что она увидела.
— Как же я раньше не заметила?
— Что?
— Вам знакомо имя Кристофера Дэвидсона?
— Нет, — ответил я. — А должно?
— И вы никогда не видели его фотографию?
— Не припомню.
— Пойдемте со мной. — Лавиния поставила чашку на стол и поднялась.
— Прошу прощения?
— Наверх. Хочу показать вам кое-что.
Она стремительно вышла из столовой и почти бегом стала подниматься по широкой деревянной лестнице.
— Вы объясните мне, в чем дело?
Мы зашагали по коридору, на стенах которого висели гравюры с изображением гостиницы и пейзажей Дорсета.
— Через минуту. Просто хочу показать вам кое-что.
В конце коридора она остановилась и, пошарив в сумочке, достала ключ.
— Входите, — сказала Лавиния.
Она бросила сумочку на большую кровать и прошла к туалетному столику с тремя зеркалами. Я закрыл дверь и последовал за ней. Наши отражения в трельяже были похожи на некий странный триптих. Лавиния стала перебирать кипу бумаг; некоторые из них лежали в тонких пластиковых папках. Выходит, она и впрямь собрала большое количество материала о Крейсе, документы, которые могут мне пригодиться.
— Это где-то здесь, я точно знаю, — хмуря брови, проговорила она.
— Что вы ищите?
— Ага, вот. — Лавиния протянула мне копию черно-белого снимка. — Вы видели это раньше? Его фотографию?
— Нет. А что?
— Ничего не замечаете?
— А что я должен заметить?
— Вы и он… вы же как братья-близнецы.
Я взял у нее снимок и сделал вид, будто внимательно изучаю его.
— Ну да, есть поверхностное сходство, — согласился я.
— Нет, не поверхностное. Под определенным углом вы выглядите как одно лицо. И когда вы провели рукой по волосам…
— Ну и что? Кто это?
— Кристофер Дэвидсон. Возлюбленный Гордона Крейса.
— Боже, — выдохнул я, притворяясь потрясенным. — Да, теперь я понимаю вас. Но…
— То-то же. Почему Гордон Крейс остановил свой выбор на вас?
— А что с ним случилось, с этим Кристофером Дэвидсоном?
— Умер, покончил с собой в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году.
Я промолчал, продолжая смотреть на фотографию.
— Вы потребуете у него объяснений? — спросила Лавиния.
— Не знаю, — отвечал я. — Как-то странно все это. Неприятно.
— Да уж, представляю, — произнесла она, кусая губу. — По-вашему, он был абсолютно честен с вами?
— Если подумать, пожалуй, нет, не… особенно, если учесть то, что я увидел сейчас, — сказал я, кивнув на фотографию. — Даже в голове не укладывается.
— Вы не торопитесь действовать, — посоветовала она. — Обдумайте все как следует.
Я глубоко вздохнул.
— Ситуация довольно странная, — заговорил я с таким видом, будто размышляю вслух, — но я уверен, что этому есть какое-то логическое объяснение. Должно быть. И говоря по чести, мне все равно придется вернуться в Венецию. Нужно продолжить работу над романом.
— Как вы поступите?
— Вернусь к мистеру Крейсу, но пока буду молчать.
— Думаете, это верное решение? Я не хочу, чтобы вы делали это только ради меня.
— Нет, нет, я абсолютно уверен, что только так и нужно поступить. К тому же я не могу себе позволить не вернуться туда.
