Эндрю Уилсон - Лживый язык
— Что вы скажете ему о Кристофере Дэвидсоне?
— Ничего. Пусть это будет моей тайной. В конце концов, личная жизнь мистера Крейса — это его личное дело, а не мое, вы не согласны?
Лавиния опустилась на кровать и провела рукой по волосам.
— Вы благородный человек. Будь я на вашем месте, даже не знаю, как бы я отреагировала.
— Я всегда считал, что лучше не думать о том, чего не знаешь. Это мой принцип, — сказал я, обводя взглядом комнату. — Наверно, раз я возвращаюсь, вы дадите мне документы, о которых говорили?
— Да, конечно.
Лавиния встала с кровати, вновь подошла к туалетному столику и стала перебирать папки.
— Какие, говорите, вам нужны?
— По-моему, мистер Крейс говорил, что у него нет свидетельства о рождении, родословной, материалов, которые помогли бы ему установить свое происхождение.
— Вот здесь вы найдете кое-что.
Она вручила полную бумаг пластиковую папку. Там лежали копия свидетельства о рождении Крейса, большой сложенный лист формата A3, на котором кто-то начертил генеалогическое древо, и несколько отпечатанных на машинке записей о юных годах Крейса, проведенных в Эдинбурге, в том числе заметки о школе, где его отец преподавал естественные науки.
— Спасибо. — Я посмотрел на Лавинию. — Мистер Крейс будет вам очень признателен. И…
— Да.
— Вам удалось набросать автореферат, о котором мы говорили?
— Но ведь мистер Крейс уже принял решение. Зачем ему это?
— Думаю, ему будет спокойнее, если он ознакомится с вашими набросками.
— Боюсь, прямо сейчас ничего такого я вам дать не могу.
— Ничего страшного, — сказал я. — Я сделаю копии с этих документов, и, когда буду возвращать их вам, вы, возможно, к тому времени уже подготовите что-нибудь. Я должен как можно скорее возвратиться к мистеру Крейсу. Нельзя надолго оставлять его одного.
— Договорились. — Лавиния проводила меня до двери. — Еще раз большое спасибо за обед, Адам. Вы очень любезны.
— Был рад услужить.
Когда я открыл дверь и обернулся, собираясь попрощаться, Лавиния шагнула ко мне и чмокнула меня в щеку. От нее пахло жимолостью. Точно такими же духами с тошнотворно-сладким ароматом пользовалась и синьора Гондолини, от которой я узнал о Крейсе.
— Спасибо, — сказала Лавиния. — За все.
Она считала себя умной. Думала, что обвела меня вокруг пальца. Я представил, как Лавиния сидит в своем гостиничном номере и улыбается сама себе, полагая, что успех у нее уже в кармане. Она будет писать биографию Крейса, ведь сам затворник-писатель дал ей на то свое соизволение. Более того, Лавиния заметила физическое сходство между Кристофером Дэвидсоном и мной, а это значит, что к ней в руки нежданно-негаданно приплыла гораздо более необычная — и, соответственно, более горячая — тема.
И она разыграла целый спектакль, притворяясь, будто печется о моем благополучии. Интересно, что бы она сказала, если б я взбесился и отказался возвращаться в Венецию? Вот бы переиграть эту сцену и посмотреть на реакцию Лавинии.
А ситуация такова, что Лавиния пляшет под мою дудку. Она предоставила мне все, что нужно: даты, места действия, контекст, документы генеалогического характера, — по сути, все исходные данные о раннем периоде жизни Крейса, какие только могут быть. А если к этому добавить мои собственные наблюдения, мой повседневный опыт общения с Крейсом и свидетельства Левенсона, можно сказать, что моя книга почти готова.
* * *Вернувшись в паб, я остановился у таксофона и, сжимая в потной ладони горсть монет достоинством один фунт, сделал глубокий вдох и набрал номер моего прежнего сотового телефона, предварительно набрав цифры 1, 4 и 1, чтобы мой звонок нельзя было отследить. Я знал, что должно пройти некоторое время, пока Крейс поднимется с кресла, отложит книгу или поставит на стол бокал с вином, найдет мобильник, возьмет его, сообразит, на какую кнопку нажать, поэтому я терпеливо ждал. Наконец в трубке раздался щелчок, и я принялся кидать в таксофон монеты.
— Buon giorno?
— Здравствуйте, Гордон. Это я, Адам.
— Адам? Мой дорогой, дорогой мальчик. Говорите громче.
— Как вы? — сказал я, повысив голос.
— Теперь, когда услышал вас, гораздо лучше. Я уж думал, вы сбежали, бросили меня.
— Простите, что не звонил. Просто похороны, вы ведь знаете, такое хлопотное дело. Мама полностью деморализована, она все время плачет, не может смириться с происшедшим, вспоминает детство.
— Я всем вам глубоко сочувствую. Увы, смерть родителя всегда заставляет задуматься о том, что никто из нас не вечен.
Я поведал ему выдуманные подробности о похоронах, чтобы все сказанное мной выглядело правдоподобно.
— Как бы то ни было, все уже закончилось, — добавил я. — Так что я вернусь именно тем рейсом, на который у меня забронирован билет.
— Слава богу. Без вас тут сущий кошмар.
— У вас все хорошо?
— Небольшая слабость. Но это так, пустяки, не волнуйтесь. Просто нездоровится немного.
— А та девушка из магазина — кажется, Лючия? — навещает вас, как я договаривался?
— Да, навещает, малышка. Приносит продукты и тут же уходит. А я, в общем-то, рад, что она не задерживается, не мозолит мне глаза.
Я бросил последнюю монетку.
— Послушайте, Гордон, я скоро отключусь, у меня деньги кончаются.
— О? Уже?
— Увы. Но я скоро приеду, и мы с вами наговоримся вдоволь, наверстаем упущенное.
— Что ж, я рад, что у вас все прошло нормально.
— Спасибо.
— У смерти тысячи дверей, ведущих в мир иной.[33]
— Откуда это?
Телефон запищал.
— Смерть…
Связь прервалась. Я заглянул в свой бумажник. Мелочи там не было. Я мог бы разменять деньги у хозяйки паба, но решил, что не стоит. Я поднялся в свою комнату и, глядя в окно на темный унылый пейзаж, задумался о том, что напоследок сказал мне Крейс. «У смерти тысячи дверей, ведущих в мир иной». Интересно, кто автор этой фразы? Я записал ее в свой блокнот, а потом моя рука стала снова и снова выводить одно только слово: смерть.
* * *Следующий день выдался чудесным — ясным и бодрящим. Всю вторую половину дня, до вечера, я гулял, обдумывая разные варианты. Когда стало смеркаться, я отправился назад, в деревню. По пути мне встретилась симпатичная темноволосая девушка, выгуливавшая колли. Девушка чем-то мне напомнила Элайзу. Когда она проходила мимо, я улыбнулся ей, но она почему-то занервничала. Колли что-то учуяла — то ли зайца, то ли другую собаку — и бросилась к стоявшему неподалеку дереву. Девушка окликнула пса, но тот не обратил на нее внимания. Она еще раз громко позвала его: Робби! — но голос ее сорвался; это был верный признак страха. Я огляделся. Кроме нас двоих, вокруг никого. Наши взгляды встретились, и я понял, в ту же секунду, что девушка боится меня. Она отвела глаза и пошла прочь. Мне хотелось догнать ее, схватить за темно-красную вельветовую куртку и сказать, что у нее сложилось абсолютно неверное впечатление обо мне. Я почти чувствовал под подушечками пальцев ее нежную кожу, почти ощущал ее душистый аромат.
— Простите, я… — пробормотал я себе под нос, глядя ей вслед. Ее пес теперь уже трусил за ней.
Я смотрел, как девушка удаляется, исчезая среди деревьев, а вскоре она и вовсе скрылась в лесу. Если бы только у меня был шанс остановить ее, поговорить с ней, как знать, что могло бы из этого выйти?
Я продолжил свой путь, думая об Элайзе. Приблизившись к двум фермерским надворным постройкам, я увидел впереди мелькающую среди деревьев фигуру какого-то человека. На фоне осенних желтовато-коричневых красок сверкнуло что-то красное. Та самая девушка, что я повстречал недавно? Красное пятно еще раз мелькнуло и исчезло. Я шел по лесу, ориентируясь на треск и хруст впереди, пока вновь не увидел ту фигуру. Это был мужчина в темно-бордовом свитере с треугольным вырезом. Правой рукой он держался за ветку дерева, пытаясь отдышаться. Лица его я не видел, так как он стоял, согнувшись, левой рукой упираясь в колено. Он дышал с присвистом. Это был Шоу.
Я уже хотел окликнуть его, но он вдруг выпрямился, вытащил ингалятор, быстро вдохнул лекарство, прокашлялся и вновь пошел. Шоу двигался не в направлении своего домика. Интересно, куда это он? Прячась за деревьями, я последовал за ним.
Мы шли — он впереди, я далеко сзади — краем леса по тропинке, с которой видна была деревня. По прошествии нескольких минут Шоу вышел на угол недавно вспаханного поля, по грунтовой дороге, тянувшейся вдоль забора, дошагал до небольшого возвышения в конце ограждения и перебрался на другую сторону. Я дождался, когда он скроется из виду, перебежал через поле и присел за живой изгородью. Осторожно выглянув из-за кустов, я увидел, что Шоу входит в какой-то заброшенный дом. Убедившись, что поблизости никого нет, я последовал за ним. По одну сторону дороги стояли увитые плющом старые деревянные ворота со следами синей краски, которые вели в неухоженный сад; по другую — небольшой двухэтажный дом, в котором, судя по его внешнему виду, давно никто не жил. Входной двери как таковой не было; проем закрывала грязная деревянная панель, разрисованная в стиле граффити. Шоу исчез в доме. Я ждал, думая, что услышу его пыхтение, но до меня не доносилось ни звука, поэтому спустя пару минут я просунул в проем голову. Мой взгляд окунулся во мрак.
