Эндрю Уилсон - Лживый язык
— Ужасно, — тихо сказал я.
— Да. И все из-за этой твари Крейса.
Левенсон выплюнул имя Крейса, словно яд.
— После гибели Ноулса я перестал думать об этом, пока не узнал, что Уорд покончил жизнь самоубийством, а потом, еще через десять лет — Флетчер. Слишком явное совпадение. Все ребята были участниками дискуссионного клуба Крейса, будь он проклят. В голове не укладывается, как мы могли об этом не знать, ведь все это происходило у нас под самым носом.
— Как это началось? В случае с Ноулсом.
— Он сказал, что Крейс стал выделять его, относился к нему как к любимчику, хвалил, занимался с ним дополнительно, сулил золотые горы, обещал, что он поступит в Оксфорд и в один прекрасный день станет знаменитым писателем. И все в таком духе! Но истинные намерения у Крейса были другие…
Левенсон помолчал немного и продолжил:
— Ноулс сказал, что после смерти Дэвидсона его все чаще посещало уныние. Эти двое, Крис и Мэтью, тесно общаясь в дискуссионном клубе, стали близкими друзьями. Но Ноулс понятия не имел об отношениях Дэвидсона и Крейса. В тот вечер, когда он напился и выложил мне все это, он признался, что самое страшное было то, что он больше не чувствовал себя особенным. Ноулс ненавидел Крейса за то, что тот сотворил с ним, и еще сильнее ненавидел его за предательство. Мерзость, да?
— Он говорил вам что-нибудь о Крисе? О том, как тот умер?
— По большому счету, нет. Сказал только, что после похорон он навестил мать Дэвидсона и в ходе разговора спросил у нее, знает ли она, почему ее сын захотел свести счеты с жизнью. Она была очень расстроена, бедная женщина, и отказалась говорить на эту тему. Но при этом все твердила одну фразу: «Он больше не принадлежал сам себе». Чертов извращенец! Да, Дэвидсона я всегда считал слизняком, но так поступить с ним…
Левенсон подошел к парапету, присел на корточки и, словно стремясь очистить свой рот, плюнул в темноту.
— Пожалуй, я сообщил вам достаточно. — Он выпрямился во весь рост и повернулся, собираясь уйти. — И помните, что я сказал: будьте осторожны.
* * *Я ощутил боль в ту же секунду, как моя голова коснулась воды. Не обращая внимания на пульсацию и жжение, я лег в ванне. Доносящиеся снизу из паба шум голосов, звон бокалов, громогласные выкрики кого-нибудь из посетителей время от времени, все это мгновенно исчезло, как только я погрузился под воду. Я закрыл глаза и услышал, как стучит в груди сердце, отбивая быстрый неравномерный ритм.
В Венеции я начал проникаться к Крейсу симпатией; во всяком случае, мне с ним было интересно. Его успех вызывал у меня уважение, проницательность — восхищение, умение выковать из себя сильную, яркую, хоть и с некоторыми чудачествами личность — глубокое почтение. Но теперь… как я отношусь к нему теперь? Как выяснилось, он взял меня на работу лишь потому, что я напоминал ему Криса, но это еще полбеды. А вот то, что он регулярно совращал малолетних учеников, это совсем другое дело. Меня затошнило при мысли о том, что я жил с ним в одном доме целое лето.
Ведь как он смотрел на меня, буквально облизывая своими подслеповатыми рептильными глазками! Как трогал, водя костлявыми немощными пальцами по моей шее, гладя мое плечо! Брр! Левенсон прав. Крейс — гадкий извращенец.
Воображение нарисовало мне Крейса вместе с белокурым юношей. Крейс крепко держит его за плечо, заставляя широко раздвинуть ноги. Юноша пытается кричать, но Крейс ладонью зажимает ему рот. Я смотрю на лицо юноши. Он похож на меня.
Я вынырнул из воды, хватая ртом воздух. Я просто грезил наяву, однако видение было прямо живым. Быстро намылившись, я ополоснулся и потом вымыл голову. Вытираясь одним из влажных полотенец, которые дала мне хозяйка паба, я заметил на своей коже паутинку тонких серых волосков. Все полотенце было в собачьей шерсти. Благодаря сюрреалистическому комизму ситуации, в которой я оказался, на короткое время поднялось мое настроение, но потом я вспомнил, что радоваться особенно нечему. Я писал биографию человека, который не ведал о моих намерениях, но, узнав о моей затее, мог доставить мне массу неприятностей. Герой моей будущей книги был человек с нарушенной психикой, а также преступник, совращавший мальчиков, что повлекло за собой смерть целого ряда его бывших учеников. И самая пугающая перспектива — по прошествии нескольких дней я должен вернуться в его палаццо.
Обессиленный, я сидел на краю ванны. Меня снедала тревога. А если отказаться от своего проекта? В конце концов, пока моя исследовательская деятельность не принесла мне ничего, кроме неприятностей. Несколько раз я оказывался в ситуациях, которые требовали от меня быстрых обдуманных действий, чтобы избежать разоблачения. Я вспомнил встречу с Шоу, вспомнил, как чуть не убил его. Я знал, на что я способен, знал свой потенциал и понимал, что должен избегать всякого рода стрессов. А я что делал?
Если бросить все это, я освободился бы и от Крейса, и от его грязного тошнотворного умишки. Мне не пришлось бы искать новые точки соприкосновения между его жизнью и творчеством. Я мог бы позабыть Лавинию Мэддон с ее связями в издательских кругах. Мне незачем было бы ждать смерти Крейса, чтобы опубликовать свою книгу, — потому что книги не будет.
Книги не будет? Нет, такое даже вообразить нельзя. В конце концов, я — писатель. Всегда хотел им стать, с самого детства. Это то, что я чувствую в себе. То, что я есть. Если я откажусь от своего призвания, я откажусь от себя самого, будто меня никогда и не существовало. Я должен продолжать. Обязан рассказать правду о Крейсе, о том, как он уничтожил тех мальчиков. Это мой долг. Перед обществом и перед самим собой.
* * *После завтрака я позвонил Лавинии, и мы с ней договорились встретиться после ее визита к директору школы. Я чувствовал, что ей не терпится повесить трубку, но мне нравилось щекотать ей нервы, и я старался затянуть разговор.
— До сих пор не приду в себя, — сказал я. — Вы здесь… в то же самое время, что и я. Невероятное совпадение, вы не находите?
— Да, пожалуй, — ответила она.
— Потрясающе. Интересно, что новенького откроет вам интервью с директором?
— Да, интересно. При встрече я передам вам наш разговор. Знаете, мне…
— Я уверен, мистер Крейс оценит ваше усердие.
— Что вы имеете в виду?
— Когда я сообщу ему, что вы собираете материал, чтобы помочь мне. По сути, вы ведь выполняете мою работу.
— Я пытаюсь оказать вам посильную помощь.
— Вы очень услужливы. Мистер Крейс будет доволен. И так приятно, что вы готовы предоставить весь собранный вами материал — те документы, что вы отыскали, — мистеру Крейсу. Когда я вернусь и расскажу ему про вас, гарантирую, он решит, что вы — самая лучшая кандидатура на роль его биографа.
— Да, спасибо, я…
— У вас все это с собой?
— Что?
— Материалы о Крейсе, о которых мы говорили?
— У меня есть кое-какие документы и записи. Я просматривала их сегодня утром, здесь, в своем номере.
— Замечательно. Кстати… я тут подумал… может, нам лучше встретиться в вашей гостинице после того, как вы посетите директора?
— Ну, я…
— Ведь там вам будет проще показать мне все, что у вас есть. Не нужно будет нести материалы в школу.
— Да, конечно…
Мне нравилось слушать, как она юлит и выкручивается. Вот бы видеть сейчас ее лицо!
— Но если вы не хотите, если передумали… я скажу…
— Нет, нет, я ничего не имею против. Просто вы застали меня врасплох. Я не знала, что вы хотите получить материалы так скоро. Понимаете, я даже копий еще с них не сделала.
— Не беда. Я быстренько просмотрю их и с тех, что мне понадобятся, сам сниму копии. Вы не обязаны тратиться. Мистер Крейс будет счастлив взять все расходы на себя. Ведь вы оказываете ему большую услугу.
На другом конце линии молчали.
— Что ж, хорошо, — наконец произнесла Лавиния. Голос у нее был взволнованный. — Простите, но мне действительно нужно идти.
— Значит, встречаемся в «Хейзелбери-Мэнор», в час тридцать. Может, пообедаем вместе? Мистер Крейс угощает.
— Да-да. До встречи. До свидания.
* * *Все утро я занимался тем, что делал записи в своем блокноте и готовился к обеду с Лавинией. У хозяйки паба мне удалось выпросить утюг и гладильную доску, чтобы отгладить свой полотняный пиджак. Бумажными полотенцами, которые я нашел в ванной, я начистил туфли, надел чистую белую сорочку и уложил с помощью геля волосы. Затылок все еще болел, на ссадине начала образовываться корочка, но в зеркале я выглядел вполне представительным, респектабельным — ни дать ни взять, молодой, подающий надежды писатель.
Хозяйка паба сказала, что такси по вызову приезжает не раньше чем через полчаса, поэтому, собираясь в «Хейзелбери-Мэнор», я заказал машину на половину первого и вышел на улицу. Осенний день выдался ясным и прохладным, светило яркое солнце и, хотя природа умирала и на земле гнили опавшие листья, казалось, что мир возрождается. У меня было такое чувство, что я способен добиться всего, чего захочу, и ничто не сможет мне помешать. Несмотря на все свои сомнения, страхи и тревоги, я был уверен, что поступаю правильно.
