21 день - Анн-Кристин Гелдер
Я задумчиво киваю. Нет смысла это отрицать.
— Мое предложение в силе. Я буду счастлива одолжить тебе немного денег, одежду и все, что тебе нужно на несколько дней, — настаивает она. — Пожалуйста, Лу… подумай о своей безопасности.
— Хорошо, — коротко соглашаюсь я, и Бекки выдыхает с облегчением.
— С другой стороны, не мешало бы иметь хотя бы намек на возможную реализацию его очередной выходки и не быть совсем неподготовленной, — размышляет она себе под нос, отодвигает стул и идет за мюсли и йогуртом.
Я в замешательстве смотрю ей в спину. Что теперь? Должна ли я бежать как можно быстрее и даже не смотреть на последнее письмо или все равно стоит его прочитать? Одно дело — не знать, как материализуются угрожающие сценарии. Намеренно закрыть глаза — совсем другое. Если быть честной с самой собой, игнорирование электронных писем только усилит мою нервозность.
Украдкой и с угрызениями совести открываю свой почтовый ящик на мобильнике и наполовину прячу экран под столешницу. И снова — в который раз! — я точно знаю, что там увижу, но от знакомой темы в горле встает комок.
Осталось три дня.
— Ты любишь мюсли с изюмом?
Я дергаюсь при звуке голоса Бекки, и выражение моего лица, вероятно, настолько красноречиво, что она сразу понимает, что происходит.
— Это твое решение, — просто говорит она, но стоит передо мной, скрестив руки, и наблюдает. — Может быть, впрямь лучше, когда знаешь, откуда ждать скрытой угрозы.
— Я не против изюма, — слабо откликаюсь я, возвращая взгляд к дисплею. Не могу заставить себя открыть это чертово письмо.
— Может, прочтешь мне вслух, что он пишет? — Бекки первой нарушает гнетущую тишину, и я благодарна, что в ее голосе нет ни намека на неодобрение.
Киваю и нажимаю на конвертик.
— Осталось три дня, — начинаю я, чувствуя, как мурашки бегут по шее сзади.
Луиза погибла во время сильной грозы.
Весь день она чувствовала, что вот-вот что-то произойдет.
Дикое напряжение. Одновременно ужасающее и многообещающее.
Природа тоже вела себя не так, как обычно: щебет птиц казался искаженным и диссонирующим, собаки лаяли без видимой причины, а Моцарт о утра беспокойно шнырял по дому.
Подул холодный ветер, качнул древесные кроны. Вдалеке она услышала грохот.
Луиза вздрогнула. Вообще-то она любила грозы.
Но сегодня…
Сегодня они ей разонравились. И по мере приближения к ней грозового фронта ее тревожное чувство становилось все сильнее.
Нет причин для беспокойства. Просто гроза. Все в порядке. Но…
Что-то произойдет.
Она прошла по дому, закрыла все окна.
Где Моцарт?
Упали первые капли дождя. В воздухе стоял тяжелый запах озона.
Спрятался?
Лихорадочный поиск по всем комнатам. Никакого результата.
Дверь патио была открыта. Но она закрыла ее накануне вечером. Это точно.
Шум. Такой мимолетный и глухой, что он мог бы быть шепотом ветра в старой иве. Но ветер не имеет столь угрожающих интонаций.
Луиза…
Моцарт убежал?
Если так, то кто пришел к ней домой вместо него?
Буря неумолимо приближается.
Он, наверное, испугался. Затаился. Он вернется, когда буря утихнет.
Полоса крови на полу гостиной. Ее не было раньше.
Она следует за каплями, следует за каплями в коридор.
Она больше не одна.
Кое-кто явился к ней.
Ноль бдительности. Никакой осторожности. Никакого недоверия. Злоумышленник остался незамеченным.
Недоверие способно иной раз спасти жизнь.
Рев грозы совсем близко. Небо открывает свои шлюзы. Дождь отучит по стеклам. Сверкает молния.
Кровь. Так много крови.
Она нашла Моцарта.
То, что от него осталось, прямо перед ней.
Тень вырастает позади нее.
Слишком поздно.
Крики заглушает гром.
Едины в смерти.
Смерть уже здесь.
— Скверно, — выдыхает Бекки и качает головой, а я смотрю в свой телефон, окаменев. — У тебя… — Она осекается, завидев мое лицо. — У тебя есть домашнее животное, не так ли?
— Да, кот, — выдавливаю я. — И его зовут Моцарт.
Бекки в шоке смотрит на меня, и я вижу понимание на ее лице.
— Не позволяй ему манипулировать собой, Лу, — твердо говорит она. — Ты играешь ему на руку. Волей-неволей ты сделаешь именно то, что он хочет.
— Я давно скучаю по Моцарту, — говорю я, будто и не слыша ее слов. — В последний раз я видела его в понедельник утром. Подумала, он обиделся, что я так долго не играла с ним. Из-за этой чертовой кутерьмы… Потом решила, что он спрятался где-то, он ведь не любит посторонних, а ко мне набежала уйма народу из-за той липовой вечеринки. В общем, я обыскала дом… нигде не нашла его… насыпала ему побольше еды и подлила воды… и потом поехала в пансион. — Я смотрю Бекки в глаза. — Что, если кто-то забрал его тогда, в понедельник, когда меня опоили снотворным? Я ведь даже не заметила бы! — Теперь я почти что плачу.
— Тем не менее… — начинает Бекки, но я останавливаю ее взмахом руки.
— Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке. Знаешь, хорошо, что я прочла это письмо. Я бы все равно никуда не смогла полететь, не найдя кого-то, кто позаботился бы о нем, пока меня нет.
— Лу…
— Я знаю, что ты хочешь мне только добра, — снова перебиваю я. — Но мне нужно попасть домой. Обещаю, я просто заскочу, соберу кое-какие вещи, поищу Моцарта, а потом отвезу его в пансион. Отнесись к этому положительно: тебе уже не нужно ничего мне одалживать.
Я использую все свои актерские способности, чтобы не дать проявиться панике и выглядеть хотя бы наполовину оптимистично. На самом деле меня тошнит от одной мысли о возвращении домой, в угодья сталкера, хотя есть повод сомневаться, что он там. В конце концов, прошлой ночью он совершил на меня наезд. Вряд ли мой дом — его штаб-квартира для планирования атак. Он всегда приходит откуда-то извне, недаром же эти его рефрены «кто-то явился», «он уже здесь» так важны, кочуют из письма в письмо.
Бекки наполняет две тарелки йогуртом и мюсли; одну ставит передо мной, не говоря ни слова. Она явно видит меня насквозь и догадывается о том, что происходит внутри меня. К счастью, она не пытается меня отговорить.
Пробормотав «спасибо», я отдаюсь трапезе, заставляю себя съесть несколько ложек, но мои мысли заняты Моцартом. Я должна вернуться домой и найти его как можно
