Дин Кунц - Славный парень

Тиму показалось, что эспрессо, отлично сварен­ный, вдруг стал отдавать горечью.

Поставив чашку на лакированный поднос, Лай­ли наклонилась вперед, положив руки на колени.

— Дженни умерла ужасной смертью.

Заметив добычу, краснохвостый ястреб камнем упал в каньон, небо опустело.

—  Ее задушили четвертаками. — Она смотрела на свои сложенные руки.

—  Четвертаками? — Пит решил, что чего-то не расслышал.

Лайли продолжала смотреть на руки, не решаясь встретиться с ним взглядом, рассказывая про такие ужасы.

—  Он связал руки Дженни у нее за спиной, свя­зал лодыжки, положил на кровать и начал засовы­вать в горло четвертаки.

—  Господи, — выдохнула Линда.

Тим нисколько не сомневался, что последним увиденным Дженни Накамото перед смертью, когда ее взор туманили слезы, стали яростные глаза с рас­ширенными зрачками, жадные до света, всего света, ее света.

—  Сердечный приступ, смерть на дороге, изна­силование с убийством, — перечислил Тим. — По­лиция могла не увидеть связи, но я-думаю, вы пра­вы, Лайли.

Вот тут она подняла на него глаза.

—  Не только эти трое. Еще двое. Обаятельный мистер Шотски, адвокат, и его жена, они всегда приходили в «Сливки и сахар» вместе.

—  Я их не знала, — покачала головой Линда, — но об этом писали в газетах. Он ее застрелил, а по­том покончил с собой, из того же пистолета.

—  Я в это не верю, — твердо заявила Лайли Вен- чень. — Мистер Шотски оставил записку, в которой указал, что застал жену голой в постели с мужчиной. В ее... Я извиняюсь, но должна это сказать... в ней обнаружили сперму, отличную от спермы ее мужа. Но если мистер Шотски мог застрелить жену, поче­му не мужчину? Почему он дал ему уйти? Где этот мужчина?

—  Вам бы быть детективом, Лайли, — сказал Тим.

—  Мне бы быть женой и матерью, но я уже ни та и ни другая.

И хотя голос дрожал от эмоций, ее гладкое фар­форовое лицо и темные глаза оставались спокойными.

Горе могло прибавлять веса тишине, которая придавливала этот дом, но куда больше сказывалась стоическая готовность хозяйки принять все удары, уготовленные судьбой.

У каменных химер уши стояли торчком, словно они прислушивались к шагам мужчины с глазами, словно у горгульи.

Глава 46

На поле из золотой травы, среди островков чер­ного бамбука, стояли журавли на тоненьких черных ножках. С черными шеями и черными клювами.

От желтого на всех шести панелях ширмы в гос­тиной Лайли Вен-чинь, переливающегося оттенка­ми золота, каллиграфически выписанных черных элементов, белых, в перьях, тел и головок журавлей веяло умиротворенностью.

—  Для полиции, — продолжила Лайли, — эти пять смертей даже меньше, чем совпадения. Один из копов сказал мне: «Это не заговор, Лайли. Это всего лишь жизнь». Как могли они до такого дойти? Думать, что смерть — это жизнь? Что насильствен­ная смерть и убийство — естественная часть жизни?

—  Они чего-нибудь добились в расследовании гибели вашей семьи? — спросил Тим.

—  Чего можно добиться в охоте на медведя, если идти по следам оленя? Они ищут вора, но никакого вора не было.

—  Деньги не украли? — спросила Линда.

—  Деньги забрал огонь. Да и нечего там было во­ровать. Утром денег в кассовом аппарате хватало лишь на то, чтобы дать сдачу. Кто убивает четырех человек за сорок долларов монетами и мелкими ку­пюрами?

—  Некоторые убивают и за меньшее. Из ненавис­ти. Из зависти. Просто так. Ради того, чтобы убить, — заметил Тим.

—  А потом они тщательно готовят пожар. И за­пирают за собой дверь, рассчитав, что огонь вспых­нет после их ухода?

—  Полиция нашла таймер... зажигательное уст­ройство? — спросила Линда.

—  Жар был слишком сильный. Ничего не оста­лось, кроме намека на такое устройство. Вот они и спорят между собой... было, не было.

За окном на бездонном небе осталось одно-един­ственное облачко, да и оно быстро таяло.

—  Как вы узнали, что кто-то хочет вас убить? — спросила Лайли.

Прежде чем ответить, Линда коротко глянула на Тима.

—  Мужчина пытался раздавить меня автомоби­лем в узком переулке. Потом стрелял в нас.

—  Вы обратились в полицию?

—  У нас есть основания предположить, что он имеет отношение к правоохранительным органам, — ответил Тим. — Мы хотим знать больше, прежде чем что-то предпринять.

Она встретилась с ним взглядом.

—  У вас есть его имя?

—  У нас есть имя и фамилия, но они вымышлен­ные. Настоящие нам неизвестны.

—  Как вы узнали, что нужно прийти ко мне, что у меня есть определенные подозрения на сей счет?

—  Под вымышленной фамилией этот человек на короткое время вызывал интерес полиции в связи с убийством вашей семьи.

—  Рой Каттер.

—  Да.

—  Но у него были настоящие документы. У Роя Каттера. Они его отпустили.

—  Да, — кивнула Линда, — но теперь выясняет­ся, что такого человека нет.

—  Местная полиция об этом знает?

—  Нет, — покачал головой Тим. — И я умоляю вас ничего им не рассказывать. Наши жизни, воз­можно, зависят от вашего молчания.

—  Они все равно не будут слушать. Они думают, что я обезумела от горя.

—  Нам это известно, — ответил Тим. — Мы узна­ли, что вы говорили им о ваших постоянных клиен­тах, которых убивают. Потому и приехали.

—  Горе не свело меня с ума, — заверила она их. — Горе разозлило меня, добавило нетерпения и реши­мости. Я хочу торжества справедливости. Я хочу до­биться правды.

—  Если нам повезет, мы, возможно, сумеем от­крыть вам правду. Но справедливость... — Он пока­чал головой. — В этом мире, в эти дни найти ее еще труднее.

Лайли поднялась с дивана.

—  Каждый вечер и каждое утро я молюсь за сво­его любимого, за моих убитых детей и мою племян­ницу. Теперь я буду молиться и за вас.

Выходя из гостиной следом за женщинами, Тим еще раз посмотрел на ширму из шести панелей с грациозными журавлями и черным бамбуком. И уви­дел кое-что еще, чего не замечал раньше: спрятав­шегося в золотой траве золотого, изготовившегося к прыжку тигра.

Хотя и не зная, прилично ли это, у двери Тим на­клонился к Лайли Вен-чинь и обнял ее.

Должно быть, она сочла, что его поступок в рам­ках приличия, потому что поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

—  Ранее я заметила, что вы восхищались ширмой.

— Да, снова и снова. Она мне очень понравилась.

—  И что вам понравилось... красота журавлей?

—  Поначалу да. Но теперь мне больше нравится спокойствие журавлей в присутствии тигра.

—  Не все видят тигра. Но он есть. Он всегда есть.

В «Хонде» первой заговорила Линда.

—  Пять человек убили после пожара. Они что-то знали, не подозревая, что знают?

—  Что-то произошло, когда вы все оказались там одновременно. Пили кофе во внутреннем дворике, за своими столиками.

—  Но во внутреннем дворике никогда ничего не случалось, — запротестовала она. — Мы пили кофе. Кто с пирожным, кто с сандвичем. Пили кофе, чи­тали газеты, наслаждались солнцем... потом шли домой.

Тим отъехал от дома Лайли Вен-чинь.

—  Тигр был там, но его никто не видел.

—  И что теперь? — спросила Линда, когда они ехали вниз, к берегу.

—  Точно не знаю.

—  Мы спали только два часа. Мы можем найти мотель, где удивленно не вскидывают брови, если ты расплачиваешься наличными.

—  Не думаю, что я смогу заснуть.

—  Я тоже. Тогда... почему бы нам не найти ко­фейню с внутренним двориком? Посидим на сол­нышке. Может, солнечный свет и эспрессо разбудят мою память?

Глава 47

В 10:44 утра, Крайт проспал чуть больше двух ча­сов, его вырвал из крепкого, без сновидений, сна вибрирующий мобильник, который он, само собой, держал в руке.

Мгновенно проснувшись, он отбросил одеяло и сел на краю кровати Терезы Мендес, чтобы прочи­тать, как выяснилось, неприятное кодированное сообщение от группы поддержки.

Они задали два вопроса. Во-первых, хотели знать, почему он убил трех человек в доме Бетани и Джима.

Никогда раньше они не просили его объяснить, чем вызвано убийство посторонних людей. Вопрос этот он воспринял как оскорбление. Получалось, что группа поддержки предполагала, будто он мо­жет убить без крайней на то необходимости.

Поначалу ему хотелось ответить, что этих троих давно следовало отправить в мир иной, всех следо­вало отправить в мир иной ради спасения этого ми­ра, который они так яростно уничтожают, и если уж у группы поддержки хватает наглости задавать ему вопросы, им следует спросить, почему он еще не по­убивал всех, а не интересоваться причинами, кото­рые вынудили его убить Синтию, Малколма и Нору.

Они также хотели знать, каким образом пресле­дование этой Пейкуэтт привело его к дому, где те­перь лежали три трупа.

На этот вопрос Крайт отвечать не собирался, по­тому что он являлся грубейшим вторжением в его личную жизнь. Они потеряли всякий стыд. Все-та­ки он им не принадлежал. И был хозяином своей жизни, которую посвятил служению смерти.