Уильям Монтальбано - Базилика
Он что, не понял?
— Сделка — на дереве. Пора.
— Он псих, papi, сумасшедший. Он не может этого сделать. Давай поймаем его.
— Осторожно!
— У него даже пистолета нет.
— У него есть пистолет.
— Он не сможет остановить нас обоих, — кричал мальчишка. Но он ошибался.
Юноша подпрыгнул, сжался, укоротив сто восемьдесят сантиметров своего роста, и взвыл от боли, когда пуля раздробила ему плечо.
— Повернись.
Я ударил отца рукояткой пистолета и связал его, прежде чем он очнулся. Мальчишка корчился на земле, позабыв о том, что надо быть мужественным. Он заплакал, когда я дернул раненое плечо, чтобы связать ему руки. У моих девочек не было времени, чтобы поплакать.
— Я понимаю твои чувства. Любой отец поймет, — оправдывался Кабальеро. — Возьми меня, но отпусти моего сына. Он всего лишь мальчик.
— Иди к дереву. Помоги сыну.
— Лучше застрели меня, — произнес Патрисио Кабальеро с некоторым достоинством. Он пробежал несколько неуклюжих шагов, прежде чем я успел подставить ему подножку.
— Срок этого предложения истек.
Огонь разгорелся уже не на шутку. Белый дым окутывал меня, и я укрепил петлю.
— Adios.
— Да пошел ты, — ответил отец.
Его сын словно в изнеможении обвис, намочив в штаны, но затягивающаяся петля привела его в чувство.
— Papi, papi, — кричал он. — Я не верю. Этого не может быть. Скажи ему, чтобы он прекратил. Спаси нас.
— Прости меня, сын. Постарайся быть храбрым, — сказал отец.
Я прошел туда, где стояла крупная гнедая лошадь, к которой я привязал конец веревки. Я оседлал ее и погнал вперед, прочь от дерева. Лошадь тронулась неуверенно, но быстро привыкла к нагрузке. Проехав несколько шагов, я натянул вожжи. Лошадь взбрыкнула, но я сдержал ее и ехал медленно, чтобы она привыкла к своей ноше.
Спиной к дереву, пустым взглядом глядя на зеленые холмы вдали, я не обращал внимания на ужасные крики позади меня и растущий рев пламени, охватывавшего сухие кусты.
Спустя некоторое время снова наступила тишина, и ветер погнал огонь вниз с холма, прочь от вершины и дерева-виселицы.
Скоро мимо качавшихся фигур пролетели две певчие птички. Высоко над ближайшей долиной парил в небе ястреб.
Острым ножом я перерезал веревки и, не оглядываясь, уехал прочь.
ГЛАВА 16
Семья Кабальеро вышла из церкви узкой, безупречно одетой черной линией: сплошной шелк с итальянскими фирменными этикетками. У меня был самый лучший бинокль, но надобности в нем почти не было. Я знал их всех: все лица, все биографии и большинство их преступлений. Я убил главу семьи и его третьего сына. Оставались двое старших — Горацио и Эдуардо, которые теперь стояли рядом, как самые близкие родственники покойных, перед двумя блестящими гробами, вынесенными из церкви группой слуг.
Четвертый и младший сын Кабальеро, Луис, еще нескладный подросток, стоял в шаге позади с двумя сестрами и их мужьями. Вереница скорбящих была длинной — персонал и сельские жители, но сами похороны должны были пройти исключительно в семейном кругу. Это я услышал по радиоприемнику, моей единственной связи с миром. Как и бинокль, походное обмундирование, ножи и боеприпасы, он был лучшим из того, что можно было купить на украденные кокаиновые деньги.
Прошел почти год, и я многому научился с тех пор, как удрал из психбольницы через высокую кирпичную стену. Я понял: когда мужчина полон решимости, он может совершить поистине невероятные поступки, если у него есть время, деньги и мотив. Несколько сотен тысяч долларов и собственная точка зрения. Мощное сочетание. И сила утраивается, учетверяется, если человек к тому же желает, нет, даже жаждет рискнуть, отказаться от предоставленного ему шанса выжить.
Имея в достатке деньги и располагая временем, я начал не спеша, с самых низов. Сначала был Хорхе Фуэнтес, он же Куэвас, последний жестокий мужчина, которого знала моя жена Лиза. Я нашел его в Алабаме, он там жил, занимаясь на авиабазе продажей жилых фургонов молодежи, которая не могла себе их позволить. Перед смертью Хорхе, всхлипывая, рассказал мне, где найти похитителя с грубым голосом. Как оказалось, он приходился дальним родственником Кабальеро. Остановка номер два. Когда жизнь начала потихоньку покидать его в подвале в Коннектикуте, грубый голос перешел на визг; он расписал мне все родовое древо клана Кабальеро.
Наркополицейский Энди Риджуэй снабдил меня, в ответ на мой телефонный звонок о помощи, дискетой с важнейшими разведданными ФБР. Услуга, оказанная одним полицейским другому. Никаких расспросов, никаких «успокойся, Пол», «где ты», «приезжай, поговорим». Да благословит тебя Господь, Энди.
Ко дню похорон я жил в колумбийских горах почти три месяца на полном самообеспечении, с боевой задачей и билетом в один конец. Светловолосый немец, который мог оказаться журналистом или покупателем кофе, исчез, превратился в неряшливого и, возможно, беспутного путешественника, который мог, когда настанет время, превратиться в другого, никому не известного campesino.[86] Путешественника видели редко, время от времени он появлялся в провинциальных городах и задерживался там только для того, чтобы закупить продовольствие и один раз — лошадь. Когда какая-нибудь любопытная душа спрашивала, откуда он, путешественник жестом указывал вдаль, в неопределенном направлении. Он спал, не раздеваясь, двигался с внушительной скоростью, но с осторожностью черепахи, пробуя местный воздух, рельеф, впитывая акцент и цвет кожи, когда выбирал свой путь.
Наблюдение. Ожидание. И снова наблюдение.
Я разработал план. Выбрал место и время. Я быстро выяснил, что по субботам хозяин любит покрасоваться верхом на своем великолепном жеребце, разъезжая по сельским тропкам. Оставалось только выждать, сидя у нужной тропинки в нужное время. На это ушло три недели. Вопивший сынок стал премиальным бонусом.
Поначалу эта суровая жизнь закалила меня, но потом я заболел: плохая вода. Я пролежал в укрытии несколько мучительных дней. Я был худым, как щепка, а взгляд приобрел безумное выражение. Затем началась лихорадка. Я горстями глотал дорогие лекарства, и, видимо, болезнь отступила. Но, может, и нет, потому что несколько дней меня била дрожь, несмотря на стоявшее в зените солнце.
Между мной и часовней на вершине пологого холма, с которого открывался прекрасный панорамный вид на сельские окрестности, находилось кладбище семьи Кабальеро. Оно появилось недавно, одновременно с богатством семьи. Кабальеро выбрал это место, когда его третья жена, не приходившаяся матерью его детям, сорвалась на своем светло-желтом «Феррари» с утеса из-за передозировки кокаина. Она была красивой женщиной, бывшая Мисс Колумбия, которая, по слухам, получила титул благодаря получасовой демонстрации своих прелестей не только в купальнике для пяти членов жюри за кулисами.
При жизни Кабальеро дал своей молодой жене все, не стал он экономить на ней и после ее смерти. Шесть рабочих из Италии потратили не один месяц, чтобы соорудить мавзолей в стиле барокко. Позже Кабальеро перенес туда и могилы своих родителей. Теперь он и его сын будут лежать рядом с ними.
Вокруг церкви я насчитал восемь человек из службы безопасности и еще десяток, рассредоточившихся между церковью и кладбищем. Как только рассвело, два человека с винтовками прошли всего в нескольких метрах от того места, где, укрывшись наломанными ветками и хворостом, лежал я, терзая себя кровоточащими воспоминаниями и тешась охотничьими иллюзиями.
Они усердно искали, так же как на протяжении двух дней после убийства отца и сына обшаривали обожженный склон. Но они не нашли и следа убийцы Хозяина ни тогда, ни в скорбный день похорон.
Осмотр местности тем ранним утром проводили агенты службы безопасности, работавшие на похоронах.
Интуиция подсказывала мне, что они не вернутся, но я ошибался.
Кабальеро шли к кладбищу. Меня это удивило, честно. Я ожидал пышный, разряженный стеклянный катафалк с большими колесами, который везли бы покрытые попонами черные лошади. Может, пешая прогулка была семейной традицией: Кабальеро недалеко ушли от своих крестьянских корней. Латиноамериканские крестьяне ходят на сельские кладбища пешком, потому что зачастую на похороны собирается довольно много людей не настолько богатых, чтобы добираться туда каким-либо иным способом. Я наблюдал, как семья Кабальеро длинной вереницей двигалась за толстым молодым человеком в полном священническом облачении, которого газеты прозвали «декоративным священником». Грязная дорога немного поднималась вверх, и было приятно смотреть, как они потели. «Декоративный священник» давал газетам серьезные интервью и говорил, что его миссия — утешать «свежеиспеченных богачей в горе». Все это — часть новой эры христианства, утверждал он, редко утруждая себя упоминанием того, что никогда в действительности не был настоящим священником, или того, что, в соответствии со вкусами Кабальеро, здорово пристрастился к наркотикам и питал известную любовь к маленьким мальчикам.
