Уильям Монтальбано - Базилика
— Что у тебя в кармане? Последний раз спрашиваю.
Мужчина постарше тихо сказал:
— Не нужно, Карлос. Это не касается безопасности.
— Но он животное, вор.
Карлос злился. «Кольт» застрял, когда он вытаскивал его. Продавец уверял, что кобуру когда-то носил Док Холидей, и все-таки «кольт» застрял.
Мужчина постарше сказал:
— Он не делает нам ничего плохого. Кажется, неделю не спал, а не мылся и того больше.
Затем он обратился к крестьянину:
— Покажи, amigo.[81] Покажи мне, что у тебя.
— Si, patron,[82] — последовал быстрый ответ.
Грязными пальцами, неуклюжими, как лопата, крестьянин вытащил мешочек из кармана и передал его через завитки сигаретного дыма хозяину по имени Патрисио.
Разноцветные кусочки глины, обработанные костяные обломки и черный камень с глубокими насечками высыпались на мягкую ладонь Патрисио.
Хозяин молча рассматривал сокровища крестьянина.
— Мусор какой-то, — сказал его сын Эрнесто.
Карлос втиснул пистолет обратно в предательскую кобуру и ударил крестьянина по голове, компенсируя досаду.
— Я думал, он нашел что-то ценное, — сказал он.
Молодые люди закурили.
— Где ты нашел это? — спросил патрон спустя некоторое время.
Крестьянин, заслонив глаза от солнца, указал вверх на холм.
— Там есть пещера.
— Зачем ты полез в пещеру?
— Я искал змей.
Крестьянин был напуган. Речь его была невнятной.
— Змеи, я убиваю змей и продаю кожу.
— А также съедаешь мясо. Да? — спросил патрон. Крестьянин кивнул. — Что еще ты нашел в пещере, сеньор Змеелов?
— Там было очень темно. Я нашел это, там были и другие вещи, но они слишком большие, и я не смог их унести. У меня с собой только маленький фонарь. Я испугался. Это ваша земля, простите. Возьмите это… это подарок.
Эрнесто смял сигарету и сказал:
— Vamos.[83] Хочу в джакузи.
Лошадь Карлоса послушно сделала два шага по направлению к тропинке.
— Подожди, — приказал хозяин. — Ты отведешь нас в пещеру, Змеелов?
— Как пожелаете, хозяин. Это недалеко.
— Черт, Papi, — заныл Эрнесто. — Зачем нам тащиться в эту вонючую пещеру? Мы можем скупить все музеи, набитые точно таким же барахлом, если тебе этого так хочется.
— Заткнись, — резко ответил хозяин. — Это следы материальной культуры индейцев. Камень был обработан человеком, он, может быть, доисторический. Это наша земля, это наше наследие — и твое тоже, студент. Сколько поколений жизнь нашей семьи была лучше, чем жизнь нашего друга Змеелова? Совсем немного.
Он отпустил стрелка.
— Карлос, отправляйся назад и передай повару, чтобы задержал обед, может, на час.
Крестьянину он сказал:
— Змеелов, мы с сыном пойдем с тобой.
Карлос развернул свою великолепную чалую лошадь и уехал.
Они привязали лошадей к кустам и около двадцати минут взбирались вверх по холму. Крестьянин шел легко, потертая шерстяная ruana,[84] служившая ему верхней одеждой и одеялом одновременно, развевалась за его спиной.
Когда-то здесь выращивали кофе, но нынче большей частью это была поросшая кустарником плодородная красная земля вулканического происхождения, невспаханная и заброшенная. Отец с сыном изо всех сил старались не отставать. Когда наконец они достигли вершины холма и, пошатываясь, вышли на почти плоскую поляну с большим тенистым красным деревом, крестьянин уже ждал их.
— Вот и пришли.
— Слава тебе, Господи, за эти небольшие милости, — сказал его сын. Он промокнул лоб шелковым платком.
— Я не вижу пещеры… — начал было отец, но замолчал, увидев, что свисает с дерева.
Змеелов сбросил свою шляпу. Сутулость, раболепие крестьянина, а также его провинциальный акцент исчезли. Он превратился в незнакомца с резким голосом, который вел себя, как хозяин. Только мертвый взгляд остался прежним.
— Кто ты? — спокойно спросил Патрисио Кабальеро.
— Я же говорил тебе. Я ловлю змей.
Мой испанский был резче. Я отказался от мелодичных интонаций и более мягко произносимых гласных. Моя речь больше не походила на испанский язык бедняка с Анд, это был грубый язык, в котором безошибочно узнавался карибский акцент. Я был дома.
— Иногда мне кажется, что я — судья. Главный судья. Я ждал тебя, неделями ждал. Если бы ты не появился сегодня, ты пришел бы завтра. Может, это произошло бы где-нибудь еще, но мы бы обязательно встретились. Я долго ждал. Что для меня еще одна неделя, еще один день?
— Papi, что происходит?
— Заткнись, Эрнесто.
Кабальеро отдышался. Он потянулся в карман рубашки за новой сигарой.
— Тебя, наверное, как-то зовут? Как твое имя, фамилия, сеньор Змеелов?
— Имя — неважно. Но я хочу, чтобы ты знал, кто я. Это важно. Когда-то я был законником в Майами.
— Ты что, из наркополиции? Или сам по себе? Может, истребитель вредителей за вознаграждение? Ковбой, который пришел, чтобы похитить нас, запихнуть в самолет? Ты действительно вообразил, что такое возможно?
Улыбка крестьянина не поднималась выше его пустых глаз.
— О нет, не так изящно.
— Papi, я его знаю! Я знаю, кто он такой, — в страхе и волнении лепетал юноша. — Он тот вор-полицейский, который убил Педро и украл наши деньги. Ты помнишь? Около двух лет назад Сантьяго убил его семью, но денег мы так и не увидели. Ты должен его помнить!
Хозяин замер. Он тихо спросил:
— Ты убил моего брата Педро?
— Да.
— А мы убили твою жену и детей. Я помню.
Сигарный дым тяжело повис в неподвижном горном воздухе.
— Да он сумасшедший. Loco![85] — заорал его сын. — Когда остальные копы приехали, то увидели, как он голый катается по земле. Loco! Ты ненормальный, — снова выпалил Эрнесто Кабальеро, брызжа слюной.
Крестьянин не пошевелился.
— Ты сумасшедший, Змеелов? — спросил Патрисио Кабальеро.
— Сумасшедший.
Я подумал об этом, чертя в пыли полукруг носком сандалии.
— Это не так плохо. Безумие придает свою ясность. Да, будем считать, что так и есть. Я псих.
Отец показал жестом на красное дерево.
— Это произведение искусства безумца? Или запугивание? А может, бутафория? Напоминание о том, что может произойти, если мы не уйдем тихо? Мы уйдем тихо. Но ты никогда не покинешь эту страну живым, полагаю, ты это знаешь. Ты встал на тропу самоубийцы.
Я пожал плечами.
— Я не настолько безумен, чтобы беспокоиться об этом. Это виселица. Виселица, на которой все кончится.
— Ты не можешь убить нас! То есть…
На грани паники юноша искал опору. Он закричал:
— На помощь! На помощь! Карлос, Мануэль, помогите! Ради Бога! Помогите!
Патрисио Кабальеро, похоже, было неловко за поведение сына. Он сдерживал свой страх. Он был хозяином.
— Итак. Это не экстрадиция, не справедливый суд, не по-американски. Ты собираешься убить нас, так? Наша смерть станет расплатой за твою семью. Я прав?
Отец переместился, загородив бормочущего юношу. Еще немного, и он оттолкнет его и набросится на крестьянина. Неплохой план, если у мальчишки хватит ума броситься бежать.
— Это только начало, — тихо сказал я. Я хотел, чтобы они знали. — Я собираюсь убить всех Кабальеро.
— Это невозможно!
Теперь Кабальеро разозлился.
— Мы будем травить тебя до скончания века. Тебя ничто не спасет. Ты тоже умрешь, и не только ты, весь твой род. Родители, братья, дяди, родственники, друзья, люди, которые никогда не слышали имени Кабальеро. Кем бы они ни были, где бы ни находились. Они все умрут. Если не завтра, то на следующей неделе, в следующем году. Так поступаем мы, так поступают Кабальеро.
Кабальеро швырнул сигару в кусты. Это был сигнал, вызов.
Я обдумал подобный вариант.
— Есть только я, больше никого. Не повезло тебе, Кабальеро.
Я смотрел, как из травы, куда упала сигара, появились первые завитки дыма.
Я оборвал продолжительное молчание коротким движением головы.
— Пора.
Глава рода сказал:
— Не думаю, что ты отпустишь нас, если я попрошу прощения за то, что убил твою семью. Или, например, если мы заключим сделку…
— Ты хочешь дать мне денег? Немеченые банкноты, а может, кругленький счет на Кайманах или в Швейцарии?
— Если пожелаешь. Мы можем это обсудить. Мы же цивилизованные люди. А печальные вещи случаются.
Поднялся легкий ветерок и ласково потрепал дымок, зависший рядом с Кабальеро.
— Вещи, о которых мы позже сожалеем. Это жизнь, — продолжал хозяин, — но всегда все можно исправить. Уверен, ты понимаешь, о чем я. Даже у боли есть своя цена…
Он что, не понял?
— Сделка — на дереве. Пора.
— Он псих, papi, сумасшедший. Он не может этого сделать. Давай поймаем его.
