Уильям Лэшнер - Меченый
– Вовсе нет. Шанталь у них – любимая тема для разговоров.
Мы двинулись к дому.
Часто за ухоженными газонами и свежевыкрашенными фасадами кроются каньоны потерь и бездны страданий. Проезжая мимо ничем не примечательного на вид домика, порой ощущаешь некое притяжение. Тебя будто зовет чья-то боль, и ты прибавляешь скорость, спасая свое безмятежное существование. Зачем тебе этот храм печали, где люди общаются тихими голосами и предаются тяжким воспоминаниям? Ты не хочешь опускать взгляд, говорить с мягкой почтительностью, слегка сутулиться и подавлять свою жизнерадостность. Именно таким был дом Эдеров на узкой улочке недалеко от западного въезда на мост Тэкони-Пальмира и всего в нескольких десятках метров от места гибели Ральфа Чуллы.
– Мамочка, папочка, – сказала Моника, неожиданно схватив меня за руку и лишив малейшего шанса отступить. – Это мой новый друг, Виктор.
– Здравствуйте, – сказал я, тщетно пытаясь освободить руку.
Мистер Эдер, худощавый, седовласый, смуглолицый, словно опаленный жизнью, выглядел на все семьдесят, хотя ему еще не исполнилось и шестидесяти. Улыбка была страдальческой, рукопожатие – слабым, взгляд, который он старательно отводил в сторону, – остекленевшим. Казалось, что его душили в тот момент, когда Моника позвонила в дверь.
– Значит, вы тот самый молодой человек, о котором говорила дочь, – сказал он.
Я свирепо посмотрел на Монику.
– Значит, это я.
– Проходите, пожалуйста, – сказала худая черноглазая миссис Эдер, теребя платье нервными пальцами. – Я приготовила «Чексмикс». Надеюсь, вам нравится «Чексмикс».
– Это мое любимое печенье.
– Вы должны познакомиться с Ричардом.
– С моим братом, – пояснила мне Моника.
– Разумеется, – ответил я. – С твоим братом Ричардом. Со всей семьей.
– Не со всей, – возразил мистер Эдер.
– Ричарду очень нравится принимать гостей, – сказала миссис Эдер. – А с вами он особенно хотел познакомиться.
– Еще бы, – кивнул я.
При виде меня Ричард не встал. Похоже, он не шевельнулся бы и при приближении торнадо. Могучие бедра словно пустили корни в диван. Тренировочные брюки, толстовка с надписью «Иглз», ноги в плохо натянутых носках на журнальном столике. Круглолицый и усатый, он был лет на десять старше меня – так я подумал, взглянув на его залысины и проседь. По телевизору показывали гонки. Ричард следил за ревущими, раскрашенными рекламой автомобилями так, словно собирался узнать тайну возникновения Вселенной и недоверчиво усмехнуться.
– Ричард, – сказала миссис Эдер тоном, каким обращаются к капризному ребенку. – Моника пришла вместе со своим другом.
– Я занят, – огрызнулся Ричард. – Не приставай ко мне.
– Ричард обожает телевизор, – сказала миссис Эдер. – Если он не сидит за компьютером, его всегда можно найти перед телевизором.
– Мы купили большой компьютерный монитор в «Бест-бай», – сказал мистер Эдер. – Как называется эта штука с тонким экраном?
– Жидкокристаллический монитор.
– В «Бест-бай» была распродажа.
– Нельзя ли потише? – сказал Ричард. – Я смотрю телевизор.
Гостиная была тесной, темной и душной. Мы расселись кто на чем, Моника продолжала держать меня за руку, словно мы находились на вражеской территории. На одной стене теснились лики святых, на другой висели тарелки с изображением клоунов с большими печальными глазами. Печенье было рассыпано по разным вазочкам. Я не солгал: я всегда любил «Чексмикс», а миссис Эдер еще и приправила его вустерширским соусом с маргарином, что наполнило дом острым чесночным запахом.
– Вкусное печенье, миссис Эдер, – сказал я.
– Спасибо. Ричард, дорогой, Виктор – адвокат, ты это знаешь?
Ричард не удостоил нас ответом. Наверное, он знал.
– Показывают автогонки, – объяснила его молчание миссис Эдер.
– Да, вижу, – сказал я. – Кто из нас не любит гоночные автомобили.
Миссис Эдер хлопнула ладошками и потерла руки.
– Итак, как долго вы встречаетесь, дети?
– Не слишком долго, – признался я.
– Когда Моника позвонила и сказала, что встречается с молодым человеком со своей работы, мы так обрадовались. Если вы думаете, что у такой красивой девушки, как Моника, полно кавалеров, то ошибаетесь. Она очень разборчива.
– Мама, прекрати.
– Она работает весь день, а вечером сидит дома, бедняжка. Ей нужно больше общаться. Как вы считаете, Виктор?
– По-моему, она и так достаточно общается, – сказал я.
– Какие дела вы ведете? – спросил мистер Эдер.
– Любые, но в основном уголовные.
– В нашей семье не любят уголовников.
– Разумеется. Они не столь симпатичны, как автогонщики, но у них тоже есть права.
– А у жертв уголовников разве нет прав?
– Прекрати, папа, – сказала Моника и слегка повернулась ко мне: – Папа слишком часто смотрит новости по кабельному телевидению. Он воображает себя великим политическим деятелем и борцом за справедливость. Думает, что он столп.
– Как жена Лота,[12] – обронил я.
– Ненавижу адвокатов, – прокомментировал мое высказывание Ричард, не отрываясь от телевизора. – Все они жадные, ненасытные мошенники.
– Наверное, так и есть, – согласился я. – Но ведь мы живем в капиталистической стране, правильно? Где мы окажемся без жадных, ненасытных мошенников?
– Поделитесь, как себя чувствует тот, кто наживается на людских несчастьях, – предложил Ричард, все еще не поворачивая головы. – Кто, как вор, делает деньги на любой жертве. У него не болит по ночам сердце?
– Кардиологи в наши дни творят чудеса, – ответил я. – А чем занимаетесь вы, Ричард?
– Ричард ищет работу, – сообщила миссис Эдер. – Хотите еще печенья, Виктор?
– Нет, мэм, мне достаточно. Спасибо.
– Ты уже спишь с моей сестрой? – спросил Ричард.
– Не понял?
– Заткнись, Ричард, – велела Моника.
– Я просто спрашиваю, – сказал Ричард. – Я имею право спросить?
– Что будете пить? – поинтересовалась миссис Эдер. – Чай?
– Чай – это прекрасно, – сказал я. – Благодарю вас.
– Моника, пойдем на кухню, ты мне поможешь. В духовке еще одна порция «Чексмикс». Горячее, оно особенно вкусно, не так ли, Виктор?
– Совершенно верно. На каком маргарине вы готовите?
– Боже упаси, я не пользуюсь маргарином. В моем «Чексмикс» только настоящее сливочное масло.
– Это чувствуется.
Женщины вышли на кухню, мужчины остались в гостиной с ревущими телеавтомобилями. Комментаторы что-то взволнованно лопотали, Ричард рыгнул, мистер Эдер встал с кресла и вышел из комнаты.
– Кто выигрывает? – спросил я, чтобы показать Ричарду свое дружеское расположение.
– Какой-то парень в шляпе, – сказал он. – А тебе не все равно?
– Все равно.
– Мне тоже. Я могу с тобой поговорить откровенно?
– Конечно.
– Мы оба знаем, что Моника не блещет умом. Мы также знаем, что ты с ней встречаешься не из-за ее литературных вкусов. Поэтому я думаю, что ты с ней спишь. А если нет, если не трахаешь ее постоянно, день и ночь, день и ночь, то какой смысл встречаться?
– Вы очень выразительно изъясняетесь, Ричард.
– Я просто говорю.
– Она ваша сестра.
– Да, верно, я помню, но ты только посмотри на нее. У кого еще есть такие ноги? Они растут от ушей. А сиськи просто идеальные.
– Откуда вы знаете?
– Иногда она загорает на заднем дворе и расстегивает лифчик. А я сижу в своей комнате и смотрю из окна.
– Ричард, вы говорите гадости.
– Послушай. В Интернете есть девочки в десять раз хуже Моники, которые делают состояния на том, что всего лишь раздвигают ноги и задирают рубашки перед фотокамерами. С ее формами она может заработать в два-три раза больше, чем сейчас. На кой ляд она прозябает в дурацкой юридической конторе?
– Она выполняет полезную работу.
– Может, ты поговоришь с ней за меня?
– О чем?
– У меня есть идея открыть веб-сайт. Назовем его «Моникаленд», точка, ком. Я уже зарезервировал имя домена. Я возьму на себя всю черновую работу: дизайн, обслуживание, электронную переписку. Буду даже отвечать на вопросы в чате «Моникаленд». Все, что от нее требуется, – позволить себя сфотографировать. Мы заработаем целое состояние.
– Не думаю, что готов говорить с ней на эту тему.
– Чудила, она сможет обеспечить себя на всю жизнь. Ты тоже получишь «откат», если убедишь ее.
– Если желаете быть сутенером, Ричард, вам нужно лучше одеваться.
– Да я просто забочусь о своей сестре. Хочу дать ей деньги на черный день. Так принято у нас в семье – мы заботимся друг о друге. Предупреждаю: если хочешь трахать мою сестру день и ночь, как делаешь сейчас, лучше согласись.
– А иначе?
– Я узнал тебя, как только ты вошел. Видел тебя по ящику. Ты тот парень, который представляет Чарли Калакоса с картиной.
