Стивен Кинг - Возрождение

— Музыка — вот что имеет значение, — сказал он мне как-то раз. — О модных книжках забудут, телешоу закроются, а о фильмах, которые ты смотрел пару лет назад, ты и сам сейчас не вспомнишь. Но музыка останется. Даже попса. Особенно попса. Смейся над песенкой «Дождинки стучат по моей голове» сколько влезет, но люди будут слушать ее и через пятьдесят лет.

Нетрудно было вспомнить день, когда я с ним познакомился, потому что «Волчья пасть» выглядела точно так же, включая этот припаркованный у входа темно-голубой «Линкольн» с овальными окнами на широких задних стойках крыши. Единственное, что изменилось, — это я. Осенью 1992 года Хью встретил меня у дверей, пожал мне руку и провел в свой кабинет. Кресло, в которое он плюхнулся, стояло за таким огромным столом, что на нем, казалось, может приземлиться небольшой самолет. Я, идя за ним, сильно нервничал, и при виде всех этих знаменитостей, глядящих со стен, у меня во рту высохли остатки слюны.

Он оглядел меня с ног до головы — чувака в грязной футболке с логотипом AC/DC и еще более грязных джинсах — и сказал:

— Чарли Джейкобс мне звонил. Вот уже несколько лет я должен преподобному и вряд ли когда-нибудь смогу отдать этот долг, но он сказал, что теперь мы будем квиты.

Я так и стоял перед столом с пересохшим ртом. Я знал, как вести себя на прослушивании, но эта ситуация была несколько иной.

— Он сказал, что ты был наркоманом.

— Да, — ответил я. Отрицать это не было смысла.

— Говорит, что ты сидел на герыче.

— Да.

— Но сейчас слез?

— Да.

Я подумал, что сейчас он спросит, давно ли, но он не спросил.

— Присядь, бога ради. Хочешь колы? Пива? Лимонада? Может, чая со льдом?

Я сел, но все равно не мог расслабиться.

— Чай со льдом, если можно.

Он наклонился к интеркому.

— Джорджия? Два чая со льдом, лапочка. — И уже мне: — Это действующее ранчо, Джейми, но единственное поголовье, которое меня действительно заботит — это те животные, которые выходят на сцену с инструментами.

Я попытался улыбнуться, но почувствовал себя при этом так по-идиотски, что в конце концов сдался.

Он, похоже, этого не заметил.

— Рокеры, кантри-музыканты, солисты. Они — наш хлеб с маслом. Кроме того, мы делаем коммерческие джинглы для денверских радиостанций и записываем два-три десятка аудиокниг в год. Как-то раз тут Майкл Дуглас записывал роман Фолкнера, и Джорджия чуть не обмочила штаны. На публике он свой в доску, но, черт возьми, в студии такой перфекционист!

Я не знал, что на это ответить, а потому молчал и мечтал о чае со льдом. Во рту было сухо как в пустыне.

Он наклонился ко мне.

— Знаешь, что больше всего нужно любому ранчо?

Я покачал головой, но прежде, чем он продолжил, в кабинет вошла красивая молодая негритянка с двумя наполненными льдом стаканами на серебряном подносе. В каждом плавал листочек мяты. Я выжал в свой стакан две дольки лимона, но к сахарнице не притронулся. Когда я торчал на героине, то не мог без сладкого, но после того дня с наушниками в автомастерской любая сладость стала казаться мне приторной. Я купил батончик «Херши» в вагоне-ресторане поезда, увозившего меня из Талсы, и вдруг понял, что не могу его есть. Меня тошнило от одного его запаха.

— Спасибо, Джорджия, — сказал Йейтс.

— Всегда пожалуйста. Не забудьте о приемных часах. Они начинаются в два, Лес будет вас ждать.

— Не забуду. — Она вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, и он повернулся ко мне. — Любому действующему ранчо нужен управляющий. Всем, что по фермерской части, в «Волчьей пасти» заведует Руперт Холл. Он меня полностью устраивает. Но вот мой музыкальный управляющий сейчас лежит в больнице Боулдера. Лес Келлоуэй. Не думаю, что это имя тебе о чем-то говорит.

Я покачал головой.

— Как насчет «Экселлент борд бразерс»?

Об этом названии я слышал.

— Инструментальщики, да? Чуть присерфованные, типа «Дика Дейла и его Дель-Тонов»?

— Да, они. Что странно, потому что эти парни из Колорадо, откуда до любого из океанов как до луны. Одна их композиция даже вошла в список сорока лучших – «Алуна анакайа». Что в переводе с очень плохого гавайского значит «Давай перепихнемся».

— Конечно, эту я помню. — Иначе и быть не могло: моя сестра прокрутила ее не меньше миллиона раз. — Та, где девушка смеется всю песню.

Йейтс ухмыльнулся.

— Это смех стал их билетом на шоу одного хита, а я — тем самым волшебником, который выдал этот билет. Но на самом деле все вышло почти случайно. Тогда еще отец тут всем заправлял. И девчонка, которая на записи надрывает живот, тоже тут работает. Хиллари Кац, хотя сейчас она предпочитает, чтобы ее звали Пейган Старшайн. Сейчас она в завязке, но в тот день была под закисью азота и просто не могла перестать смеяться. Тут-то я ее и записал, а она и понятия не имела. Запись стала хитом, и они отвалили Хиллари семь штук.

Я кивнул. История рока помнит немало таких счастливых случайностей.

— Так или иначе, «Экселлент борд бразерс» съездили в тур, а потом словили две «р». Знаешь, что это означает?

И я не просто знал, а знал по себе.

— Разорились и распались.

— Именно. Лес вернулся домой и стал работать на меня. Продюсер из него вышел куда как получше, чем музыкант, и он был моим рулевым по музыкальной части последние пятнадцать лет. Когда позвонил Чарли Джейкобс, у меня была мысль сделать тебя его дублером — это позволило бы тебе подрабатывать на стороне, пока ты не обучишься всем местным премудростям. Разовые концерты, вся эта обычная херня. Общая идея такой и остается, но лучше бы тебе обучиться всему максимально быстро, сынок, потому что на прошлой неделе у Леса случился сердечный приступ. С ним все будет в порядке, — по крайней мере, так мне сказали, — но ему придется здорово похудеть и принимать кучу таблеток. Сам он говорит, что хочет завязать с работой где-то через год. А это значит, что у меня есть достаточно времени, чтобы понять, чего ты стоишь.

Я почувствовал нечто вроде паники.

— Мистер Йейтс…

— Хью.

— Хью, я почти ничего не смыслю в звукозаписи. Единственные студии, в которых мне раньше доводилось бывать — с почасовой оплатой, когда их арендовали группы, где я играл.

— И чаще всего счета оплачивали родители соло-гитариста, — сказал он. — Или жена ударника — официантка, по восемь часов в день на больных ногах зарабатывающая чаевые.

Да, примерно так все и было. Пока женушка не поумнела и не выставила его за дверь.

Он наклонился ко мне и сложил руки.

— Ты или научишься, или нет. Преподобный сказал, что научишься. Мне этого достаточно. Да и как же иначе — в конце концов, я ему должен. Пока что будешь просто открывать студии по утрам, следить за РМ — ты же знаешь, что это такое, верно?

— Расписание музыкантов.

— Точно, и запирать студии вечером. Я познакомлю тебя с парнем, который поможет тебе, пока Лес не выздоровеет. Его зовут Муки Макдональд. Если ты будешь в равной степени следить за тем, что он делает правильно, и тем, что он делает не так, научишься многому. И еще кое-что. Если ты покуриваешь травку — до тех пор, пока приходишь на работу вовремя и не устраиваешь тут пожаров, тебе тут рады. Но если я услышу, что тебя вновь потянуло на снежок…

Я заставил себя посмотреть ему в глаза.

— К этому я не вернусь.

— Смелое заявление. Слышал его множество раз, и некоторые из тех, кто мне это говорил, уже мертвы. Иногда, впрочем, эти слова оказываются правдой. Надеюсь, это твой случай. Но давай проясним раз и навсегда: хотя бы раз — и ты уходишь, каким бы большим ни был мой долг. Мы поняли друг друга?

Поняли. Что ж тут неясного.

В 2008 году Джорджия Донлин оставалась столь же прекрасной, как и в 1992, пусть и набрала несколько кило, обзавелась седыми прядями в темных волосах и носила очки с бифокальными линзами.

— Ты случайно не знаешь, с чего это он сегодня утром такой возбужденный?

— Понятия не имею.

— Сначала ругался, потом начал смеяться, потом опять заворчал. Сказал, что, черт возьми, так и знал. Сказал: «Вот сукин сын!», потом вроде бы швырнул что-то — по крайней мере, звук был такой. Он что, собрался кого-то уволить? Если так, то скажусь больной. Терпеть не могу склоки.

— Говорит женщина, которая прошлой зимой кинула кувшин в курьера.

— То другое дело. Тот тупоголовый сукин сын попытался ущипнуть меня за задницу.

— А у тупоголового сукина сына есть вкус, — заметил я и добавил, когда она бросила на меня уничтожающий взгляд: — Просто к слову.

— Ну-ну. Последние пару минут в кабинете тихо. Надеюсь, он не довел себя до инфаркта.

— Может, увидел что-то в новостях. Или в газете прочел.

— Он выключил телевизор через пятнадцать минут после моего прихода, а что касается газет — он уже два месяца не выписывает «Камеру» и «Пост». Говорит, что теперь все можно найти в интернете. Я ему сказала: «Хью, новости в интернете пишут мальчишки, которым рано браться за бритву, и девчонки, еще не износившие свой первый лифчик. Как этому можно верить?». А он думает, что я просто старая невежда. Вслух он этого не говорит, но я вижу по его глазам. Как будто у меня нет дочери, которая учится на компьютерных курсах в университете Колорадо. И это она сказала мне, что не стоит верить всей этой блогерской чепухе. Ладно, иди. Но если найдешь его в кресле мертвым или с сердечным приступом — не проси меня делать ему СЛР.