Александра Олайва - Последняя
Паренек поворачивает ко мне лицо, залитое дождем.
– О чем ты?
– Обо всех постапокалиптических сюжетах на свете.
Я отворачиваюсь. Мне хочется поскорее уйти из этого городка. Не хочу дольше необходимого мешать людям вернуться к себе домой. Позади слышится хлюпанье кроссовок паренька.
– Это не кино, Майя, – говорит он.
Я смеюсь:
– Знаю!
Он толкает меня в спину, сильно. Я такого не ожидала: кренюсь вперед и неловко падаю, попав в лужу. Когда я встаю, ладони пронизывает боль. Я содрала их об асфальт, из них сочится кровь.
– Иди на хер, парень, – говорю я, поворачиваясь к нему. – Иди. На. Хер.
Мне хочется разбить его нечеткое лицо. Мне случалось бить кулаком по воздуху, но я никогда не била человека. Мне необходимо узнать, как это ощущается. Мне нужно увидеть, как у него потечет кровь.
«Никого не бить по лицу и половым органам».
Пусть только попробуют мне помешать!
«Он подросток».
Он достаточно взрослый.
«Ему страшно».
Мне тоже.
«Ты должна соблюдать правила».
Парнишка отступает на шаг.
– Майя, прости меня, – просит он. Он снова плачет. – Я не хотел… Прости.
Мои кулаки сжаты изо всех сил.
– Пожалуйста, – говорит он. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только не бросай меня.
Я разжимаю руки.
– Если ты скажешь еще хоть слово, – объявляю я ему, – останешься один. – Он открывает было рот, и я грожу ему пальцем. – Еще одно слово, Бреннан, – и я ушла. А если ты еще хоть раз ко мне прикоснешься, то я наплюю на правила и, блин, разобью тебе рожу. Понял?
Он кивает. Он явно перепуган.
Отлично.
Остаток дня паренек действительно молчит. Если бы у него не хлюпала обувь и он не шмыгал носом, то я смогла бы забыть о его присутствии. В чем-то это чудесно, и все же… бывают секунды страха: я снова одна, а мне этого не хочется.
Теперь я замерзла, а мокрые брюки натирают кожу. Пареньку, наверное, совсем погано. Скоро наступит ночь, а гроза только усиливается.
Паренек чихает.
Мы проходим мимо стройки каких-то тесно слепленных дешевых домишек. На щитах объявления о новом строительстве, о возможностях аренды. Это здания, но еще не дома.
Если паренек заболеет, то только сильнее будет меня тормозить. Несмотря на все мои угрозы, я понимаю, что мне не дадут бросить моего оператора.
Я сворачиваю на стройку. Улицам здесь дали названия деревьев. Вязовая, Дубовая, Тополевая. Выбираю Березовую, потому что, когда я была маленькой и зимняя непогода покрыла все деревья льдом – он был чуть толще сантиметра, но казался бесконечным, – белые березы клонились сильнее всего, согнув свои стволы горбами. Когда лед растаял, белые березы быстрее других устремились обратно к небу. Почти ни одной не удалось распрямиться окончательно, спустя столько лет многие до сих пор согнуты, но они не сломались. Это мне всегда в них нравилось.
Мой взгляд зацепляется за второй дом на левой стороне Березовой улицы. Он похож на все остальные, но на нем еще одна вывеска, на которой голубыми буквами написано «Для осмотра». Я понимаю, что мне именно сюда. Трогаю входную дверь. Заперто.
– Жди здесь, – говорю я пареньку.
Я захожу за дом. Мои попытки отжать окно на кухне успеха не приносят, а ничего полезного за домом нет. Я возвращаюсь к фасаду. Деревянный столбик, на котором висит объявление «ПРОДАЕТСЯ», покосился и вот-вот упадет. Чувствуя на себе взгляд Бреннана, я выдираю столбик из земли. Вернувшись к кухонному окну, я разбиваю его столбиком. Шум дождя почти заглушает звон разбитого стекла. Я бросаю столбик и прохожу по сверкающей чистотой кухне. Оставляя мокрый след в прихожей с высоким сводчатым потолком, я иду к входной двери. Впускаю Бреннана и закрываю за ним дверь на задвижку. Из прихожей двери ведут в две комнаты с многочисленной мягкой мебелью: длинные ворсистые диваны, глубокие кресла. В одной из них кресла и диван расставлены вокруг телевизора с плоским экраном, покрытым пылью: не меньше шестидесяти дюймов по диагонали. В другой центром обстановки служит камин. У одной из стен сложены поленья «Дюрафлейм». Наверное, спонсор.
Я смотрю на потолок и вижу только индикатор дыма. Теперь, когда паренек со мной, потребность в стационарных камерах отпала.
На коричневых обертках поленьев напечатаны инструкции по их применению. Даже паренек тут не облажается. Я бросаю ему коробок спичек и иду осматривать второй этаж. Каждый раз, открывая дверь, я задерживаю дыхание, но этот дом нисколько не похож на тот голубой. Он огромный, безликий, пустой. Обставленный, но не жилой. Я открываю шкафчик в ванной и поливаю ладони спиртовым антисептиком с верхней полки. Ссадины достаточно неглубокие, перевязывать их не нужно. В хозяйской спальне я проверяю шкафы и комоды, пока не нахожу флисовые пижамные штаны. Стягиваю с себя мокрые брюки и надеваю пижамные. Отыскиваю для паренька мужскую байковую пижаму и возвращаюсь вниз. Бросаю ему одежду и раскладываю свои брюки, ботинки и носки у огня.
– Иди переоденься, – командую я, – и мы высушим твою одежду.
– А мы…
И у него на лице появляется ужас.
– Все нормально. Можешь говорить. Только не так много, хорошо?
Он быстро кивает и даже чуть улыбается.
– Мы здесь останемся? – спрашивает он. – На ночь?
– Да.
Похоже, молчание пошло ему на пользу: он несколько секунд молчит, а потом просто говорит:
– Спасибо, Майя.
– Иди, переоденься.
На кухне целый запас экологически чистых вегетарианских консервированных супов и сырных макарон в форме животных. Я подогреваю себе банку тосканского супа с фасолью и рисом, а потом готовлю для Бреннана макароны с сыром, заменив указанные на этикетке молочные продукты банкой концентрированного молока. Он сметает все, а потом со вздохом растягивается на диване. Спустя несколько мгновений он уже храпит. Этот звук перестал так меня раздражать. По правде говоря, благодаря ему дом перестает казаться чересчур большим.
Я набрасываю на паренька стеганое одеяло, а потом сама заворачиваюсь в такое же. Диваны слишком мягкие: сажусь на ковер лицом к огню, обхватив ладонями чашку травяного чая. Не уверена, что смогу здесь заснуть. Хотя я проверила все комнаты, так что все должно быть нормально. Надеюсь, что все будет нормально.
А если нет, если этой ночью что-то произойдет, то это будет нечто новенькое. Может, нам в каминную трубу запустят саранчу или подбросят через разбитое окно пару полосатых гремучников. Пришлют летучих мышей с дистанционным управлением и огромными клыками. Или, может, дебютируют мародеры.
Я знаю, что пытаться предсказать их извращенную изобретательность бесполезно, но все равно пытаюсь. Так мне немного легче сидеть в этом солидном призрачном доме и ждать. Уверена: что бы они ни сделали, это будет ночью. Они дождутся, чтобы я заснула или почти заснула, – и нанесут удар. Именно так им это и удается: они размывают границу между реальностью и кошмаром. Они устраивают мне кошмарные сны, а потом заставляют их осуществляться.
Хуже всего был тот домик: тот слишком голубой домик снова проскользнул в мои мысли, несмотря на все попытки его забыть.
Я наткнулась на тот домик через несколько дней после того, как меня оставил Валлаби. Я следовала последней полученной мной подсказке. «Ищи знак сразу за ручьем», – говорилось в ней. Я нашла пересохший ручей через несколько часов после выхода из лагеря, но никакого знака там не оказалось, так что я пошла дальше, продолжая поиски. Я уже начала опасаться, что сбилась с нужного направления, заблудилась – и тут его увидела: узенький ручей журчал мне: «Ты меня нашла». Чуть дальше по ручью – насыпь, дорога. И мой знак, явный, хоть и неожиданный: гроздь голубых воздушных шаров, привязанных к почтовому ящику, приплясывающих, парящих. Я прошла по подъездной дороге к небольшому одноэтажному домику, голубому, с коротенькой трубой. К входной двери тоже были привязаны шары, перед ней расстелен серый коврик для ног. Помню ярких рыбок, плавающих по краю коврика, обрамляющих слова «Дом, милый дом» и улыбающихся застывшими мультяшными улыбками… хотя я не сразу опознала в этом мою следующую подсказку.
Входная дверь оказалась незапертой. Домик был голубой и открытый: ничего более очевидного и придумать нельзя. Я вошла в комнату, полную небесно-голубого. Пол усеян воздушными шарами, гора завернутых в голубое подарков на обеденном столе. Там был и голубой диван, и голубое кресло. Подушки. Все, что имело цвет, было голубым. Все. Нет, было исключение: помню ковер, контраст моего темно-серого отпечатка ладони на мягкой желтизне, когда я открыла заслонку и развела огонь. Но все остальное было голубым, это точно.
Сначала я ходила только по гостиной, кухне и ванной, не открывая двух дверей, которые, по моим соображениям, вели в спальни. Электричество не работало, но вода в водопроводе была – и голубая бутылочка с соской у раковины. Я решила, что воду из-под крана пить не опасно, и наполнила бутылки, не вскипятив ее. Это было ошибкой. В шкафчике обнаружился батончик мюсли и вскрытая упаковка сырных чипсов. Я наелась досыта, что, возможно, тоже было ошибкой, но, по-моему, заболела я все-таки из-за воды. А еще я нашла пакетики с чаем «Эрл грей» и заварила себе чаю, мысленно улыбнувшись приятной детали.
