Тесс Герритсен - Тот, кто умрет последним
— Иногда ответов просто нет. Я очень часто сталкиваюсь с этим вопросом в своей работе. Родственники пытаются понять, почему тот, кого они любили, покончил жизнь самоубийством.
— И что ты им говоришь?
— Никогда не вините себя. Не испытывайте чувства вины. Потому что мы несем ответственность только за собственные действия. Не за чьи-то еще.
Маура не понимала, почему от ее ответа голова Рэта внезапно поникла. Мальчик быстро провел рукой по глазам, и этот жест смущения оставил блестящий след на его лице.
— Рэт? — мягко спросила она.
— Я чувствую себя виноватым.
— Никто не знает, почему она это сделала.
— Это не из-за доктора Уэлливер.
— Тогда из-за кого?
— Из-за Кэрри, — он взглянул на нее. — На следующей неделе у нее был бы День Рождения.
Его покойная сестра. Прошлой зимой девочка погибла вместе с их матерью в уединенной долине Вайоминга. Рэт редко говорил о своей семье, редко говорил о чем-либо, случившемся в те ужасные недели, когда они боролись за выживание. Маура считала, что он оставил это испытание позади, но, очевидно, это не так. «Он больше похож на меня, чем я думала, — осознала она. — Мы оба похоронили наши горести там, где никто не сможет их увидеть».
— Я должен был спасти ее, — произнес мальчик.
— Но как? Твоя мать не позволяла ей уйти.
— Я должен был заставить отпустить ее. Я был мужчиной в семье. Это была моя работа — защищать ее.
«Ответственность, которая никогда не должна быть возложена на плечи простого шестнадцатилетнего мальчишки», — подумала Маура. Может, он и высокий, как взрослый мужчина, может, у него и широкие мужские плечи, но она видела на его лице вполне мальчишеские слезы. Он смахнул их рукавом и стал оглядываться в поисках салфеток.
Маура вошла в туалет, примыкающий к кабинету, и отмотала кусок туалетной бумаги. Когда она отрывала ее, взгляд зацепился за блеск сверкающих песчинок на сиденье унитаза. Она прикоснулась к нему и принялась разглядывать белые гранулы, прилипшие к ее пальцам. Заметила, что гораздо больше гранул сверкают на плитке, которой выложен пол.
Что-то высыпали в унитаз.
Она вернулась в кабинет и посмотрела на поднос, стоящий на столе. Вспомнила, как Анна заварила травяной чай в этом китайском чайничке и залила его тремя стаканами кипятка. Вспомнила, как Анна добавила три чайных ложки сахара с горкой в свою чашку — экстравагантность, которую уловил взгляд Мауры. Она подняла крышку сахарницы.
Та была пуста.
Зачем бы Анне понадобилось высыпать сахар в унитаз?
Телефон на столе Анны внезапно зазвонил, перепугав, как ее, так и Джулиана. Они переглянулись, оба смущенные тем, что кто-то звонит мертвой женщине.
Маура ответила на звонок:
— Школа «Ивенсонг». Это доктор Айлз.
— Ты мне не перезвонила, — проворчала Джейн Риццоли.
— А должна была?
— Я оставила сообщение доктору Уэлливер несколько часов назад. Подумала, что лучше перезвоню еще раз, пока не стало слишком поздно.
— Ты говорила с Анной? Когда?
— Примерно в пять, полшестого.
— Джейн, случилось нечто ужасное, и…
— С Тедди все в порядке? — перебила Джейн.
— Да. Да, с ним все хорошо.
— Тогда что произошло?
— Анна Уэлливер мертва. Похоже, это самоубийство. Она спрыгнула с крыши.
Воцарилась долгая тишина. На заднем плане Маура слышала звук телевизора, шум льющейся из крана воды и звон посуды. Домашние звуки, заставившие ее внезапно заскучать по своему дому и своей кухне.
— Иисусе, — наконец выдавила Джейн.
Маура взглянула на сахарницу. Представила, как Анна опрокидывает ее в унитаз и возвращается обратно в комнату. Открывает дверь на крышу и выходит наружу, чтобы совершить короткую прогулку в вечность.
— Почему она убила себя? — спросила Джейн.
Маура, по-прежнему не сводя глаз с пустой сахарницы, ответила:
— Я не уверена, что она это сделала.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
— Вы уверены, что хотите быть здесь, доктор Айлз?
Они стояли у входа в морг, окруженные шкафчиками, заполненными перчатками, масками и бахилами. Маура уже переоделась в раздевалке в хирургические рубашку и брюки и заправляла волосы под бумажную шапочку.
— Я пришлю Вам медицинское заключение, — сказала доктор Оуэн. — И закажу комплексный анализ на токсины, как Вы предлагаете. Разумеется, Вы можете остаться, но мне кажется…
— Я здесь только чтобы наблюдать, а не мешать, — ответила Маура. — Это полностью Ваше шоу.
Доктор Оуэн покраснела под своим пышным врачебным колпаком. Даже в жестком свете люминесцентных ламп ее лицо выглядело молодым, с на зависть гладкой кожей, не нуждающейся ни в каких маскировочных кремах и пудре, которые стали заполнять шкафчик ванной Мауры.
— Я не это имела в виду, — смутилась доктор Оуэн. — Просто подумала о том, что Вы знали ее лично. Должно быть, это трудно для Вас.
Через смотровое окно Маура наблюдала за ассистентом доктора Оуэн, — дородным молодым человеком, раскладывающим инструменты для аутопсии. На столе для вскрытия лежал труп Анны Уэлливер, все еще полностью одетый. «Сколько покойников я разрезала, — подумала Маура, — сколько скальпов отделила от черепов? Так много, что давно потеряла им счет». Но все они были чужаками, с которыми у нее не было связано никаких воспоминаний. А Анну она знала. Знала ее голос и улыбку, видела блеск жизни в ее глазах. Это было вскрытие, которого избежал бы любой патологоанатом, но вот она — надевает бахилы, защитные очки и маску.
— Я перед ней в долгу, — пояснила Маура.
— Сомневаюсь, что здесь будут какие-то сюрпризы. Мы знаем, как она умерла.
— Но не знаем, что к этому привело.
— Вскрытие не даст нам ответа.
— За час перед прыжком она очень странно разговаривала по телефону. Сказала детективу Риццоли, что у еды неправильный вкус. И она увидела птиц, странных птиц, летающих за окном. Я думаю, а что, если это были галлюцинации?
— Это и есть причина, по которой Вы попросили анализ на токсины?
— Мы не нашли никаких наркотиков в ее вещах, но существует возможность, что мы что-то упустили. Или она их спрятала.
Они вошли в зал для вскрытия, и доктор Оуэн произнесла:
— Рэнди, у нас сегодня гостья. Доктор Айлз из офиса судмедэкспертизы Бостона.
Молодой человек кивнул, явно впечатленный, и уточнил:
— Кто будет проводить вскрытие?
— Это дело доктора Оуэн, — ответила Маура. — Я здесь только как наблюдатель.
Привыкшей распоряжаться в собственном морге Мауре пришлось побороть искушение потребовать свое привычное место за столом. Вместо этого она отошла назад, пока доктор Оуэн и Рэнди раскладывали лотки с инструментами и регулировали свет. Говоря начистоту, ей не хотелось подходить ближе, не хотелось смотреть в лицо Анны. Еще вчера она видела сознание в этих глазах, а теперь его отсутствие служило напоминанием о том, что тело — всего лишь сосуд, а все, что олицетворяет собой душа — мимолетно и легко можно погасить. «Эмма Оуэн права, — подумала она. — Я не должна наблюдать за этим вскрытием».
Она повернулась к заранее включенному экрану с рентгеновскими снимками. Пока доктор Оуэн и ее ассистент раздевали труп, Маура сосредоточилась на снимках, не имевших знакомого лица. Ничто не удивило ее. Вчера вечером при пальпации она обнаружила вдавленные переломы левой теменной кости, а теперь увидела и черно-белое доказательство — тонкую паутинку трещин. Она перешла к грудной клетке, где даже сквозь нечеткие тени от одежды, просматривались массивные переломы ребер: от второго до восьмого слева. Сила свободного падения привела к перелому таза, а также к компрессионному перелому крестцовых отверстий[100] и трещинам в верхней ветви лобковой кости[101]. Как раз это и ожидаешь увидеть в теле, упавшем с высоты. Еще до того, как они вскроют грудную клетку, Маура могла предсказать, что они обнаружат в грудной полости, потому что уже видела результаты свободного падения в других телах. От падения могут треснуть ребра и раздробиться таз, а сила резкого торможения убьет человека, разрывая сердце и легкие, тонкие ткани и магистральные сосуды[102]. Когда они разрежут грудь Анны, то, скорее всего, обнаружат, что она заполнена кровью.
— Как, черт возьми, она их получила? — сказал Рэнди.
Доктор Оуэн позвала:
— Доктор Айлз, вы захотите на это взглянуть.
Маура подошла к столу. Они расстегнули верхнюю часть платья Анны, но все еще не сняли его с бедер. Труп по-прежнему был в практичном белом бюстгальтере размера D[103] без какого-либо кружева или излишеств. Все они уставились на открытую кожу.
— Это самые странные шрамы, которые я когда-либо видела, — сказала доктор Оуэн.
