Тесс Герритсен - Тот, кто умрет последним
— Это самые странные шрамы, которые я когда-либо видела, — сказала доктор Оуэн.
Маура застыла, ошеломленная увиденным.
— Давайте снимем остальную одежду, — предложила она.
Втроем они быстро сняли бюстгальтер и спустили платье с бедер. Пока они расстегивали пояс на бедрах, Маура вспомнила кости таза, которые только что видела на рентгене и поморщилась при мысли об этих раздробленных костных фрагментах. Вспомнила о криках, которые однажды слышала в отделении «скорой помощи» от молодого юноши, таз которого был раздроблен при крушении баржи. Но Анну боль не беспокоила, и она отдала одежду без единого стона. Раздетая догола, она теперь лежала открыто, ее тело было покрыто синяками и деформировано переломанными ребрами, черепом и тазом.
Тем не менее, на ее коже были отметины, невидимые для рентгеновского аппарата и раскрывшиеся только теперь. Шрамы покрывали все ее тело — уродливая сетка узлов на груди, животе и даже на плечах. Маура подумала о скромных платьях в стиле матушки Хаббард[104], которые Анна носила даже в теплые дни, выбранные не из-за ее эксцентричного чувства стиля, а ради маскировки. Она спросила себя, сколько лет назад Анна последний раз надевала купальник или загорала на пляже. Эти шрамы казались старыми, нестираемыми сувенирами какого-то отвратительного испытания.
— Может, это была какая-то пересадка кожи? — предположил Рэнди.
— Это не пересадка кожи, — ответила доктор Оуэн.
— Тогда что это?
— Я не знаю. — Доктор Оуэн посмотрела на Мауру. — А Вы?
Маура не ответила. Она сосредоточила свое внимание на нижних конечностях. Приподняв лампу, она направила ее на голени, где кожа была темнее. Толще. Она посмотрела на Рэнди:
— Нам нужны подробные рентгеновские снимки ног. В частности, большеберцовых костей и обеих лодыжек.
— Я уже сделал рентгенограмму, — ответил Рэнди. — Снимки висят прямо там. Вы можете разглядеть все переломы.
— Меня не беспокоят новые переломы. Я ищу старые.
— И как это поможет нам установить причину смерти? — спросила доктор Оуэн.
— Это для того, чтобы понять жертву. Ее прошлое, состояние души. Она не может поговорить с нами, но ее тело все еще на это способно.
Маура и доктор Оуэн вышли из зала для вскрытия, и через смотровое окно принялись наблюдать, как Рэнди, надевший свинцовый фартук, располагал тело для новой серии рентгеновских снимков. Сколько шрамов ты скрываешь, Анна? Отметины на коже были очевидны, но что насчет эмоциональных ран, которые никогда не заживают, и которые со временем не скроет фиброз[105] и коллаген[106]? Может, это прежние страдания заставили ее выйти на крышу и, наконец, отдать тело на волю силе притяжения и твердой земле?
Рэнди прикрепил новые снимки на светящийся экран и помахал им рукой. Когда Маура и доктор Оуэн вернулись в смотровую, он сказал:
— Я не вижу никаких других переломов на этих снимках.
— Они должны быть старыми, — пояснила Маура.
— Никаких рубцов, никаких повреждений. Знаете, я в состоянии распознать их.
В его голосе сквозило раздражение. Она была чужаком, вторгшимся на их территорию, высокомерным экспертом из большого города, который ставил под сомнение его компетентность. Маура решила не обращать на него внимания и сосредоточилась на рентгеновских снимках. Сказанное Рэнди было верным: на первый взгляд не было никаких очевидных застарелых переломов рук и ног. Она придвинулась поближе, чтобы изучить сначала правую большеберцовую кость, а затем и левую. Темная кожа на голенях Анны возбудила в ней подозрения, и увиденное на снимках подтвердило диагноз.
— Вы видите это, доктор Оуэн? — Маура указала на очертания голени. — Обратите внимание на наслоение и толщину.
Молодой патологоанатом нахмурилась:
— Здесь толще, согласна.
— Вот тут тоже есть эндостальные изменения[107]. Видите? Это наводит на размышления. — Она посмотрела на Рэнди. — Мы можем сейчас увидеть снимки голеностопных суставов?
— На размышления о чем? — переспросил он, все еще не доверяя этому эксперту из Бостона.
— О периостите. Воспалительных изменениях мембраны, покрывающей кость. — Маура сняла снимки берцовых костей. — Снимки голеностопа, пожалуйста.
Молча, он прикрепил к экрану новые снимки, и то, что Маура увидела на них, развеяло все ее сомнения. Доктор Оуэн, стоящая позади нее, пробормотала:
— Да ну?
— Это классические изменения костной ткани, — пояснила Маура. — Я видела такое только дважды. Один раз у иммигранта из Алжира. Вторым был труп, обнаруженный в грузовом отсеке — мужчина из Южной Америки.
— На что вы смотрите? — удивился Рэнди.
— На изменения в правой пяточной кости, — ответила доктор Оуэн. Она указала на снимок.
Маура добавила:
— Также Вы можете увидеть их и в левой пяточной кости. Эта деформация — результат нескольких старых переломов, которые со временем зажили.
— Обе ее ноги были сломаны? — спросил Рэнди.
— Неоднократно, — она посмотрела на рентгеновские снимки и содрогнулась от того, что они обозначали.
— Фалака[108], — тихо произнесла Маура.
— Я читала об этом, — сказала доктор Оуэн. — Но никогда не думала, что увижу подобный случай в штате Мэн.
Маура взглянула на Рэнди.
— Также известен как бастинадо. Ей бьют по подошвам ног, ломая кости, разрывая сухожилия и связки. Известна во многих местах по всему миру. Ближний Восток, Азия. Южная Америка.
— Вы имеете в виду, что кто-то сделал такое с ней?
Маура кивнула.
— И те изменения в большеберцовых костях, на которые я указала, они тоже из-за повторявшихся избиений. Чем-то тяжелым били по голеням. Этого недостаточно, чтобы сломать кость по-настоящему, но оно оставило необратимые изменения в надкостнице из-за повторяющихся кровотечений.
Маура вернулась к столу, где лежало изломанное тело Анны. Теперь она поняла значение этой сетки шрамов на грудях и животе. Не понимала она только, зачем все это проделали с Анной. Или когда.
— Это по-прежнему не объясняет, почему она покончила с собой, — сказала доктор Оуэн.
— Нет, — признала Маура. — Но это заставляет задуматься, не так ли? Связана ли ее смерть с прошлым. С тем, что привело к этим шрамам.
— Вы сейчас сомневаетесь, что это было самоубийством?
— После того, как я это увидела, я подвергаю сомнению все. А теперь у нас есть еще одна тайна. — Она посмотрела на доктора Оуэн. — Почему Анну Уэлливер пытали?
Тюремная камера принижает любого человека, так случилось и с Икаром.
Через решетку он казался меньше, несущественнее. Лишенный своего итальянского костюма и часов «Панерай»[109], теперь он носил кричаще-оранжевый комбинезон и резиновые «вьетнамки». В его одиночной камере были только раковина, унитаз и бетонная полка-кровать с тонким матрасом, на которой он сейчас и сидел.
— Ты знаешь, — сказал он, — каждый человек имеет свою цену.
— И какой была бы твоя? — поинтересовался я.
— Я уже ее заплатил. Все, что я когда-то ценил, было потеряно, — он посмотрел на меня ярко-голубыми глазами, так отличающимися от светло-карих глаз его мертвого сына Карло. — Я говорил о твоей цене.
— Моей? Меня нельзя купить.
— Тогда ты просто простодушный патриот? Ты делаешь это из любви к стране?
— Да.
Он рассмеялся.
— Я слышал подобное прежде. Это лишь означает, что альтернативное предложение не было достаточно высоким.
— Не существует такого предложения, чтобы заставить меня продать свою страну.
Он с жалостью взглянул на меня, словно я был слабоумным.
— Тогда ладно. Возвращайся к своей стране. Но знай, что ты придешь домой беднее, чем мог бы.
— В отличие от некоторых, — усмехнулся я, — по крайней мере, я смогу поехать домой.
Он улыбнулся, и от этой улыбки мои руки внезапно похолодели. Словно я взглянул в лицо своему будущему.
— Сможешь ли?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Джейн признала, что на экране телевизора Даррен Кроу выглядел неплохо. Сидя за своим столом в отделе по расследованию убийств, она смотрела телеинтервью, подмечая его пижонский костюм, укладку и ослепительные зубы. Ей стало интересно, отбеливает ли он зубы сам при помощи набора для отбеливания из аптеки или заплатил профессионалу, чтобы отполировать их до жемчужного блеска.
— «Рубен»[110] с двойной квашеной капустой, — объявил Фрост, ставя пакет с сэндвичем на стол. Он упал на соседнее кресло и развернул свой обычный ланч — индейку на белом хлебе без листьев салата.
