Грег Диналло - Фиаско
— Ну, ведь особняк-то наш продали.
— Как продали?
— Да знаете вы как. Сами же мне говорили, что по закону теперь он частная собственность, — качнула она головой, качнула неодобрительно.
— Я-то знаю, но вместе с тем…
— Купил его один из тех, о ком вы все время говорите, как это называется? Свободное… чего свободное-то?
— Свободное предпринимательство?
— Во-во, он из маклеров, — презрительно шепнула она, употребив это немецкое слово вместо английского «брокер». — Такие молодые симпатичные люди, как-то они приходили сюда и сказали, что купили наш дом у государства.
— У государства?
Она лишь кивнула в подтверждение.
— Но ведь до того, как коммунисты конфисковали это здание, оно принадлежало вашим родителям, так ведь?
— Его построил еще мой дед, — тоскливо вздохнула бабушка.
— В таком случае в первую очередь только вы имеете право владеть домом. А у них такого права нет.
Она опять вздохнула, на сей раз безропотно — дескать, что поделаешь.
— Они, Николай, делают все, что захотят. Теперь уже поздно переигрывать. Должно, кого-то они подкупили, чтобы переделать документы на право владения. Как будто вы не знаете наших подонков из ЖЭКа, — запричитала она, проклиная на чем свет стоит мелких служащих домоуправления. — Почему же вы не предупредили меня раньше?
— Я вообще об этом впервые слышу, — резко ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не психануть.
— Ну как же, я же, помнится, говорила.
— Нет, нет и нет, бабушка. Может, и говорили кому, но не мне. Вы что-то хотели сказать, даже несколько раз, да так и не вспомнили.
— Да ты всегда так занят, Николай, поди, и забыл, а я тебе говорила. Кажется, они хотят сломать дом, построить тут кафе и продавать пирожки с начинкой из сыра и помидоров рабочим с нефтеперегонного завода.
И она протянула мне рекламный листок, где говорилось, что здесь открывается новая пиццерия для москвичей.
Я собрался с духом и поднялся наверх в свою комнату. Там было так пусто и жутко, будто я никогда и не жил здесь. Если бы я не знал, что произошло, то мог бы подумать, что сотрудники КГБ провели очередной пресловутый обыск. Обычно он начинался с того, что среди ночи раздавался стук, иногда дверь просто взламывали или срывали с петель. Орда кагэбэшников, расталкивая перепуганных жильцов, начинала переворачивать кверху дном весь дом, а затем выносить и увозить все, что попадалось на глаза. Предметы, которые агенты считали вещдоками — к примеру, запрещенные книги, — педантично регистрировались в специальных журналах.
Несколько минут я бессильно стоял посреди этого разгрома, потом медленно спустился в вестибюль. Старушка Парфенова зашаркала вслед за мной, кутаясь в теплый платок.
Грузчики, закончив свою роботу, уже закрывали задний борт грузовика. Я упросил их обождать немного, пока не разыщу свои пишущую машинку и чемодан, который второпях набил кое-какой одеждой из гардероба.
Мы с Парфеновой долго смотрели ему вслед — колеса грузовика ушли глубоко в снег под тяжестью нашего груза. Она поплотнее запахнула платок и внимательно посмотрела на меня.
— Знаешь, Николаша, когда еще я была маленькой, мама сказала мне замечательные слова. В то время я не понимала, какие они замечательные. Знаешь, что она говорила, когда мне не удавалось поступать по-своему?
— Откуда мне знать, понятия не имею.
Она сморщила лоб, нахмурилась, а потом назидательно покачала пальцем:
— Осторожно загадывай желания, кто знает, а вдруг они сбудутся наяву.
Я печально кивнул — вот бы мне проницательность ее матери.
— А у вас есть место, где жить-то?
— У меня сестра в Ленинграде. — По ее тону было видно, что она так и не привыкнет называть этот город Санкт-Петербургом.
— Вот и прекрасно, — сказал я после неловкого минутного молчания. — Спасибо вам, бабушка, за все хорошее. Берегите себя.
В ответ она обхватила меня костлявыми руками и крепко прижала к себе, чего я никак не ожидал.
С пишущей машинкой в одной руке, с чемоданом в другой я поплелся к станции метро. Кейс укатил вместе с другими вещами на грузовике. А мне куда деваться?
Ветер крутил снег во все стороны, словно олицетворяя мое противоестественное состояние. Бездомный. Неудачник. В кармане ни рубля. Неужели придется пополнить ряды тем пропавших душ, которые распродают на перекрестках последние шмотки, чтобы купить еды подешевле? Профессия меня не кормит. Я чувствовал себя одиноким, потерянным, поставленным перед необходимостью начинать жизнь сначала.
Может, позвонить Вере? Но она наверняка отошьет меня. Общество начинающих лечение алкоголиков? Это идея. Может, Людмила случайно там? А если ничего не получится, попрошусь переночевать у Юрия.
Прикидывая варианты, я вдруг услышал голос бабушки Парфеновой:
— Николай! Николаша! Совсем забыла сказать, — торопилась она, доставая из-под платка свернутую в трубочку газету. — Нашла у гардероба, когда грузчики его отодвинули.
— Там, говорите?
Она кивнула.
— Ну, это старая газета, бабушка, недельной давности. — Я вспомнил, как Вера в сердцах швырнула ее. — На кой черт она мне сдалась?
— А я-то подумала, ты нарочно спрятал ее, чтобы сохранить или для чего другого.
— От кого прятать-то?
— А разве не от тех, которые приходили и искали тебя? Знаешь, я еще подумала, что ты боялся, как бы они не начали обыскивать твою комнату.
— Так они что, обыскивали?
— Да вроде нет, а если бы начали, то уж наверняка нашли бы вот это. — Она сняла резинку с газетного свертка и развернула его — внутри был конверт.
Я поставил на землю пишущую машинку и чемодан, взял конверт, открыл его и вынул листы. Глаза у меня от удивления просто на лоб полезли.
— Что там? Что-то важное?
Я лишь выразительно кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
— Мое желание сбылось наяву, — только и смог я выговорить, когда ко мне вернулось дыхание.
В руках у меня были документы Воронцова.
19
— Так говоришь, Парфенова передала? — изумился Юрий, когда документы из чемодана перекочевали на его рабочий стол.
Служебный кабинет Юрия в Министерстве внутренних дел намного больше его крохотной квартирки, завален похожими на поникшие флаги и знамена длинными листами, испещренными математическими выкладками и экономическими прогнозами, полученными с помощью допотопного компьютера и принтера с крутящейся кареткой, дребезжащей, как скорострельный пулемет. Распечатки прилеплены даже к стенам кабинета.
— Как же эта древняя старушка умудрилась добраться до документов?
— Да это Вера умудрилась. — И я мрачно рассказал историю о том, как газета попала к бабушке.
Юрий слушал с живым любопытством.
— Чем же ты недоволен? Радоваться должен.
— Я и радуюсь.
— Что-то не заметно.
— А я раздваиваюсь, одна моя половина радуется, а другая вся в дерьме. Что я имею в виду? Вере подвернулся прекрасный шанс добыть документы — знай это Шевченко, он бы запер ее, а ключи выбросил в унитаз. А потом она застукала меня с Людмилой.
— Что и следовало ожидать, — вспомнил Юрий и опять не смог удержаться от смеха.
— Да ладно тебе, представь только, что она переживала в тот момент. А мне и впрямь без нее тоскливо.
— Так за чем дело стало? Позвони ей и скажи, что скучаешь.
— Звонил, а она меня послала куда подальше.
— Ну извини, — попросил Юрий, увидев, что я действительно переживаю разлуку с Верой. — Признаться, я тоже по ней скучаю.
Когда мы разложили на приставном столике все документы, меланхолическое настроение сменилось возбужденным предвкушением чего-то важного и интересного. Перед нами были неподписанные черновики с некоторыми незаполненными графами. Судя по документам, Воронцов действительно надзирал за сделками с иностранными фирмами, намеревающимися инвестировать капиталы в различные российские финансовые учреждения и промышленные предприятия. Инвесторы были самые разнообразные и по профилю, и по размерам, начиная от мелких компаний и кончая такими гигантскими многонациональными конгломератами, как ИБМ, ИТТ, АТТ, ИТЗ, ТВА, «Амекс», «Экссон», «Леви Страусс», «Катерпиллар», «Агритек», «Дженерал моторз», «Дженерал электрик», «Си-Эн-Эн», «Ройал Дач Шелл», «Пицца-хат» и другие. В документах и намека не было на источники «грязных денег»; и близко не было наших акционерных обществ «Сиабеко», «Галактик», «Исток» или других компаний с участием иностранных фирм, созданных бывшими чиновниками КПСС для вывоза партийных денег из России. Никаких признаков коррупции, не говоря уже об упоминании в этих делах Баркина либо какого-нибудь другого мафиози. Напрасно потраченное время. Жестокое разочарование. Да, Шевченко оказался прав.
