Грег Диналло - Фиаско
— Сергея сняли с работы.
У Юрия даже усы зашевелились.
— И догадайся, кто сел на его место?
— Наверное, тот сопляк паршивый?
Я мрачно кивнул.
— И что теперь ты намерен делать?
Этого я не знал. Удар был слишком неожиданным и болезненным. После того как я отмотал срок в лагерях ГУЛАГа, так глубоко и чувствительно меня еще не обижали.
— Клянусь, я задушил бы его голыми руками.
— Да будет тебе. — Юрий замолк, дожидаясь, когда я поостыну и буду способен прислушиваться к его словам. — Как знать, может, тот, кто охотится на тебя, теперь переключится на другую личность и тебя минует беда.
В словах Юрия что-то есть. Теперь под очерком фамилия того сопляка, а не моя. И если мои убийцы захотят отомстить… Я даже улыбнулся при этой мысли.
В воскресенье, ближе к вечеру, мы пустились в обратный путь. Всю дорогу молчали. Дома Юрий сразу плюхнулся в кресло перед телевизором с фирменным стаканчиком любимого мороженого. Меня же одолевала тоска, усилившаяся после вечерних «Новостей». Передача шла на фоне огромного, во весь экран, портрета Бориса Ельцина. Я слушал ведущего:
«При выходе из зала, где проходила очередная бурная сессия парламента, президент Ельцин, окруженный толпой журналистов, не стал комментировать слухи о том, что правительства стран «Большой семерки» собираются отказаться от предоставления нам помощи на миллиард долларов. Он сказал также, что не читал в «Правде» очерк о скандале в Госкомимуществе, но подчеркнул необходимость пресечения отлива капитала за рубеж и значительного увеличения частных капиталовложений в экономику страны с целью ее стабилизации и дальнейшего роста».
При этом во весь экран зажглись красные буквы «СКАНДАЛ», а портрет Ельцина постепенно померк.
«Тем не менее начальник следственного управления Евгений Годунов провел сегодня пресс-конференцию, на которой подтвердил, что в Госкомимуществе ведется следствие. Он также воспользовался микрофоном, чтобы выразить свое недовольство действиями средств массовой информации».
Я так и впился глазами в лицо человека, появившееся на экране. На вопросы журналистов отвечал тот самый неопрятный, неприятный тип, которого я видел тогда в Главном управлении милиции вместе с Древним. Я ничего не понимал. Да, Сергей был прав. Сопляк был связан с Годуновым! Крематорий Годунов! Да я бы с превеликим удовольствием сам сжег его в синем пламени.
«Это серьезное, болезненное дело, а не материал для подкормки бредовых мыслей некоторых журналистов, — поучал Годунов хриплым, суровым голосом. Операторы показали его лицо крупным планом, среди реденьких зубов мелькнула золотая коронка. — К нему надо подходить осторожно и осмотрительно, как оно того и заслуживает».
— Милицейский инструктаж, как надо заметать следы, — с усмешкой заметил Юрий.
«К тому же еще, — заливался соловьем Годунов, рисуясь перед телевизионными камерами, — должен сообщить, что виновный в утечке конфиденциальной служебной информации будет выявлен и сурово наказан».
— Как же, накажут, — пробормотал Юрий.
— Вот подонок, сам и организовал эту утечку, — с горечью прошептал я. Многое стало мне ясно. Докладную записку составил Шевченко, Годунов снял с нее копию, переделал, как ему требовалось, и научил того дурачка из «Правды», как и что писать.
Я тупо уставился на телевизионный экран. Фигуры и лица расплывались, словно в тумане. До меня доносились отдельные несвязные слова. Мне жуть как захотелось умыть руки, не обращать внимания на всю эту дьявольскую кутерьму. Неплохо бы для начала вернуть Чуркиной ордена и медали.
Я звонил ей несколько раз, но трубку никто не брал. Должно быть, она куда-то уехала, скорей всего, на загородную дачу. Я не был дома уже почти неделю. Там, поди, холодно, тоскливо, да и поговорить не с кем, но мне вдруг остро захотелось оказаться у себя. Я, как раненый зверь, мечтал о своей норе, чтобы зализать раны и подлечиться. Юрий захотел подвезти меня, но по дороге прошла снегоочистка и завалила «жигуленка» снегом по самые ручки дверей. Битых полчаса мы откапывали машину, а откопав, не могли завести движок — зима всегда припасает свои коварные подлости напоследок, когда москвичи уже устали от снега и холода.
Кончилось все тем, что я остался у Юрия ночевать, а утром взял такси. Стекла у машины были серенькие, грязноватые, как и небо над Москвой, как улицы, по которым мы проезжали, как, собственно, весь город в эту пору года. Серенькие, в унисон моему настроению. Даже в Люблино настроение у меня не улучшилось.
Возле дома я заметил крытый грузовик. Со ступенек лестницы спускались двое мужиков, на плечах у них был свернутый в рулон ковер.
Я попросил таксиста не отъезжать от дома на тот случай, если меня начнут убивать. Но кто? Древний из «Правды» убивать меня не собирался, того израильтянина в узком пальто на свете уже нет. Старых спортсменов в кожаных куртках поблизости не видно. Нет и «Вольво» с мордоворотами в темных очках «Рей-Бан». За домом никто не следит.
Таксист повернул за угол, чтобы развернуться, а в это время двое грузчиков тащили с лестницы тяжеленный гардероб. Развернувшись, таксист остановился сзади грузовика. Я сунул ему кучку скомканных сторублевок и поспешил в дом, мимо грузчиков. В глаза мне бросилось, что вроде гардероб-то знакомый.
— Эй, ребята! Куда это вы его тащите?
— Как куда? В машину, — проворчал здоровенный малый. — А что такого?
— А то, что гардероб-то мой, а я не помню, чтобы собирался переезжать. Тут, по-видимому, какая-то ошибка.
— Да нет тут никакой ошибки, товарищ, — прорычал он. — Мне дали команду вынести отсюда все и отвезти на склад.
— А вы часом не ошиблись адресом?
Он опустил свой край гардероба, который с тяжелым стуком плюхнулся на обледенелую ступеньку, затем устало потащился к машине и рванул дверь.
— Вот смотри, — размахивал он сколотой пачкой заказ-нарядов. — Вот эта улица, дом одиннадцать, второй этаж, прямо. Фамилия Катков, верно?
— Да, Катков я и есть, — подтвердил я, совершенно сбитый с толку. Впервые за многие годы меня выселяют из квартиры. Но так ведь делать нельзя, и плачу я аккуратно.
— Мне наплевать, что у вас там написано. Тащите гардероб туда, где взяли. Тащите все назад, — потребовал я, заметив, что они успели погрузить уже большую часть моих вещей.
— Хорошо, отнесем, если заплатите за погрузку-разгрузку.
— За погрузку-разгрузку? Не буду ни за что платить. Тащите вещи назад, пли вызову милицию.
— Будем даже рады. У вас впереди девяносто дней, а если не заплатите за хранение, все вещи пойдут с молотка. Если же вырученных денег не хватит, мы вызываем милицию. Не обессудьте, таков закон.
— Послушайте, я знать не знаю, что здесь происходит, но…
— Николай! Николаша! — В вестибюле стояла старушка Парфенова и звала меня, помахивая свернутой газетой.
— Одну минутку, бабушка, — крикнул я, не желая расставаться со своими вещами.
— Николай! Николаша, дело срочное и важное!
— Не уезжайте, пока не вернусь, — бросил я грузчикам и заспешил к дому по обледенелому тротуару.
— Тут тебя искали, приезжали, — сразу сказала бабушка.
— А кто, не знаете?
— Да несколько дней назад, я и не помню. Где ты болтался? Я же не видела тебя цельную неделю.
— Ну извините, извините… Уезжал я из Москвы. А на кого они хоть похожи-то? Приезжали на шикарной машине? В кожаных куртках? В кроссовках?
Старушка лишь пожала плечами, в глазах у нее промелькнула настороженность.
— Да, вспомнила. Двое их было. А может, трое.
— Какие они? Высокие или низкие, толстые или худые? — Грузчики в этот момент пошли за другими вещами. — А случаем, не милиционеры?
Парфенова опять пожала плечами.
— Темные очки. Темные очки и бритая голова, — только и смогла припомнить она и зашаркала в свою квартиру.
Темные очки? Бритая голова? Я двинулся вслед за ней, ломая голову: уже не тот ли мордоворот в очках «Рей-Бан» приходил по мою душу? В комнате у нее ничего не было, стоял лишь колченогий столик да лежали три упакованные корзины.
— Что у нас, черт бы все побрал, происходит?
Она вытащила из-под руки свернутую в трубочку газету и тяжело опустилась на корзинку.
— Вот я и говорю: в черных очках и голова бритая.
— Да нет, я спрашиваю, почему хозяйничают здесь грузчики? — В этот момент они несли через вестибюль мой письменный стол, отчего я опять заволновался: — Да они же выносят все мои вещи!
— Ах, вы про это, — как-то буднично заметила бабушка, словно я поинтересовался погодой. — Да нас всех должны выселить не позднее нынешнего дня. Грузчиков, должно быть, нанял новый владелец…
— Как это, новый владелец? — остолбенел я от неожиданности.
— Ну, ведь особняк-то наш продали.
— Как продали?
