Грег Диналло - Фиаско
Он сделал возмущенное лицо.
— Мы уехали по сугубо служебным делам.
— Да-да, разумеется, по служебным, я так и думал.
— Ай, Катков, Катков! Не пристало зрелому мужчине ревновать, как зеленому юнцу. Вы, может, вспомните, что я наложил на нее дисциплинарное взыскание, а тут…
— Необоснованные действия. Никому не нужные суровые меры…
— Вера Федоренко тоже так считала. Она была здесь, когда вы заявились в морг с трупом Рафика.
— Ну а… что потом? Вы, стало быть, решили увезти ее, чтобы договориться с ней, как все это представить?
— Да нет же. Чтобы не мерзнуть. Мы оба продрогли до костей. Я все время ищу какую-нибудь причину, чтобы только выбраться из этого морозильника. Вы же знаете, все эти дни мне приходилось ужинать в одиночку, так что…
Он замолк и как-то вяло пожал плечами. Я смерил его пристальным взглядом.
— Хотите — верьте, не хотите — не верьте, Катков, — сказал Шевченко, укладывая в пакет последнюю медаль. Глянул на наручные часы и, насупившись, подвинул мне бумажный бланк: — Вот здесь распишитесь.
— Зачем? Что это за форма такая?
— А вот зачем. — Он передал мне пакет. — Рафик убит. Трупы мы под суд не отдаем. Да и как свидетели они не годятся. Я намеревался вначале отдать награды Тане Чуркиной, а потом заехать за дочерьми. А по вашей милости я опаздываю. Так что передайте их Татьяне сами.
Вначале я даже растерялся, но только потом до меня дошла вся искренность его намерений.
— Да никакой вы, оказывается, не подлец. На него вы явно не тянете.
— Простите, не понял? — спросил Шевченко.
— Да кое-кто говорил, что вам никогда не бывать начальником. Так оно и есть.
— Что-то я не усматриваю здесь никакой связи.
— Вы могли бы вернуть ей медали завтра и сами, разве не так?
— Полагаю, что мог бы.
— И за чем же дело?
— Вы хотите, чтобы я сказал, почему не делаю этого?
Я кивнул, с трудом сохраняя серьезность.
— Ладно, скажу, — проворчал он и пошел надевать пальто. — Я подумал, что, пожалуй, вам самому хочется проделать эту процедуру.
Пошарив по карманам куртки, я извлек октябрятский значок с Лениным, подаренный одним из торговцев наградами.
— Шевченко! — позвал я, а когда он повернулся, кинул ему значок. — Спасибо!
Он на лету ловко поймал значок и открыл кулак. Увидев портрет маленького Ленина в центре красной звездочки — кудрявые светлые волосенки и пухлые щечки совсем не вязались с зажигательным образом пролетарского вождя, — Шевченко улыбнулся и сказал:
— Все остальное готовится для передачи вашему обожаемому Борису Ельцину и станет поценнее, чем эти ордена и медали.
18
Высокопоставленный государственный служащий — мертв.
Бывший наемный убийца КГБ — мертв.
Наемный убийца, прибывший из Израиля, — мертв.
Российский журналист — едва не убит.
Пахан московской мафии.
Неизвестный, сотрудничающий с мафией.
Агент министерства финансов США.
Подборка документов исчезла.
Шикарный ночной клуб.
Скандальная история с приватизацией.
Нефтепровод строится на отмытые грязные деньги — подробности пока не известны; эти махинации, связанные со строительством, станут сенсацией; Сергей получит возможность использовать свой кричащий заголовок «УБИЙСТВО РАДИ НАЖИВЫ» вместе с внушительным снимком орденов и медалей — Чуркина пока может и подождать. Сейчас я пойду к Юрию и засяду за репортаж. Если его опубликуют, бояться мне нечего. С Шевченко согласовывать ничего не буду. О репортаже будут судить по тому, как он написан, то есть по мастерству автора, а не по срокам, в которые он уложился. Отпускаю себе на работу целых два дня.
Юрий, так и не сумевший раздобыть документы, прихватил из МВД кое-что нужное — пачку новехонькой копирки. В субботу на рассвете, как всегда, он уезжал в колхоз к матери. Я проработал почти всю ночь — оставалось еще раз пройтись по всему тексту и несколько подсократить его.
— Не возражаешь, если я прокачусь вместе с тобой? Может, свежий воздух проветрит мне башку. К тому же твою мать я не видел уже целую вечность.
— А она все время спрашивает о тебе, — ответил Юрий, пока я облачался в куртку и шел к двери. — Но учти: я могу остаться у нее на всю субботу и воскресенье.
Это уже остановило мой порыв. С виноватым видом я покосился на пишущую машинку.
— Стало быть, на целый уик-энд?
— Да. Я обещал маме вычистить хлев. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
— Спасибочки. Похоже, мне лучше не ехать.
— Я так это и знал, — заметил Юрий и, прихватив поклажу, пошел к двери. Но я его остановил: был еще вариант.
— Юрий! Юра, подожди.
Положив черновики и чистовой материал в кейс и подхватив под мышку его пишущую машинку, я поспешил вслед за ним — совсем не плохо мне смыться из города на несколько дней.
Старенький «жигуленок» покатил по Ярославскому шоссе. Весь путь я оглядывался назад — не увязался ли кто следом. Юрий сосредоточенно помалкивал за рулем, но долго не выдержал:
— Что-нибудь не так?
— Да нет, все в порядке. От старых привычек так скоро не избавишься, особенно когда тебя пытаются убить.
— А я уже забыл.
— Мне нельзя этого делать.
Проплутав немного по запутанным улочкам небольшого городка, мы повернули на запад. Проехав еще километров десять, Юрий свернул на грязную проселочную дорогу, с двух сторон обсаженную деревьями, гнувшимися сейчас под напором ветра. У покрытых изморозью сосенок дорога разветвлялась. Одна, извиваясь по пригорку, вела к вместительному скотному двору и надворным постройкам, другая — к старенькой бревенчатой крестьянской избе. Видавший виды почтовый ящик около калитки был без фамилий жильцов. Мать Юрия обитала здесь с рождения целых восемьдесят шесть лет, и все почтальоны знали, чей это дом.
— Коленька! — Она обняла меня, словно родного сына. Маленькая, вся в морщинах, подслеповатая, отчего все время косила глазом, она была для меня олицетворением всей России-матушки.
Субботу и воскресенье топилась печка с чугунной плитой, наполняя избу неповторимыми ароматами. Юрий, как и обещал, вычистил скотный двор, вернее, конюшню. Зачем он это делал? Ведь поля не распахивались десятилетиями, и вряд ли можно было рассчитывать, что в предстоящую весну что-нибудь изменится: их распашут и будет куда вывозить навоз. Все эти дни я любовался тем, как на просторе падает снег — совсем не так, как в городе, — и писал новый очерк. Я уже вносил в готовый текст кое-какие поправки, когда Юрий вернулся из сельпо, где продавались бакалейные товары: одежда, скобяные изделия, водка и дешевые вина.
— Вот и готово! — С победным видом я поставил последнюю точку, вытащил листы из каретки машинки и повернулся к Юрию. — Не хочешь ли прочесть?
— Да я уж читал, — как-то загадочно ответил он с растерянным видом.
— О чем ты говоришь?
Он протянул мне газету. Это был вчерашний номер «Правды». В центре первой полосы красовался броский заголовок: «УБИЙСТВО РАДИ НАЖИВЫ». И автор — М.И. Древний.
Я почувствовал себя так, будто меня всего выпотрошили. Потом меня охватил гнев. В очерке было все, что я говорил Шевченко и что говорил он мне, и даже более того: упоминалась информация анонимного источника, поставившего под сомнение честность Воронцова; выдвигались обвинения против аппаратчиков МВД, которые на партийные деньги приобрели для себя доходные предприятия. Автор очерка утверждал: убили Воронцова из-за того, что он раскрыл махинации аппаратчиков и принялся их шантажировать.
Ясно было, как дважды два — четыре, что безымянного источника, допустившего утечку служебной информации, звали не Шевченко, а Годунов, и был он из управления по борьбе с экономическими преступлениями, и прочили его теперь в начальники следственного управления.
— Очень жаль, — сказал Юрий ломающимся от волнения голосом, — но я чего-то недопонимаю.
У меня хватило сил лишь на то, чтобы пожать плечами. Судя по всему, Шевченко придерживался нашей договоренности, а вот Сергей, черт бы его побрал, явно не держал обещаний. Да как он позволил этому сопливому наглецу украсть мой материал и опубликовать очерк? Почему тиснул этот заголовок? Да, Сергей говорил о себе, что он безжалостен и беспощаден, но и я никогда не обольщался…
Задохнувшись от гнева, отбросив газету в сторону, я схватил телефон и набрал номер редакции «Правды».
— Мне Сергея Мурашова, — буркнул я в трубку, но секретарша ответила, что его нет на месте и она не знает, когда он придет.
— Что-что? Ну так передайте, когда он придет, что звонил Николай Катков и сказал, что он порядочная сволочь.
Разозлившись вконец и уже ничего не соображая, я со стуком швырнул трубку. Юрий вопросительно глянул на меня.
