Колин Маккалоу - Плотский грех
Уолтер получал все, что хотел, хорошо понимая, чего именно хочет. Так, он болтался вокруг, наблюдая, и время от времени ускакивал рысью в мастерскую повозиться с проводами и припоем, после чего предлагал плоды своих усилий, зная, что их примут, поскольку они изящно выполнены и всегда оказывались полезны. Подрядчиков поджимали сроки, им грозили штрафные санкции, кроме того, к этому моменту они стали относиться к Уолтеру как к напарнику. В самый последний момент он вмонтировал в схему изоляции своей комнаты электрический шунт и тут же спрятал его за стальным брусом, так что никто из рабочих этого не заметил. Теперь это приспособление отпирало его дверь и вырубало сигнализацию. В комнате были установлены также камеры и микрофоны, но их ему не удалось обойти с помощью шунта. Однако, прожив в своей роскошной келье полгода, Уолтер пошел к Джесс и заявил официальный протест против полного отсутствия у себя личного пространства и возможности уединиться. Он сказал, что это его угнетает и таким образом задерживает его успехи – дескать, разве полугода не достаточно? Группа экспертов собралась на совещание и согласилась, что визуальный и акустический надзор за Уолтером Дженкинсом необязателен. Его чувствительность привела их в полный восторг. На всякий случай Уолтер залепил объективы камер и микрофоны пластилином, и, если кто-то и пытался за ним следить или его подслушивать, никто в этом не признался.
С детства пребывая в заключении, Уолтер никогда не водил автомобиль или грузовик. Ари Мелос решил предоставить ему такую возможность и использовать этот подарок как шанс оценить работу рефлексов Уолтера, пока ум его занят управлением тяжелой массой металла, движущейся на скорости. Уолтер добился превосходных результатов – каков бы ни был ущерб для его переднего мозга с проводящими путями, его способности к управлению автомобилем оказались отменными. Поэтому Ари привел свой мотоцикл «Харли-Дэвидсон» и проэкзаменовал навыки Уолтера в вождении того, что он в шутку именовал «боровом».
– «Харли» – боров, потому что хрюкает, – пояснил он.
Уолтер знал, что такое свиньи – их, как и многое другое, он видел по телевизору. Книги были статичны – всего лишь картинки, но телевидение двигалось. Если шутка Ари не рассмешила Уолтера, то это объяснялось отсутствием у последнего чувства юмора. Даже Джесс не могла вызвать у него улыбки, никто и никогда не слышал, чтобы Уолтер Дженкинс смеялся. Несмотря на то что он был предметом сотни и более конференций, Уолтер оставался загадкой для тех, кто его изучал, включая Джесс. Где пролегали пределы его возможностей? Был ли он способен чувствовать?
– Tabula rasa, – сказал Ари Мелос. – Чистая страница.
На мотоцикле Уолтер показал себя так хорошо, что, после некоторых переговоров с надзирателем Ханрааном и службой охраны Психушки, участок внутреннего шоссе был полностью очищен от движения, и Уолтеру разрешили в течение пятнадцати минут покататься на «Харлее» на предельной скорости двадцать миль в час. То, что этот опыт взволновал его, не подлежало сомнению, но в конце своего катания он не улыбался, и даже частота ударов его сердца не увеличилась. Катание на мотоцикле имело место всего лишь однажды, десять месяцев назад, и Уолтер никогда не выражал желания повторить этот опыт.
В одиннадцать Уолтер выключил свет в своей комнате. Свет у обитателей Института выключался централизованно в половине десятого, и один лишь Уолтер пользовался привилегией самостоятельно решать, когда ему пойти спать, вне зависимости от того, насколько поздний был час. Джесс уехала, и он был заперт у себя в комнате; она сделала это сама рано утром в субботу перед отъездом, собираясь лететь шестичасовым бостонским «челноком». При этом она лично проверила, чтобы Уолтер был обеспечен достаточным материалом для чтения. Большой телевизионный экран постоянно работал, звук был приглушен до бормотания. Комнату Уолтера подключили к сети кабельного телевидения; он любил программы по естествознанию, научно-популярную документалистику и всевозможные фильмы.
Отключив дверной замок и сигнализацию, он открыл дверь. Верхние лампы были выключены, коридор хорошо освещался лампами, утопленными в пол, и был в этот предночной час пуст и безмолвен. Отлично! Над дверью Уолтера горела зеленая лампочка, сообщая любопытным, что замок заперт и обитатель находится внутри. Его комната была единственной наверху, за исключением больничного сектора, в котором сейчас не находилось пациентов. Ночные дежурные в такое время, несомненно, пьют кофе или чай в своей кают-компании, отдыхая после первых ночных обходов и готовясь к следующему.
По-прежнему одетый в серую футболку и короткие шорты, Уолтер помчался по коридору к ярко-зеленому знаку «Выход» и набрал воскресный код, чтобы открыть дверь на пожарную лестницу. Не прошло и четырех секунд, как он был уже по ту сторону двери, сбежал по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и оказался внизу. Ему не потребовалось снова открывать внутреннюю дверь: у него имелся верный код, чтобы открыть пожарную, ведущую наружу. Это был маленький кусочек информации, которым он не поделился с Джесс, – его сверхъестественная способность запоминать коды и номера.
Его Я-Уолтер уже давно не заявлял о своем присутствии, хотя Уолтер знал, что тот маячит где-то поблизости, как несокрушимая вершина скалы; но, когда менее двух месяцев назад он сошел со своей вершины, Уолтер заглянул в лицо Я-Уолтеру и признал в нем свою истинную сущность. Ничто не имело смысла прежде: ни память, ни способность, ни судьба, ни Джесс… Только Я-Уолтер и его многослойность придали всему смысл, и каждый божий день непрозрачная пелена между двумя слоями опадала, оставляя после себя ощущение цели. Он еще не знал, в чем состоит цель Я-Уолтера, знал только то, что Я-Уолтер и есть истинный Уолтер. И сегодня ночью, когда Джесс в отъезде и его комната заперта, он был свободен и всецело готов служить Я-Уолтеру.
На тыльной стороне вытянутого здания ХИ все было тихо и темно, никаких лучей прожекторов, чертящих световые кружева в черноте ночи, что иногда бывало, если надзиратель Ханраан полагал, что его сторожа застоялись и нуждаются в разминке. В реальности же побег заключенного ни разу не происходил. Уолтер проверил и саму Психушку, она оказалась такой же темной и тихой. Расположение сторожевых башен позволяло обеспечить максимальную стратегическую и тактическую поддержку корпусам Психушки, поэтому на дальнем, узком конце территории, имевшей форму капли, людьми была укомплектована только одна башня. Когда между 1950 и 1960 годами произошла грандиозная реконструкция психлечебницы, предполагалось отсечь хвост этой капли, оплатив строительство новой внешней стены за счет продажи земли, но затем у штата кончились деньги. Нужды доктора Уэйнфлит получили приоритетное право, и издержки значительно превысили бюджет. В результате в 1969 году Психушка была разделена на две части: собственно корпуса для содержания заключенных, а также научно-исследовательские помещения, группирующиеся неподалеку от ворот, – и сужающуюся на конце узкую полоску запущенного парка, где находились сараи и вспомогательные строения и куда вообще никто не ходил после наступления темноты.
Словно пиявка или какой-то другой плоский и прыткий червь, Уолтер выскользнул из двери пожарного выхода и одним текучим движением распростерся ничком на выгоревшей траве. Чуть приподняв голову, он увидел, что все так, как и должно быть, затем встал на ноги и побежал, как заяц, под густую тень рощицы. Луны не было, и вдали расширялся, рокоча, грозовой фронт, но не находилось ни малейшего следа даже первых, более легких облаков, свидетельствующих, что тучи тянет сюда, – грозовые очаги удалялись в сторону Массачусетса.
Здесь рощица, росшая на территории Психушки, встречалась с лесом по другую сторону стены, и здесь, запрятанная в густых зарослях горного лавра, находилась округлая выпуклость сторожевой башни, высота которой не превышала высоты стены. Маленькая и незаметная из-за густого кустарника, она не была нанесена на планы как сторожевая башня. В стене, прямо за кругляшом недоделанной башни, находилась дверь. Дверь Уолтера. Он обнаружил ее в одну из своих недозволенных тайных ночных вылазок аж год назад.
Она была размером с обычную дверь и по цвету сливалась со стеной, реликт более ранних времен, который необъяснимым образом остался незамеченным: дверь словно не существовала. Постепенно уворовывая необходимые материалы, Уолтер удалил ржавые дверные петли и простую щеколду, поставив новые, которые держал хорошо смазанными. За дверью он обнаружил полое пространство стены и аналогичную дверь, выходящую в наружный лес. Здесь он тоже заменил петли и щеколду, и вот теперь тот, кому предстояло стать Я-Уолтером, ступил во внешний, свободный от ограничений мир. Он, который не помнил жизни вне камеры, сейчас был свободен. Осознание этого не возбудило в нем душевного подъема или ощущения триумфа, но все же он чувствовал нечто и полностью осознавал, что является во внешнем мире скорее незваным гостем, чем аборигеном. Возможно, поэтому он действовал не торопясь, ведь время никогда не было для него такой же сущностью, как для других.
