Алексей Тарновицкий - Киллер с пропеллером на мотороллере
В дальнем конце зала на крошечной эстраде играли живую музыку три настоящих музыканта в длинных белых пиджаках: пианист, скрипач и контрабасист. Рядом на танцевальной площадке топтались несколько пар. Почти все столики были заняты — люди ужинали, разговаривали, смеялись — всё как в кино. Полковник был совершенно прав, переодев меня: трудно вообразить, как смотрелись бы рядом с этими модными платьями, туфлями и костюмами мои потертые джинсы, свитер с растянутым воротом и сапоги в прошлогодних разводах питерской соли…
Женщину-цель я разглядела сразу: она сидела с двумя подругами за столиком у окна, метрах в пятнадцати от меня. Вживую она казалась еще симпатичней, чем на снимке. Подруги оживленно переговаривались, смеялись; моя цель тоже участвовала в разговоре, но как-то более сдержанно, вполне искренне, но на полтона ниже, что тоже не могло не импонировать. Черт возьми… я должна была уничтожить человека, который мне определенно нравился…
— Эй… ты откуда тут такая?
Я обернулась. Передо мной стоял совсем молоденький парень — лет восемнадцати, если не меньше, одетый, как и все тут, по последней моде, но с подчеркнутой небрежностью, которая, по-видимому, должна была символизировать бунт подрастающего поколения французских кинозвезд: ворот дорогущей рубашки расстегнут, рукава завернуты вверх, а галстук сбит набок. Пацан был заметно пьян и с некоторым трудом фокусировал взгляд на мне… вернее даже, не на мне вообще, а в частности — на моей груди.
— Что случилось, сынок? — ласково поинтересовалась я. — Ты принял меня за маму? Или за старшую сестренку?
Парень изумленно вскинул брови и впервые посмотрел мне в лицо.
— Борзая, да? Я сразу понял, что ты не отсюда…
Он поставил стакан на стойку и взобрался на табурет рядом со мной. Тут только я обратила внимание, что бар опустел. Когда я вошла, у стойки сидели в основном девушки; теперь все они переминались на танцплощадке в обнимку со своими кавалерами.
— Может, пойдем ко мне? — не отставал молодой. — Не пожалеешь…
Но я не слушала его, пораженная внезапным открытием: Новоявленский не случайно велел мне сесть именно у стойки. По-видимому, здесь было место для девиц вполне определенной профессии, предназначенных для развлечения одиноких гостей мужского пола. Я присмотрелась к своим недавним соседкам. Так и есть — в обертке дорогих платьев здесь подавалось откровенно вульгарное содержание: двусмысленные улыбочки, чрезмерно накрашенные рты, вызывающая походка, поведение на грани непристойности. Впрочем, и мой боевой раскрас — заботами сотрудницы-специалистки — не слишком отличался от принятого у стойки! Стоит ли тогда удивляться грубости, с которой клеится ко мне этот разгоряченный щенок?
Щенок тем временем перешел к практическим действиям.
— Кончай ломаться, телушка, — капризно протянул он, беря меня за руку. — Полтинник, если пойдешь сейчас. А потом придет папа и даст еще четвертной… Ну? Двинули?
Я посмотрела на его бледную рожу: голубенькие бесцветные глазки, узенький потный лобик, нос картошкой… Урод уродом, ничего человеческого. Такой вырастет — будет лишь хуже. Вот кому жить — только мир пачкать. Я выдернула руку.
— Что ж тебя папа одного-то оставил?
Пацан осклабился:
— А он еще с охоты не вернулся. За утками поехал… гы… Знаешь, как в частушке… — Он наклонился ко мне и шепотом пропел: — На болоте уток бьют, только утки крякают. Мою милку так гребут, только серьги брякают… Слышь, пойдем, побрякаем твоими серьгами. Вон у тебя какие больши-и-е…
Малолетний подонок потянулся к моей груди, но я вовремя ударила его по руке.
— Уйди, погань! Отстань, а то хуже будет!
Он отшатнулся, но тут же снова осклабился.
— Фу-ты, ну-ты… какая недотрога! Ничего, ничего — все вы поначалу такие. А потом как миленькие… только вставь… — Он глотнул из стакана и ткнул пальцем в сторону танцплощадки. — Я их всех оприходовал… гы… с папой на пару. И тебя оприходуем. Вот приедет папа — папа нас рассудит! Гы…
Малолетка подхватил стакан, сполз с табурета и, пошатываясь, двинулся к своему столику. Я посмотрела ему вслед и вдруг осознала, что едва не упустила свою цель! Симпатичная женщина с короткой прической и задорными глазами явно собиралась уходить. Она уже не сидела, а стояла возле столика и, наклонившись, разыскивала что-то в своей сумочке. Подруги поджидали ее у входа.
— Раиса! — с оттенком нетерпения позвала одна из них. — Раиса Максимовна! Опоздаем!
— Да-да, сейчас, девочки! — отозвалась женщина. — Очки где-то забыла… Да что это я… вот же они!
Она щелкнула замочком и выпрямилась. Сейчас уйдет! Между нами, как назло, покачивалась спина проклятого малолетки. Мало того, что этот подлец отвлек меня от объекта своими идиотскими приставаниями, так теперь еще мешает разглядеть… Я изо всех сил вытянула шею и пробормотала убойную формулу:
— Сдохни-сдохни-сдохни…
— Вы что-то сказали?
— А? — Я обернулась к не в меру чуткому и услужливому бармену.
— Вы что-то хотели?
— Пепси… еще пепси… — выпалила я, снова поворачиваясь к залу, для того лишь, чтобы мельком увидеть спину уходящей Раисы Максимовны.
Ушла! Не сработало! Чертов щенок!
— Сдохни-сдохни-сдохни… — больше для успокоения совести повторила я.
Не сработало — значит, не сработало, повторяй — не повторяй… Грохот помешал мне додумать до конца эту чрезвычайно содержательную мысль: мой назойливый юнец так и не добрался до своей цели. Уж не знаю, за что там зацепились его заплетающиеся ноги, только парень вдруг вскрикнул, отчаянно взмахнул руками, хватаясь за воздух, и рухнул плашмя в проход между столиками. Его бросились поднимать; я пробиралась к выходу в общей суматохе. Уже у лифта я услышала, как кто-то крикнул:
— Не дышит! Вызывайте врача! И «скорую»! «Скорую»!
Я шла по ковру босиком, скинув наконец эти чертовы туфли. Комната номер тридцать восемь, запишите. Нет, Фанни Ардан из девушки не получится, девушка возвращается на Крюков канал.
— Ну как? — встретил меня Новоявленский. — Получилось?
Бросив в угол туфли, я подошла к буфету. Коньяк В бокал. Залпом. Вот так Полковник смотрел во все глаза, безуспешно стараясь угадать, что к чему.
— Саша, Сашенька, не переживайте вы так, — осторожно проговорил он. — Ну, еще одна смерть, подумаешь… Да их таких каждый день миллионы в мировом масштабе. Одной больше, одной меньше… Но она ведь произошла, эта смерть, не так ли? Произошла? Да не молчите вы, черт вас побери!
— Произошла, — кивнула я, проходя мимо него в спальню.
— Ну и отлично!
— Только не та, — добавила я. — Извините, мне надо переодеться.
Я закрыла дверь перед самым его носом.
— Что значит «не та»? — оторопело спросил он из-за двери. — Что значит «не та»?
Сдирая с себя проститутскую сбрую, я слышала, как он говорит с кем-то по телефону. Потом вроде бы кто приходил, уходил, приходил снова и опять уходил. Прямо проходной двор какой-то, а не номер в люксовом отеле. Да мне-то что… Плевать я хотела на ваши люксовые отели. Я воспитывалась в пионерлагерях, мне и удобств во дворе хватит. Я сбросила с себя всё чужое, а затем встала под душ, чтобы смыть то, что осталось. Я тщательно вытерлась и натянула свое немудрящее белье, старые добрые джинсы, свитер и сапоги. Бонжур, девушка с Крюкова канала. Как, поиграла в Золушку?
Когда я вышла из спальни, Новоявленский сидел в кресле перед пустой бутылкой коньяка.
— А мне даже глотка не оставили? — обиженно спросила я. — Нехорошо, Константин Викентьевич.
Полковник покрутил головой.
— Вы понимаете, что наделали? Парня увезли в коматозном состоянии. Упал виском на угол стола. Если не умрет, то останется инвали…
— Умрет, — прервала его я. — Если уже не умер. Насчет этого не сомневайтесь. Углы моих столов бьют без промаха.
— Но почему? Почему? — Новоявленский в отчаянии потряс кулаками. — И как вы ее отпустили? Знаете ли вы, что другого такого случая не будет? Какой провал! Какой провал!
Я бухнулась на диван.
— Вы сами виноваты, Константин Викентьевич.
— Я?! — Он вытаращил на меня глаза. — Я виноват?!
— Дайте объяснить, — устало сказала я. — И, ради бога, не спрашивайте, почему я рассказываю вам об этом только сейчас. Мне и самой только сейчас открылось. Вспомните, Константин Викентьевич, в кого эта молния била. В тех, я кого боялась, кого ненавидела. В тех, кто угрожал мне, моей жизни, моему будущему. Иными словами, каждый раз было включено мое личное чувство. Наверно, без этого никак.
— То есть?
— То есть эта моя нечистая сила работает только в том случае, когда человек мне сильно неприятен. И не работает, когда он мне симпатичен, как эта ваша Раиса… Кстати, кто она?
— Неважно, — отмахнулся полковник. — Я ведь уже говорил: чем меньше вы знаете…
