Алексей Тарновицкий - Киллер с пропеллером на мотороллере
— Неважно, — отмахнулся полковник. — Я ведь уже говорил: чем меньше вы знаете…
— …тем меньше шансов на успех, — закончила за него я. — Вы что, не поняли? У вас нет выбора. Вам придется заранее заряжать меня ненавистью к объекту. Иначе просто ничего не получится, как сегодня.
Новоявленский помолчал, обдумывая мои слова.
— Ладно, допустим, — сказал он наконец. — Но за что вы прикончили этого… сосунка? Ему ведь еще двадцати не исполнилось. Вы хоть знаете, чей это сын?
Я равнодушно пожала плечами. Вот уж по кому мой колокол не звонил, так это по малолетнему мерзавцу с уверенной перспективой превращения в еще большую сволочь.
— А зачем мне знать, Константин Викентьевич? Вы ведь сами говорите: чем меньше я знаю, тем лучше. Крепче спать буду. И кстати о сне: не пора ли нам домой?
Полковник вздохнул, посмотрел на часы и поднялся с кресла.
— Вы правы, пора. Позвоните маме. Скажите, что будете дома в первом часу. Что задержались на даче у… — Он раздраженно махнул рукой. — В общем, придумайте что-нибудь.
Всю обратную дорогу я спала как убитая.
8
Следующие недели напоминали дурной заграничный фильм про шпионов. Спустя всего несколько дней после неудачного покушения на Раису завлабу Грачеву позвонили из отдела кадров: пришло направление в аспирантуру для Романовой Александры Родионовны.
— Понятия не имею, что это за аспирантура и что это за НИИ, настолько всё секретно, — проворчал Грачев. — Но ты-то, наверно, знаешь…
Я сделала загадочное лицо и со значением пожала плечами: мол, конечно, знаю, но рассказать, увы, не могу. Эту же ужимку мне пришлось потом повторить бессчетное количество раз в разговорах с другими, в разной степени настырными коллегами. Последним отстал, само собой, Троепольский.
— Одного не пойму, Сашенька: зачем тебе эти сложности? — спросил он напоследок, уже отчаявшись вытащить из меня что-либо связное. — Ты ведь вроде бы не из тех, кто стремится сделать карьеру в науке и технике. Теперь придется часто мотаться в
Москву… это ведь в Москве?.. Или под Москвой?.. Молчишь, а? Ну, партизанка, ну, темнила… Ох, Сашенька, не нравится мне эта секретность. Помнишь, что бывает в детективах с теми, кто слишком много знал?
Еще бы не помнить! Троепольский даже не представлял, насколько точно выражает этим вопросом суть моей постоянной тревоги. Рано или поздно до меня должны были добраться по-настоящему опасные враги, мало похожие на покойного следователя Знаменского или на полковника Новоявленского, который до поры до времени полагал сотрудничество со мной полезным. И тогда никто не поставит на мою жизнь и копейки. С пропеллером или без пропеллера — первыми всегда убирают непосредственных исполнителей.
Оставалось лишь утешаться тем, что Новоявленский не оставил мне выбора. О, эта безотказная комбинация приманки и наказания, палки и пряника, испокон веков используемая манипуляторами всех видов и уровней — от верховного властителя до последнего погонщика мулов! Вот и я, как тот мул, очертя голову мчалась к маячившей впереди морковке — февральскому приезду Сатека, в то время как сзади карающим кнутом нависала смертельная угроза улик, затаившихся в полковничьем сейфе.
«У меня просто нет выбора, — думала я, — нет выбора, как в том роскошном гостиничном номере под колючим взглядом «сотрудницы». Душ, халат, спальня! Значит, надо расслабиться и постараться извлечь из ситуации лучшее — в точности как тогда, когда выяснилось, что, по крайней мере, можно получить удовольствие от хорошей ванны».
Полковник сдержал слово, протащив меня через ускоренный курс «изменения облика».
— Делать из вас Мату Хари нет ни времени, ни необходимости, — сказал он. — Но мне нужно хотя бы быть уверенным, что вы не осрамитесь за столом в приличном ресторане. И не дадите убить себя сразу в случае возникновения непредвиденных обстоятельств.
Меня муштровали в три захода — каждый раз по неделе, двадцать четыре часа в сутки с короткими перерывами на сон и еду. В итоге я сильно подтянулась и похудела, что давало маме повод ахать и охать всякий раз, когда она встречала меня после очередной «командировки в Москву»:
— Нельзя же так, Сашенька! Эта аспирантура из тебя все соки выжмет! Вы что там, с отравляющими веществами работаете?
«В том числе, мамуля, в том числе…» — думала я про себя, но вслух, конечно, говорила совсем другое:
— Мама, ну что ты придумываешь! Обычная аспирантура, работа с бумажками, просто тема закрытая. А что похудела, так это от беготни. Зато смотри, какая теперь у твоей дочери талия!
Конечно, ни в какую Москву я не уезжала — и в Московскую область тоже, хотя всякий раз исправно прибывала на вокзал с чемоданом, чтобы сесть в указанный в билете вагон скорого поезда. Но уже примерно час спустя я спускалась на платформу одной из промежуточных станций, где меня поджидала машина с молчаливым водителем. Еще полчаса поездки по проселочным ухабам — и шлагбаум, будка с часовым, двухэтажный каменный дом в глубине лесного массива. И еще пятнадцать минут — на умыться и переодеться к первому уроку.
Учителя — точнее назвать их инструкторами сменялись, пока я буквально не падала с ног. В этом случае мне позволялось отключиться на два часа сна, после чего процесс возвращался к исходному состоянию: пятнадцать минут на умывание и новый урок.
Основные усилия моих учителей были направлены на то, чтобы, как говорил Новоявленский, выбить из девушки Крюков канал. Я почему-то ожидала, что светскую даму из меня будет лепить какой-нибудь картавый дореволюционный дедуля с великокняжеской родословной. И ошиблась: моим Пигмалионом оказался вполне современный солидный дядечка лет сорока с поистине энциклопедическими знаниями о том, за какую вилку и в каком случае следует браться настоящей Галатее.
Другой инструктор, с мягкими до бескостности руками дамского портного, учил меня правильно ходить на каблуках — до изнеможения, до боли в ногах; а когда я, обессилев, падала на стул, выяснялось, что начинается урок правильного сидения.
Знакомая по первой неудачной операции «сотрудница» передавала мне тонкие секреты грима — после нескольких проведенных с нею дней я уже худо-бедно умела различать по запаху модные марки духов и в течение минут до неузнаваемости менять свою внешность.
— Я вижу, ты в первый раз берешь в руки эту железку, — сказал мне симпатичный парень, инструктор по оружию. — Она называется пистолет, и с нею связана уйма разных умений, которым ты в жизни не научишься. Но это не страшно, потому что по роду занятий ты должна совершать всего два действия: быстро выхватывать и стрелять в упор. Вот эти-то движения и надо довести до автоматизма.
Чем мы и занимались часами: быстро выхватывали и стреляли в упор — до автоматизма.
Так же, «до автоматизма», работал со мной еще один учитель: массивный, но неожиданно подвижный дядечка, просивший называть его Паша-три-удара.
— Ты никогда не научишься драться по-настоящему, — объявил он на первом же уроке. — Но тебе и не надо. Ты должна огорошить противника и убежать. На вид ты никакая не драчунья, а кулек кульком. И это просто замечательно, потому что никто не ожидает от тебя нападения. Ты должна выучить всего три удара. Всего три, но назубок, чтобы наносить их из любого положения…
Были и другие занятия — как утверждал Новоявленский, менее обязательные, а потому очень поверхностные: по ядам, взрывчатым веществам, работе со слежкой и прочим шпионским выкрутасам. Эти знания не должны были понадобиться мне никогда, но полковник полагал, что программу ускоренного курса нужно пройти полностью и до конца, потому что никогда не знаешь, какие неожиданности подкарауливают тебя за углом.
— Подавляющее большинство тех, кто носит оружие, никогда не воспользуются им на практике, — говорил Новоявленский. — Но это не отменяет необходимости хорошего обучения и постоянной тренировки. Все, чему ты учишься здесь, тебе придется повторять дома, желательно ежедневно.
И я повторяла. Не потому, что обещала повторять, и не потому, что боялась экзамена, как в студенческие времена, — повторяла потому, что мне реально нравились эти шпионские игры. Да-да, мне попросту нравилось чувствовать себя сильной. Мне нравилось ощущение неуязвимости, дающее человеку дополнительную степень свободы — свободу от страха. Значит, я любила свободу? Наверно, да. Наверно, я любила ее даже больше, чем Сатека. Я не желала пресмыкаться втуне.
Теперь, гуляя с Бимулей, я регулярно заходила в темные подворотни, куда прежде не рисковала даже заглядывать. Я почти хотела встретить там какого-нибудь особо невезучего хулигана. Давай, выползай, соловей-разбойник, — вот она, я, былинная богатырша! И — бац! — пяточкой открытой ладони в основание носа! Трах! — ботинком по надкостнице! Бум! — подъемом ноги по драгоценностям Фаберже! Получил?! Будешь знать, как нападать на беззащитных людей! Ты думал, перед тобой какая-то дама с собачкой? А оказалось — Джеймс факинг Бонд собственной персоной!
