Страшная тайна - Алекс Марвуд
Она слышит, как ее имя выкрикивают через открытую дверь.
– Что?! – откликается она.
Окно на верхнем этаже в Сивингсе, слегка обветшалом каменном доме по другую сторону забора, многозначительно захлопывается. «Они нас, должно быть, просто обожают. Шесть месяцев стройки, а теперь вот это».
– Близнецы проснулись! – орет Шон.
Секунду она думает о том, чтобы сказать ему, чтобы шел и разбирался сам, но потом вздыхает. В том состоянии, в котором он сейчас, он наверняка уронит Руби головой на кафельный пол. Она с сожалением опускает бокал на стол и выбирается из своего уютного гнездышка.
– Иду! – откликается она.
– Господь всемогущий, – говорит Чарли. – Они что, никогда не спят, мать их?
– Ты говоришь о наших крестниках, Чарли, – заплетающимся языком отзывается Имоджен.
– Да, но они должны спать! Сейчас время взрослых!
– Время взрослых? – уточняет Клэр.
Чарли распростерся на обеденном стуле, как пугало, ноги прямые, будто швабра, рубашка испачкана вином, виски, рыбным пирогом и сигарным пеплом, седые волосы пробиваются меж расстегнутых пуговиц. Роберт и Мария обжимаются на диване, как подростки. Джимми лежит лицом вверх на ковре из овчины, горелые хлопья с очередного косяка падают на опаленные волокна под ним. Линда танцует – нечто среднее между Болливудом и стриптизом, – а ее муж смотрит на ее узкую талию и выпуклые ягодицы, обтянутые платьем, как бедуин смотрит на источник с водой. Имоджен покачивает Коко на груди. Та снова заснула, измученная постоянными подъемами и спусками, и ее голова безвольно склонилась на плечо. Имоджен бросает на Клэр такой взгляд, от которого Клэр хочется палить в нее из огнемета. Видишь? У меня она засыпает. Видишь? У меня никогда не было проблем с тем, чтобы заставить их есть овощи. Не понимаю, откуда столько шума из ничего. Уход за детьми – это просто.
– Полагаю, уже два часа ночи, – говорит Мария. – Нам все равно пора сворачиваться.
– Я просто… – бормочет Чарли. – Ого!
Он поднимает глаза на Линду и чуть не падает со своего стула, когда видит ее груди, покачивающиеся в ночном ветерке.
– Что? – Она кружится, поднимает руки над головой, как балерина, и выгибает бедро.
– Как ваши дети еще ни разу не просыпались?
– «Зопиклон»[5], – говорит она.
– «Зопиклон»?
– «Зопиклон».
– Чудесная штука, – хрипло кричит Джимми с ковра. – Как же круто быть врачом!
Глава 16
Я просыпаюсь в темноте. Кто-то крадется по коридору мимо моей комнаты. Я слышу, как открывается дверь, раздается шепот, ответный шепот, и загорается тусклый свет. «Грабители, – думаю я. – Это грабители». И тут я вспоминаю, где нахожусь, и понимаю, что это Клэр и Руби, вставшие перед рассветом, как какие-то сумасшедшие сектанты. Я нащупываю свой телефон на сундуке и вижу, что уже семь тридцать. Живя светской жизнью в большом городе, забываешь, что зимой день начинается поздно, а заканчивается рано.
Я лежу в темноте и слушаю, как они двигаются по дому, слышу, как течет вода в ванной, как они идут к лестнице. Через пару минут я слышу, как закрывается входная дверь. Наверное, они ушли по каким-то фермерским делам. Я надеюсь на это. Не могли же они уйти и бросить меня? Я выползаю из кровати, прихватив с собой одеяло, и выглядываю сквозь занавески. Окно покрыто конденсатом, но, вытерев на стекле небольшое чистое пятно, я вижу их, бредущих в колючем воздухе при свете фонаря через двор к кормовому сараю – в резиновых сапогах, с поднятыми капюшонами. Я этого не понимаю. Почему животных нужно кормить в темноте? Разве они будут медленнее расти, если немного подождут? Разве еда теряет свою полезность? Я тащусь обратно в кровать. Она уже холодная на ощупь там, где было одеяло, которое я забирала с собой. Я снова засыпаю.
Когда я снова просыпаюсь, на улице уже светло, и телефон сообщает мне, что время – девять утра. Я вскакиваю с кровати, поспешно одеваюсь, снимаю постельное белье и, немного подумав, оставляю его сложенным на кровати. Никогда не понимала, в каком виде лучше оставить хозяевам грязное постельное белье, когда ты в гостях. Тащить его вниз было бы слишком демонстративно, как будто ожидаешь похвалы за элементарное воспитание. Я не утруждаю себя чисткой зубов. Вчера вечером потребовалась вечность, чтобы вода нагрелась, и я подозреваю, что уже опаздываю.
Они на своих местах за кухонным столом, едят тосты с медом. Клэр вскакивает, когда я вхожу, ставит чайник на плиту.
– Я не знала, стоит ли тебя будить, – говорит она, – но решила, что лучше не надо. Я знаю, что вы, городские, любите спать допоздна.
Допоздна? Господи. В моем мире в это время обычно только ложатся спать.
– Извини, – говорю я. Совы всегда должны извиняться перед жаворонками: таковы правила.
– Мятного чаю?
Я подумываю спросить, есть ли у нее кофе, но заранее знаю ответ.
– Нет, спасибо. Мне бы стакан воды.
Она пожимает плечами, снова снимает чайник и наливает мне стакан. Я сажусь. На столе – прозрачный контейнер с хлопьями, наполненный чем-то состоящим в основном из овса, и кувшин молока. Я туплю от недостатка сна и голодна, как всегда после бессонницы. Я тянусь к коробке.
– Домашние мюсли, – одобрительно говорит Клэр, – и козье молоко, утреннее. В холодильнике есть яблочный сок, если хочешь чего-то послаще.
Слишком поздно. Я не могу положить их обратно, чтобы не показаться невежливой. Насыпаю одну ложку в миску и вливаю туда крепко пахнущую белую жидкость. Она все еще теплая. И явно не потому, что остывает после пастеризации.
– Этого мало! – восклицает Клэр. – У вас впереди долгая дорога!
Забавно, что люди, питающиеся опилками, всегда хотят тебя накормить. Мой желудок ворчит, требуя сэндвич с беконом. Из Розочки вряд ли сделали бекон. Ведь в беконе есть соль.
– Оставлю место для этого прекрасного тоста, – отвечаю я. – Это твой собственный мед?
– Не совсем, но вроде того. Есть один пчеловод, который весной на месяц ставит ульи на нашем лугу с дикими цветами. Он платит нам медом. И, конечно, пчелы прекрасно опыляют овощи.
– Конечно, – говорю я. – Очень толково.
