Бумажные самолёты - Максим Кощенков
— Я…
— С меня хватит!
Я выскакиваю на улицу. Холодный ветер подталкивает меня к машине. В темноте тяжело различить, где чья тачка. Не хочу, чтобы была ночь — почему время не может идти быстрее? Не хочу, чтобы горели звёзды — почему они не могут превратиться в пепел? Нащупывав кнопку на ключах от машины, я дёргаю за водительскую дверь и плюхаюсь на жёсткое кресло.
Эмили забирается следом на пассажирское кресло. Я падаю лбом на руль и сдавленно спрашиваю:
— Чего тебе, блин, надо?
— Ты пьян.
— И что?
— Вылезай из машины.
Хитро улыбаясь, я поворачиваю ключ зажигания.
— Только после тебя.
— Я на это не куплюсь. Выходи. Из. Машины.
— А если я нажму на газ?
Эмили перебрасывает через плечо ремень безопасности. В тишине раздаётся щелчок.
— Тогда ты убьёшь меня. Ты хочешь этого?
Правая нога зависает над педалью. Кажется, что в мою спину только что вкололи тысячи доз обезболивающего, и теперь я не могу пошевелиться. Слова Эмили словно вырвались из контекста, изменили сюжет и поставили точку там, где не требуется. Но у жизни нет правил пунктуации.
— Я не боюсь умереть, — продолжает Эмили. — Иногда мне кажется, что я хочу этого больше всего на свете. Это желание стойкое, как голод, и оно постоянно вращается в моей голове.
Мне страшно посмотреть ей в глаза: не потому, что я чувствую себя виноватым, а потому, что я боюсь увидеть в них непроглядную тьму. Я опускаю водительское стекло. Небо над головой усеяно звёздами. Если бы мимо пролетала хотя бы одна комета, интересно, Эмили загадала бы умереть? От одной такой мысли у меня мороз по коже.
Что должно случиться с человеком, чтобы он перестал хотеть жить?
— Ты любишь меня? — спрашиваю я.
— Только не начинай. Мы знакомы всего неделю.
Неделя… разве этого мало? Любовь не живёт от пятницы до пятницы. И хотя я не решаюсь произнести это вслух, слова как будто наполняют повисшую между нами тишину.
— Ты хочешь быть моей девушкой?
Эмили опускает голову.
— Может быть, в параллельной вселенной.
В её голосе нет ни намёка на насмешку. В этот момент мне хочется, чтобы наша неидеальная вселенная разорвалась на куски.
— Я не могу, Ник, — говорит она чуть увереннее.
— Почему?
— Потому что… да какая разница? Неужели ты не умеешь принимать отказы?
— Неужели ты не видела, как Майк с тобой обошёлся? — негодую я.
— Он сделал это не без твоей помощи, не забывай.
Я чувствую, как каждое слово вонзается в моё сердце, словно нож. И как после этого у Эмили ещё хватает наглости сидеть в моей машине?
— Что тебе нужно? Деньги, слава, влияние?
Что ещё ей нужно для счастья, когда я здесь, перед ней, клянусь любить её до конца своих дней?
— Понимание. Мне нужно понимание.
Да она издевается! Я берусь за руль и решительно выворачиваю на подъездную дорожку, не забыв зацепить парочку мусорных баков. Слова Эмили крутятся в голове: «Понимание. Понимание. Понимание». Неужели она думает, что кто-то поймёт её лучше меня? Если так, тогда я лучше убью нас обоих.
Её ладонь ложится на моё предплечье, и я торможу перед самой дорогой.
— Однажды мужчина уже клялся мне в любви. А потом оставил меня одну…
— О…
— Там, в Нью-Йорке, у меня был парень, которого я считала любовью всей своей жизни. Итан был… славным парнем, понимаешь? Он был из тех, кто всегда вставал с «той» ноги, начинал понедельник с улыбки и радовался плохой погоде. Он был лучом света во мраке, в который погружалась моя жизнь. Несколько лет назад моя мама начала увлекаться азартными играми, — поясняет Эмили. — Ну, и в конце концов деньги начали заканчиваться. Я начала всерьёз беспокоиться за свою задницу. Ты вообще представляешь, что значит для девушки из Нью-Йорка стать такой же, как все? А Итан… он всегда помогал. Всегда, понимаешь? Я начала привыкать. Подсела на его помощь, как на наркотик. Итан сказал, что знает одного парня, которому нужны модели для портфолио, которое он собирался отправить в какой-то журнал. Но было одно условие: на мне должно было быть минимум одежды. У меня были сомнения, но было достаточно помахать пачкой денег перед моими глазами, чтобы я согласилась.
Эмили замолкает. Дом Майка горит, словно лампочка, освещая её заплаканное лицо. Я слишком пьян, чтобы понять, почему дрожит машина: потому что кто-то сделал музыку громче, или потому что Эмили плачет навзрыд.
— Я думала, что стану звездой. В каком-то смысле так и случилось. Просто я не думала, что к моему «портфолио» будет доступ у каждого, кто умеет пользоваться интернетом. Меня не обманули: я получила свой гонорар, но, как оказалось, это было ничто по сравнению с деньгами, которые люди отдавали за мои фотографии. Детская порнография, оказывается, прибыльный бизнес, — горькая усмешка в её голосе заставляет моё сердце сжаться. — Ты даже не представляешь, каково это, когда все разом от тебя отворачиваются. Звать на помощь и знать, что никто не придёт. Кричать в пустоту. Но если об этом не говорят, это ещё не значит, что этого нет. Может, мой голос будет первым и даже единственным, но, по крайней мере, он пронзит тишину. Это ужасно, понимаешь? Ужасно, что ЛЮДИ этим занимаются, ужасно, что ЛЮДИ готовы за это платить, но ещё ужаснее, что ничего не меняется.
— А тот парень?…
— Итан? Он решил, что я переспала со всеми парнями на Земле, когда какой-то идиот отослал мои фотографии на его почту. Ну и, разумеется, решил во что бы то ни стало разрушить мою жизнь.
— И вы больше не разговаривали?
— Я не знала, как ему объяснить. Да и сомневаюсь, что он хотел меня слушать. Сомневаюсь, что в мире есть хоть один человек, готовый меня выслушать.
— А Майк?
— Майку вообще всё равно, что происходит вокруг. Может, это и правильно. Может, он не будет смотреть на меня через призму чужого восприятия.
Эмили отстёгивается и выдёргивает ключ зажигания.
— А теперь выходи из машины.
Глава 28
Каролина
Николас нерешительно садится напротив, все ещё прячась за капюшоном. Его почти невозможно узнать по походке: от былой уверенности не осталось и следа. Наверное, тот, кто увидит его таким, никогда не догадается, что он — правая рука капитана баскетбольной команды. Даже мне Николас запомнился совершенно другим, хотя… хотя я и видела его всего пару раз.
