Теренс Стронг - Смерч над Багдадом
Разложив бумаги перед собой на столе, Гроган задумчиво поскреб подбородок. Больно все чисто и гладко. Понятно, что и Фокс, и О’Флаэрти поверили в надежность Эвери.
Большой Том О’Греди напомнил, что идею о подсадной утке разведки давно отвергли, и отчет Фокса объяснял почему. Все можно проверить, вся жизнь англичанина — открытая книга. И никаких намеков хоть на малейший интерес к планам Временного совета.
И все же Гроган вдруг подумал, что никому не пришло в голову поинтересоваться, не связался ли Эвери с военными уже после того, как попал в компанию Мегги О’Мелли, к которой принадлежали люди вроде причастного к делам Совета Джерри Фокса. Не переметнулся ли он из чувства долга, или за деньги, или ради того и другого одновременно?
В середине восьмидесятых бизнес Эвери явно расцвел, но тогда экономика была на подъеме. Фокс раздобыл копии финансовых отчетов фирмы Эвери, все в них казалось подлинным и убедительным. Улучив удобный момент, Фокс приказал поставить его телефон на прослушивание и прицепить к нему хвост на целый месяц — в отчете по окончании слежки не отмечалось ничего подозрительного.
Кроме того, Эвери сознательно пошел на убийство британского солдата в Северной Ирландии.
У Грогана мелькнула мысль, что желанный шанс доказать ошибку Кона Мойлана в деле Эвери ускользает из рук.
Он еще раз пробежал печатный текст и снова остановился на отчеркнутом параграфе.
«В это время объект при занесении в списки избирателей сменил имя на Максвелл Эвери».
Все-таки этот поступок выглядит странным, даже для впечатлительного подростка. Он знал многих О’Рейли, и никто из них не собирался менять фамилию из-за каких-то дурацких насмешек.
Странным казалось ему и само новое имя — Максвелл Эвери.
Отсюда мало что можно выжать, но все-таки Гроган получал хоть какую-то зацепку. Хватит, чтобы убедить себя в пользе своих изысканий, в том, что силы и время тратятся не напрасно.
Он решил не поднимать особого шума, чтобы потом не навлечь на себя насмешек Мойлана и членов Совета. Пошуровать не спеша, когда выдастся время, и скорее всего спокойно похоронить всю проблему.
А пока надо действовать, опираясь на предположение, что с Максом Эвери связана какая-то тайна. С чего же начать?
Гроган вернулся к себе в отель и позвонил в справочную узнать телефон лондонской штаб-квартиры сиротских домов доктора Барнардо. Женщина в офисе внимательно выслушала его объяснения.
— Я, — говорил Гроган, — поверенный одного вашего бывшего воспитанника, мистера Патрика О’Рейли. Он собирается переехать на жительство в Соединенные Штаты и ему требуются некоторые хранящиеся у вас документы. Нельзя ли их получить?
— Конечно, сэр. Будьте добры повторить его имя.
— О’Рейли, Патрик.
— Когда он у нас был?
— С шестьдесят первого по шестьдесят шестой год.
— Где?
— В Ливерпуле. Может быть, мне обратиться туда?
— Нет, сэр. Все сведения за тот период хранятся на микропленке здесь, в Лондоне. Если вы пришлете официальный запрос, подписанный вашим клиентом, мы охотно предоставим вам необходимые справки.
Черт! Гроган обругал себя за то, что не учел бюрократических рогаток на этом пути.
— Но дело срочное.
— Я понимаю, сэр. По получении запроса мы сделаем все очень быстро.
— Надеюсь, — буркнул он, ловя промелькнувшую в голове мысль. — Кстати, вы не могли бы дать мне телефон вашего ливерпульского офиса?
Она назвала номер, предупредив:
— Они ничем не смогут помочь.
— Нет, у меня к ним другой вопрос, — быстро добавил он, соображая, что через несколько недель все равно должен быть в Ливерпуле. — Очень вам благодарен.
Держа в руке умолкшую телефонную трубку, женщина несколько секунд в раздумье смотрела на нее, прежде чем опустить на рычаг.
Патрик О’Рейли. Ведь это то самое имя… Или нет? Она взглянула на прикрепленную над столом большую пробковую доску, увешанную записками, заметками и открытками. Прошло немало времени, пока она наконец нашла пачку листков, торопливо отшпилила их и стала перебирать исписанные клочки, добравшись до одной из желтоватых бумажек, на которых рассылались директивы Совета попечителей.
«Внимание!
О всех запросах, касающихся Патрика О’Рейли (1961–1966) немедленно сообщать в полицию, не уведомляя интересующихся им лиц. Телефон: 071–408–3000».
Записка датирована 1984 годом.
Немного поколебавшись, она набрала номер Гоуэр-стрит и удивилась, когда в ответ почти сразу послышался мужской голос:
— Да, чем могу помочь?
— С вами говорят от доктора Барнардо из Лондона. По инструкции я должна позвонить вам, если кто-то заинтересуется нашим бывшим воспитанником, мистером О’Рейли.
И снова она удивилась, ибо ответивший ей человек, казалось, немедленно понял, о ком идет речь, не обращаясь к досье и компьютерам.
— Вы знаете, кто о нем спрашивал?
— Имени он не назвал, но говорил с ирландским акцентом. Представился поверенным мистера О’Рейли. Ему требуются документы в связи с эмиграцией в Америку.
— Вот как?
— Он должен прислать письменный запрос — что мне делать?
— Делайте то, что обычно делается в таких случаях. Только, пожалуйста, сообщите мне, если придет письмо, или он снова позвонит, или в любом другом случае. Это важно.
Она задумалась, почему это важно для анонимного полисмена, и загадка взволновала ее. Может быть, их бывший воспитанник превратился в экспортера наркотиков?
— И еще, — сказал неизвестный собеседник. — Вам следует предупредить ливерпульский офис, чтоб они были настороже и сразу связались с нами, когда кто-то начнет наводить справки об О’Рейли.
— Я позвоню туда прямо сейчас.
Сидевший за оперативным пультом в штаб-квартире МИ-5 инспектор Эвери Джон Нэш задумчиво опустил трубку.
Итак, началось. Возможно, это следствие визита Грогана к Маргарет О’Мелли. На этот раз Совет, безусловно, копнет глубже, чем Фокс. А ведь до сих пор остаются две дырки, которые надо законопатить, и сделать это немедленно, ибо Нэшу уже известно, что легенда Эвери скоро подвергнется испытанию на прочность. Он сделал в блокноте две пометки: «судебные отчеты» и «газеты», потом снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.
Ему ответила Кларисса Ройстон-Джонс.
— Я решил немедленно поставить вас в известность, — сказал он. — Кто-то роется в прошлом Макса.
Спустя четыре дня в ранний утренний час из Дублина выехал студент сельскохозяйственного колледжа Альберта, расположенного в северной части города, молодой ливиец двадцати одного года, и отправился в семидесятимильную прогулку на мотоцикле на север графства Монахан.
Подъехав к первому на погруженной в сон деревенской улочке светофору, он приглушил мотор, чтоб не будить ее обитателей. Сразу заметив облупившуюся вывеску парикмахерской О’Кейси, сделал еще круг по ухабистой дороге, прежде чем остановиться. Не глядя по сторонам, направился по тротуару к дому, на двери которого висели два почтовых ящика — один без опознавательных знаков, другой с небольшой латунной табличкой, украшенной незатейливой надписью: «Логово Корригана». Вытащил из кармана большой коричневый конверт, который накануне вечером получил в дублинском кафе от ливийского дипломата, и сунул его в щель, после чего взобрался в седло мотоцикла, на полную мощь запустил мотор и умчался в обратном направлении.
Корриган пошевелился. Дикий рев мотоцикла ворвался в его беспокойный сон, и он вдруг сразу проснулся, уставившись на засиженный мухами абажур у себя над головой. Осторожно спустил ноги на пол, и даже это слабое усилие отдалось в черепе острой болью. Заплывшие глаза поймали отражение в зеркале, он разглядел собственную валявшуюся на полу одежду и спину девушки на смятых простынях рядом с собой.
Как ее зовут? Молли? Или Медж? Он точно помнит, что на «М». Да какая разница? Она выполняет свой долг перед Советом и заодно сослужила службу Корригану. Он давным-давно научился получать удовольствие там, где можно, и тогда, когда можно.
Никогда не знаешь, какое из них станет последним. Нельзя участвовать в грязной войне и оставаться чистым.
Натянув штаны и одну из своих излюбленных красных рубашек, он спустился в бар, где по сию пору стояла вонь от солода, застарелого табачного дыма и рвоты. В ушах у него все еще звучали заунывные строки революционных песен, не умолкавших вчера до четырех утра:
Это было в Кроссмаглене, в темной яме,Где я долго пролежал рядышком с друзьями.Справа друг и слева друг, тишина вокруг,Только звякает ружье да летает воронье.
Парикмахер О’Кейси, свернувшись калачиком, как ребенок, спал на деревянной скамейке в луже собственной рвоты, скрутившей его прошлой ночью. Вот так ночь, вот так праздник! На бомбе подорвались два констебля из ольстерской Королевской полиции, еще одному выжгло глаза, а четвертого искалечило.
