Лоран Ботти - Проклятый город. Однажды случится ужасное...
— О, мадам Мийе! — воскликнул Рошфор. — Вы оказали нам большую честь…
Одри даже замерла на мгновение: настолько его слова и тон, которым он их произнес, были фальшивы. Человек, стоявший напротив нее, не имел ничего общего с ее любовником, так же как и с директором лицея «Сент-Экзюпери». Он выглядел обычным светским бездельником, любезным и наигранно-оживленным.
Она попыталась взять себя в руки и ответить что-нибудь подходящее к обстоятельствам. Перед этим Антуан беседовал с тремя какими-то людьми, и появление Одри вынудило их прервать разговор.
— Ни за что на свете я бы не пропустила вашу вечеринку, месье Рошфор.
Эти слова как будто сами собой сорвались с языка, и Одри поспешила загладить слишком явный сарказм:
— …поскольку наша утренняя встреча с месье Ле Гарреком достоялась при несколько… непредвиденных обстоятельствах, я рада, что смогу засвидетельствовать ему свое почтение.
Но вышло еще хуже — фраза получилась глупая и абсолютно бестактная. Все равно что заявить открытым текстом: я приехала только ради Ле Гаррека, а на всех остальных, включая и тебя, мне плевать.
Она почувствовала, что Рошфор и его собеседники словно окаменели, лишь обменялись короткими взглядами.
— Мадам Мийе проводила встречу Николя со своими учениками сегодня утром. Именно тогда ему и сообщили эту печальную новость…
Послышались приглушенные вздохи и возгласы: «Ужасно!», «Но как это случилось?», «Сердечный приступ?..»
— Итак, Одри… — неожиданно заговорила вновь оказавшаяся рядом с ней Клеанс Рошфор. — Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас по имени, правда?.. Итак, позвольте вам представить…
Адвокат… нотариус… супруга такого-то… жена такого-то… Не люди, а функции и статусы. Все эти социальные ритуалы, которых она никак не могла как следует освоить…
Антуан еще некоторое время занимался ею, представил ее еще кому-то из гостей — винозаводчикам и «женам таких-то». При этом женщины разглядывали ее с холодным любопытством, ненатурально улыбаясь, а мужчины — с оценивающим видом и двусмысленными гримасами, поскольку ее платье было слишком коротким по сравнению с нарядами других дам, а туфельки на шпильках слишком вызывающе блестели. Видимо, она и в самом деле производила впечатление парижской «девушки по вызову», особенно по сравнению с почтенными супругами местных дельцов, — хотя, будучи проницательной и достаточно хорошо зная человеческую натуру, она смутно догадывалась, что многих из гостей связывают внебрачные узы. Все они уже более-менее перетрахались между собой, подумала Одри. Антуан уж точно не упустил возможности переспать с парой-тройкой из присутствующих женщин, поскольку, судя по его жене, он умел ценить женскую красоту. Одри было трудно избежать подобных мыслей, потому что Антуан то и дело украдкой касался ее руки, и видно было, что ему доставляет удовольствие всякий раз, когда в течение нескольких секунд никого не оставалось рядом с ними, шептать ей на ухо: «Ты меня так возбуждаешь в этом платье… Я хочу тебя… прямо здесь и сейчас!» Она знала, что он любит сексуальные игры и что нынешняя ситуация возбуждает его в той же степени, в какой ее отталкивает.
Несколько раз она замечала вскользь брошенные на нее холодно-насмешливые взгляды Клеанс Рошфор (та порхала от одной группы гостей к другой, все с той же ослепительной улыбкой на губах, еще более сияющей, чем улыбка ее мужа) и любопытные, заинтересованные, подозрительные взгляды других женщин, «жен таких-то». Должно быть, не одна Клеанс Рошфор знала об отношениях своего мужа с Одри: большинство остальных тоже были в курсе… или просто догадывались, как обстоят дела. Среди них были и родители ее учеников — некоторые сами об этом говорили, с едва скрытым презрением, улыбаясь одними уголками губ, словно давая понять: вы у нас на службе… мы вам платим.
Одри познакомилась с родителями Опаль Камерлен и с Флорианой Мандель, матерью Сезара, — сухой и тощей, словно посох чародея, одетой в стиле Катрин Денев 1990-х — в длинное черное платье-болеро, в декольте которого, едва прикрывая выпирающие ключицы, переливались ряды великолепных жемчужин. От нее Одри узнала, что «Сезар, возможно, не доучится этот год в „Сент-Экзюпери“». Поинтересовавшись почему, учительница тут же услышала: «Поскольку Ролан, мой муж, вот-вот получит ответственный пост в Саудовской Аравии», — после чего сразу последовал вопрос: «Как вы думаете, это не слишком проблематично — переходить в другую школу в середине учебного года?»
Не дожидаясь ответа, мадам Мандель вернулась к своим приятельницам, с которыми болтала до знакомства с Одри, и продолжила щебетать: «Нет, в самом деле, вы можете представить меня в этой… как ее… чадре?»
В этот момент Клеанс Рошфор подошла к мужу со словами «Я бы хотела представить тебе месье…» — фамилии Одри не расслышала. Антуан отошел, и она осталась в одиночестве, глядя в спину мадам Мандель с совершенно идиотским, надо полагать, выражением лица. Нервно сжимая в пальцах ножку бокала, Одри чувствовала, как в глубине ее души нарастает ненависть.
Жос… Это из-за него она затеяла эту дурацкую авантюру. Все эти ухищрения, этот маскарад — только для того, чтобы вернуть сына. Украсть его у этого мерзавца. Больше ни с кем его не делить.
Господи, найдется ли такое место на земле, где она сможет скрыться после того, как это все закончится? От своего бывшего мужа? От ужаса нынешней ситуации?
— Кажется, вы мне не ответили.
Одри растерянно моргнула. Небольшая группа Флорианы Мандель только что распалась, словно нестойкое летучее химическое соединение, и теперь будущая жительница Саудовской Аравии стояла перед ней в одиночестве.
Таким образом, Одри предстояло провести родительское собрание в миниатюре. По правде сказать, такая перспектива ее не радовала: Сезар Мандель был не их тех, о ком она охотно поговорила бы… особенно сегодня.
— Я не думаю, что это слишком хорошая идея, — все же ответила Одри.
В разговоре возникла пауза.
— Да, он трудный ребенок… — наконец проговорила мать Сезара.
Она заглянула в свой бокал — он был почти пуст — и с грустным видом продолжала:
— О, он очень милый, поверьте… Но… никогда не знаешь точно, что у него на уме. Он не слишком откровенничает…
Одри взглянула на собеседницу с некоторым подозрением: кажется, та уже была под хмельком. Отсюда и эта перемена тона.
— А из-за чего его оставили на второй год? — спросила она.
— Ну, как и любого второгодника — из-за недостатка прилежания… Но он умный мальчик!
В этом Одри не сомневалась. Скрытая злоба Манделя не имела ничего общего с глупостью.
— У него всегда были хорошие оценки… до недавнего времени, во всяком случае. Да, он был одним из лучших учеников, но потом… вдруг покатился вниз. Это очень расстроило Ролана — нам пришлось тратить дополнительные средства… То есть мы, конечно, не разорились, но… У Сезара такой характер…
Последние слова она произнесла почти испуганным тоном, и Одри поняла, что здесь кроется что-то более серьезное, чем простая тревога об успеваемости сына.
— И эта его страсть к животным…
— К животным? — удивленно переспросила Одри.
Флориана Мандель захлопала ресницами, словно внезапно осознала, что сказала что-то лишнее.
Она повернула голову, и ряды жемчужин всколыхнулись на худой шее.
— Жак, какой сюрприз! Соланж мне сказала, что ты был в Токио — покупал сеть ресторанов.
Жак увел Флориану, и Одри осталась одна. В полной растерянности. С пустым бокалом.
Она подошла к одному из официантов и спросила, где туалет.
Официант указал ей на коридор в противоположной стороне холла. Одри направилась туда и обнаружила, что дверь в туалет закрыта. Неподалеку болтали несколько гостей. Одри решила не ждать и подняться на второй этаж, хотя это и было некоторым нарушением правил приличия.
Она поднялась по широкой лестнице, оставив позади шум голосов, который все больше заглушал музыку по мере того, как опустошались бокалы. Наверху был еще один коридор. Двери, двери… Спальни, кабинеты…
Ее внимание привлекла небольшая фотография, стоявшая на комоде. Одри узнала внутренний двор «Сент-Экзюпери», почти не изменившийся, в центре которого стояла группа учеников: пять-шесть юношей и девушек. В центре, между двумя молодыми людьми, стояла Клеанс Рошфор — Клеанс, чья красота уже тогда была многообещающей, Клеанс, сияющая улыбкой и свежестью своих семнадцати-восемнадцати лет. Но эта улыбка была обращена не к загорелому и спортивному молодому человеку, уже тогда, видимо, пользовавшемуся успехом у девиц, который позже стал ее мужем, а к другому, стоявшему слева от нее юноше — у него был слегка рассеянный вид и густые черные волосы, по которым Клеанс слегка проводила рукой. Николя Ле Гаррек.
