Джеймс Кэрол - Хищница
В комнате было очень мало вещей, и зацепиться мыслью было совершенно не за что. Здесь Амелия была в укрытии, она чувствовала себя в безопасности, но ее индивидуальности здесь не ощущалось. Эта комната была похожа на детские комнаты, которые они только что обследовали. А еще она была похожа на монашескую келью: сюда приходишь, чтобы подумать, чтобы спрятаться от мирской суеты. Эго при этом остается за дверью.
Но если нет эго, что же остается?
Уинтер посмотрел на ближайший манекен – и обнаружил частичный ответ на этот вопрос. Убери эго – и останется чистый холст. Манекен. А что можно делать с манекеном? Одевать, делать из него новые личности и выставлять их в витрине, чтобы рассказать историю.
– Какую же историю ты хочешь мне рассказать? – прошептал он вопрос, который задал ему вчера Кларк. Он смотрел на каждый из манекенов, и вопрос немного трансформировался, единственное число превратилось во множественное: какие истории ты хочешь рассказать?
Уинтер еще раз обошел комнату и остановился у передвижной вешалки. Пустые плечики соседствовали с теми, на которых висела одежда. Они висели неровно, некоторые торчали наружу, как будто кто-то собирался второпях и хватал первое, что попадалось под руку. Он задумчиво провел рукой в перчатке по висящей одежде, вешалки загремели, а одежда послушно растянулась под его прикосновением и вернулась на место.
На вешалке висело бледно-розовое платье, черная кожаная юбка, блузки с глубокими вырезами, футболки, несколько пар джинсов. Чисто женская одежда и даже более того – женственная. Внизу, под одеждой, была полка для обуви: там стояли сандалии, туфли, пара замшевых полусапожек. «Конверсов», в которых она была в кафе, на полке не было. Вероятно, в них она ходила сейчас. В металлической корзине, стоявшей рядом с обувной полкой, хранилось белье. Оно было скорее удобное, чем сексуальное. Никаких кружев – только хлопок. Уинтер взял бюстгальтер, посмотрел бирку и нахмурился. Картина получалась противоречивая. Он взял еще один бюстгальтер и, посмотрев бирку, снова нахмурился.
– Не может быть. У Амелии размер никак не 85С. Она плоская.
Мендоза взяла у него бюст и тоже посмотрела на бирку.
– Они все одного размера, – убедилась она, посмотрев в корзину. – Думаешь, она стягивала грудь, чтобы она казалась меньше?
Уинтер закрыл глаза и вспомнил, как выглядела Амелия в кафе. Затем представил ее во время ночного визита. Открыв глаза и посмотрев на вешалку с одеждой, он вдруг сложил еще один элемент пазла.
– Я думал, что она плоская, потому что она очень худая. Но я ошибался. Поэтому-то на ней и была кожаная куртка на два размера больше. Она пытается спрятать свое тело. Ей явно нравится одеваться женственно, но оба раза, когда мы с ней встречались, она была одета, как мужчина. И оба раза она была одета в одно и то же: кеды, кожаная куртка, одни и те же джинсы.
– И это имеет какое-то значение?
Уинтер улыбнулся – впервые с того момента, как они вошли в дом.
– Ну конечно! Она носит маскарадные костюмы.
Мендоза подошла к нему и пальцем сдвинула висевшую одежду.
– В смысле? Имеешь в виду, она наряжается, как в Хэллоуин?
– Именно, как в Хэллоуин. Если ты решаешь нарядиться Дракулой, ты идешь в магазин маскарадных костюмов и покупаешь черную шляпу, отделанную красным шелком, черный плащ и набор заостренных пластиковых зубов. И на эту ночь ты Дракула. Точно так же Амелия надевает парик, цветные контактные линзы, джинсы, кроссовки, мешковатую кожаную куртку и становится кем-то другим, не собой. Наверняка под этой курткой оба раза была одна и та же кофта, потому что она часть костюма.
Мендоза медленно кивнула и подошла к ближайшему манекену:
– А что можно сказать про манекены? Почему она их выстроила именно так? Получается, что они – последнее, что она видит перед сном, и первое, что она видит при пробуждении. То есть они для нее очень важны. То, как они расставлены вокруг кровати, похоже на какой-то караул, охраняющий ее сон. Хотя в голове это не укладывается. Нормальный человек здесь спать не сможет – у него начнутся кошмары.
Уинтер подошел к кровати и сел на нее, чтобы понять, какая перспектива открывается с этой точки.
– Они ее не охраняют. Если бы это было так, то они смотрели бы на подушку. А три из семи манекенов вообще даже не повернуты к кровати.
Он стал медленно смещаться слева направо, фокусируясь на каждом манекене, и увидел нечто, что заставило его рассмеяться.
– Подойди сюда на секунду. Взгляни на манекены с этой точки и скажи, что у них всех есть общего.
Мендоза села рядом с Уинтером и стала пристально вглядываться в каждый из них. Ее лицо выражало озадаченность, а потом ее озарило:
– У них у всех одинаковые фигуры, и размер груди – 85С, да?
Уинтер поднялся и показал желтым резиновым пальцем на ближайший манекен.
– Вот как Амелия выглядит на самом деле.
– Но это все равно не объясняет, почему она расставила их таким образом.
Уинтер медленно обошел комнату, пытаясь представить себя на месте Амелии – как она позирует перед зеркалом в мешковатой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, анализирует собственные движения, манеры, жестикуляцию, стараясь быть другим человеком.
– Наряд, который был на ней в кафе, – не с этой вешалки, – заключил Уинтер. – Он слишком ценный. Она хочет сама его видеть, поэтому манекены расставлены таким образом. Это не они на нее смотрят, а она на них. Она надевает на них особенную одежду, а потом ложится на кровать и любуется ими.
– Значит, раз здесь стоят семь манекенов, вчерашний ее наряд – не единственный. У нее семь маскарадных костюмов.
– Имей в виду, что это не просто костюмы, Мендоза, это настоящие личности, в которые она перевоплощается. Можно провести параллель с девочкой, которая наряжается перед зеркалом, но только в случае с Амелией это поведение возведено в высшую степень. Она не просто внешне воплощает какой-то образ, она старается стать той личностью.
– Как актер по системе Станиславского?
– Да, именно.
Уинтер сел на корточки перед книжными полками. Комната и так была донельзя странной, а наличие здесь этого шкафа объяснить было совершенно невозможно. Для него он был гораздо менее понятным, чем манекены. Если их назначение было ему хоть в чем-то понятно, то никаких причин для книжных полок увидеть не получалось.
Он присмотрелся. Шкаф был метр высотой, сделан из сосны. Не из ламината, а из настоящего дерева. И это был не дешевый самосборный шкаф, купленный в «Икее», а предмет мебели ручной работы. Кто-то вложил в него душу – разрезал бревно, отшлифовал его и собрал. Конечным результатом можно было гордиться. Уинтер провел пальцем по полкам. Пыли на них не было. Наверху был маленький темный прямоугольник десять на пятнадцать сантиметров, который отличался по цвету, и на этом месте явно что-то стояло. Что?
– Зачем же здесь стоит этот шкаф? – начал рассуждать Уинтер вслух. – Он явно не для хранения книг предназначался.
– Может, он здесь просто так, без особой причины.
– Нет, здесь все стоит не просто так. Если бы он не использовался, то его бы здесь не было.
Уинтер отошел, чтобы еще раз рассмотреть шкаф. Затем он подошел к кровати и лег. С этой точки верхняя полка оказывалась на уровне глаз. До шкафа можно было дотянуться рукой. Амелия явно хотела, чтобы этот шкаф был рядом. И, как и манекены, она хотела видеть его перед сном. Мендоза подошла, сбросила ноги Уинтера с кровати и села. Она тоже рассматривала шкаф, переводя взгляд снизу вверх.
– Шкаф старый. Такие шкафы часто в детских стоят. Как думаешь, что здесь стояло? – спросила она, указав на темный прямоугольник наверху шкафа.
– Без понятия. Но это было что-то, чем очень гордились.
Уинтер встал, вернулся к вешалке и снова провел рукой по одежде. В доме было прохладно, но в перчатках ладони вспотели. Он перевел глаза на зеркало, потом на манекены и на вешалку.
– Итак, кого же мы ищем? – спросила Мендоза. – Пока мы знаем только две версии Амелии: блондинку и черноволосую женщину, которая вчера была в отеле. Но остаются еще пять. И это проблема. Получается, мы ищем хамелеона. Жаль, что твой внутренний психопат не знает, где она. Все стало бы настолько проще!
– Да уж, – засмеялся Уинтер.
– Ну, если у него появятся идеи, я буду рада их выслушать.
– Я тебя понял.
Уинтер встал и подошел к окну. Оно выходило на задний двор, и его внутренний психопат зашелся криком ликования.
39
– Мендоза!
Уинтер стоял у окна, не сводя глаз со двора, словно боясь спугнуть то, что увидел. Мендоза подскочила к нему и встала рядом.
– Ты видишь?
Он не хотел даже поворачиваться к ней, чтобы ненароком не изменить ничего за окном. Сначала нужно было убедиться, что и она тоже это видит.
– Что вижу?
– Тропку через сад?
– Конечно, вижу.
Он выбежал из комнаты и рванул вниз по лестнице. Мендоза что-то кричала ему вслед, задавая вопросы, но Уинтер не слушал ее и не останавливался. По коридору он выскочил за дверь на улицу. Там он осмотрелся, пытаясь понять, каким путем лучше попасть на задний двор.
