Дин Кунц - Интерлюдия Томаса
— Я так выразил раздражение, Эд. На самом деле биться головой не собирался.
— Если у тебя из ушей полезут мозги, нет смысла реализовывать этот план.
— Никогда такого не будет, Эд. Я клянусь.
— Я не улавливаю голосовых интонаций лжи.
— Потому что я говорю правду. Можем мы начинать?
— Поезжай прямо со скоростью пять миль в час.
Напомнив себе, что в жизни абсурда ничуть не меньше, чем ужаса и радости, я начинаю продвижение к дому Хискотта.
Из салона джипа вижу только клубящийся дым, то есть гореть может весь мир. Теперь в дыме меньше белого и больше серого, чем прежде, а может, слой дыма над «Уголком гармонии» такой толстый, что солнечные лучи не в силах его пробить.
Несмотря на запах горящей травы, от которого щиплет глаза и першит в горле, у меня полное ощущение, что я плыву в быстро темнеющем море и в воде полным-полно поднятого со дна ила и планктона. Следуя инструкциям Эда, я спускаюсь по склонам холмов, а мне кажется, что я ухожу в океанские глубины, и уже скоро окажусь в кромешной тьме, где водятся только безглазые и деформированные давлением существа, борющиеся за выживание в темной, холодной пустоте.
Я подозреваю, что ощущение погружения усиливается не столько из-за клубящегося дыма за окнами джипа, сколько благодаря тому факту, что я приближаюсь к твари, которая когда-то была Норрисом Хискоттом. Теперь это уникальный монстр, пышущий невероятной злобой, и я испытываю не нарастающее давление, а притяжение черной дыры его зла.
Хотя вентиляционные каналы перекрыты, воздух в салоне загрязняется все сильнее, и я ощущаю клаустрофобию, мне кажется, что салон джипа — ловушка, в которой я медленно задохнусь. Я чихаю, раз, второй, третий.
— Gesundheit.
— Спасибо, Эд.
Вскоре после обмена этими фразами, он дает мне команду остановиться и сообщает, что я в верхней части склона, который спускается во двор дома, где Хискотт провел пять лет, становясь… кем бы он ни стал. Хотя дым вокруг джипа не такой плотный, как чуть раньше, дом я не вижу.
Эд соглашается, что вероятность успеха моего исходного плана выше, чем у любого другого варианта. Он может проконсультироваться с сайтом «Гугл-Земля», чтобы внимательно рассмотреть, как выглядит дом сверху, и подсказать, с какой стороны лучше подъезжать, чтобы еще больше повысить шансы на успех.
По его предложению я отстегиваю ремни безопасности на то время, которое мне необходимо, чтобы взять с переднего пассажирского сиденья пистолет и револьвер. Я засовываю их за пояс, пистолет — на живот, револьвер — на поясницу. Снова застегиваю ремни и наклоняюсь вперед, обе руки лежат на руле.
Следя за джи-пи-эс-транспондерами различных пожарных автомобилей округа, Эд предлагает подождать еще сорок секунд, до того момента, как эти автомобили въедут на территорию «Уголка гармонии». Их сирены внесут свою лепту в здешнюю какофонию и замаскируют шум, вызванный моими действиями. Он говорит, что помощники шерифа едут следом за пожарными.
По большому счету, эти критические моменты моей необычной жизни, когда мне приходится действовать и прибегать к насилию, не вызывают у меня восторга, не радуют и не подбадривают. Их отличает страх, которому нельзя позволить перейти в парализующий ужас, потому что для меня, как для любого на поле боя, малейшее замешательство или промедление чревато смертью.
Но охота на Хискотта — редкий случай, когда грядущее столкновение меня бодрит. Я с радостью готов отдать жизнь, если придется, в борьбе с этой тварью. Я, конечно, неспособен на лучезарную улыбку и веселые реплики Джеймса Бонда, но чувствую, что разборки с плохишами иной раз могут быть отличным развлечением.
За прошедшие годы я уже понял, что подобные ощущения возникают у меня в ситуациях, когда против какой-либо смертельной угрозы я борюсь не один, когда меня поддерживают люди, которых я люблю, которым доверяю.
Верные соратники помогают изгнать страх до того, как он превратит тебя в истукана, они — надежное противоядие от отчаяния. И сейчас та самая ситуация, пусть моя команда — двенадцатилетняя девочка, находящаяся в миле от зоны активных действий, и искусственный интеллект, не имеющий тела, которое можно прострелить, или изрубить, или разорвать на части, как можно застрелить, изрубить и разорвать меня.
Но, знаете, я предпочитаю нашего сорванца Джоли бэтменскому Робину в его раздражающих женских колготках, и наш Эд очень способствует восстановлению имиджа искусственных интеллектов, который больше сорока лет тому назад загубил «ЭАЛ 9000».[21]
— Пожарные автомобили прибыли, — сообщает мне Эд. — Сирены громкие, прикрытие хорошее, время приступать.
По пути он проинструктировал меня в моих дальнейших действиях. Держать руль прямо, не отклоняться ни вправо, ни влево, по прямой спускаться к дому. Земля иссушена солнцем в отсутствие дождей, никаких препятствий, которые могут сбить меня с курса, нет. Даже Эд, при всех своих необъятных информационных ресурсах и практически неограниченной быстроте расчетов, не может сказать, с какой скоростью я прибуду к цели, но предупреждает: если она не достигнет сорока миль в час, требуемого эффекта не будет, если превысит шестьдесят, я, скорее всего, получу травмы, которые не позволят мне продолжить продвижение к цели.
Получив команду «Поехали», я быстро ускоряюсь в ослепляющем дыму, который обтекает ветровое стекло с той же скоростью, с какой облака обтекают окна кабины пилотов пассажирского лайнера. Эд говорит, что склон длинный, мне хватит места, чтобы развить требуемую скорость. Высокая сухая трава, здесь еще не загоревшаяся, скребет по бортам «Чероки», шуршит под днищем. По звукам ощущения такие, будто я качусь по мелкой речке. Колеса подскакивают на твердой, не смягченной дождями земле, но сцепление хорошее. Хотя вибрации передаются на руль, с управлением проблем у меня нет.
Внезапно ложные сумерки уходят, солнце пробивается сквозь резко пошедшие на убыль клубы сажи и пепла, и, разогнавшись до пятидесяти миль в час, я еду уже не вслепую. Здесь, поблизости от берега, сильный ветер с северо-востока гонит дым на материк, оставляя эту удаленную часть «Уголка» лишь в синеватом тумане.
Как сообщил мне Эд, отталкиваясь от фотоснимков сверху, выложенных на сайте «Гугл-Земля», у этого дома большое переднее крыльцо, но заднего нет, только внутренний дворик с решетчатой крышей, на которой нет никаких вьюнов. Единственная деревянная дверь ведет, вероятно, на кухню, а сдвижные стеклянные — в семейную гостиную, которая, в отсутствие семьи, используется получеловеком Хискоттом неизвестно для каких целей.
Раньше мебель для пикников и растения в кадках превращали внутренний дворик в приятное место для времяпрепровождения, но теперь все это убрали, и между мной и стеклянными дверьми препятствий нет.
Поскольку паранормальные способности сильно усложняют мое существование, в остальном я стараюсь жить как можно проще, поэтому работаю поваром быстрого приготовления, когда работаю, а если и думаю о смене профессии, что случается крайне редко, то готов рассматривать место продавца обуви или, возможно, автомобильных шин, которые вроде бы не требуют особых усилий. Вещей у меня минимум, пенсионного счета нет, автомобиля — тоже. И никогда не было. А если вспомнить о том, что я собираюсь сделать с джипом «Гранд Чероки» Парвиса Бимера, то мне бы и не стоило покупать автомобиль, даже если бы я располагал необходимой суммой: в такой чрезвычайной ситуации пришлось бы пожертвовать им, вместо того чтобы украсть чужой.
Ремни безопасности надежно прижимают меня к спинке сиденья. Я верю — должен верить — в конструктивные решения, смягчающие силу удара в современных автомобилях, когда ломаются определенные части каркаса, поглощая при этом энергию. Тем не менее по мере приближения ко внутреннему дворику, я, насколько позволяют ремни безопасности, соскальзываю как можно ниже: свожу к минимуму шанс, что меня обезглавит какой-либо предмет, пробивший ветровое стекло. А когда колеса уже катят по внутреннему дворику, отпускаю руль и закрываю лицо руками, как это делает ребенок, в первый раз несущийся вниз на русских горках.
За мгновение до столкновения я снимаю ногу с педали газа и нажимаю на тормоз. Наверное, удар получился громкий, но мне так не показалось, потому что раскрывается подушка безопасности и обволакивает меня, как гигантский презерватив, заглушая треск и грохот. В тот момент, когда подушка уберегает меня от возможных травм, я с силой жму на тормоз. Деревянные горбыльки стеклянной двери ломаются с треском, сравнимым с пистолетными выстрелами, скрежещет покореженный металл, ветровое стекло разлетается вдребезги. Разворачиваясь боком, «Гранд Чероки», как я понимаю, сметает со своего пути кресла, диваны и другую мебель, но я даже не надеюсь, что по пути он раздавит Хискотта, решившего прилечь на одном из диванов.
