Дин Кунц - Интерлюдия Томаса

ДинКунц

ИнтерлюдияТомаса

Часть 1

К югу от Мунлайт-Бей

Ох! Они слишком прекрасны, чтобы жить! Слишком, слишком прекрасны.

Глава 1

Говорят, все дороги ведут домой, если хочется туда попасть. Мне не терпится вернуться домой, в городок Пико Мундо и пустыню, посреди которой он процветает, но дороги, похоже, ведут меня от одного ада к другому.

С переднего пассажирского сиденья «Мерседеса», через боковое окно, я наблюдаю за звездами, которые, кажется, застыли на месте, но на самом деле они перемещаются и уходят. Они вроде бы вечные, но на самом деле всего лишь солнца, которые однажды погаснут.

Сторми Ллевеллин в детстве потеряла мать, Кассиопею. Я потерял Сторми, когда нам было по двадцать лет. Одно из северных созвездий называется Кассиопея. Ни одна группа далеких звезд не зовется Сторми.

Ночью я могу видеть тезку Кассиопеи высоко над головой, а Сторми вижу только в памяти, где она остается такой же бесконечно живой, как любой человек, который мне встречается.

Начало звездам и всему, что есть во Вселенной, положил Большой взрыв, и тогда же начался отсчет времени. Некое место существовало до Вселенной, сейчас существует за ее пределами и будет существовать, когда Вселенная исчезнет. В этом таинственном месте, вне времени, меня ждет Сторми.

Время можно покорить, только устремляясь сквозь время, путь вперед — единственный, который вернет меня к моей девушке.

И опять, в свете недавних событий, меня назвали героем, хотя и на этот раз я себя таковым не чувствую.

Аннамария настаивает, что несколькими часами раньше я спас целые мегаполисы, уберег тысячи человеческих жизней от ядерного терроризма. Даже если это правда, я чувствую, что в процессе спасения лишился части своей души.

Чтобы сорвать заговор, я убил четырех мужчин и одну молодую женщину. Они убили бы меня, будь у них такой шанс, и пусть мои действия, безусловно, расцениваются как самозащита, убийства все равно тяжким камнем лежат на сердце.

Я родился не для того, чтобы убивать. Как все мы, я родился, чтобы радоваться жизни. Но этот жуткий мир губит большинство из нас, безжалостно перемалывает в своих металлических шестернях.

Покинув Магик-Бич, опасаясь преследования, я сидел за рулем «Мерседеса», который одолжил мне мой друг Хатч Хатчисон. Когда отъехал несколько миль, воспоминания о недавнем насилии навалились и сокрушили меня, поэтому я свернул на обочину и поменялся местами с Аннамарией.

Теперь, сидя за рулем, она говорит, утешая меня: «Жизнь тяжела, молодой человек, но так было не всегда».

Я знаком с ней менее двадцати четырех часов. И чем дольше знаю ее, тем более загадочной она становится. Ей, вероятно, восемнадцать, она на четыре года моложе меня, но кажется гораздо старше. Она часто говорит загадками, но я чувствую, что значение ее слов открывалось бы мне, будь я мудрее.

Простенькая, но обаятельная, миниатюрная, с идеальной белоснежной кожей и большими темными глазами, она на седьмом месяце беременности. Любая женщина ее возраста, в подобном состоянии и такая же одинокая, должна ощущать тревогу, но она спокойна и уверена, словно точно знает, что она неуязвима для беды… и зачастую выясняется, что так оно и есть.

Никаких романтических отношений у нас нет. После Сторми они не для меня. И хотя мы не говорим об этом, нас связывает особая любовь, платоническая и глубокая, необычайно глубокая, учитывая, что мы знакомы столь короткий срок. У меня нет сестры, но, возможно, я бы так относился к Аннамарии, если бы был ее братом.

Из Магик-Бич до Санта-Барбары, куда мы держим путь, четыре часа езды, вдоль побережья. Мы ехали меньше двух часов, когда, миновав живописный город Мунлайт-Бей и Форт-Уиверн, армейскую базу, закрытую после окончания холодной войны, Аннамария спрашивает: «Ты чувствуешь, как это тебя притягивает, странный ты мой?»

Меня зовут Одд Томас. Я объяснял почему в предыдущих томах моих мемуаров и, несомненно, буду объяснять в последующих, но не в этом, где рассказывается о коротком отклонении от магистральной линии моего путешествия. До Аннамарии только Сторми называла меня «странный ты мой».[1]

Я повар блюд быстрого приготовления, хотя не работал в ресторане с тех пор, как покинул Пико Мундо восемнадцать месяцев тому назад. Мне недостает сковороды, недостает фритюрницы. Такая работа требует концентрации. Это, можно сказать, не просто работа, а образ жизни.

— Ты чувствуешь притяжение? — повторяет Аннамария. — Так луна вызывает приливы.

Свернувшись клубочком на заднем сиденье, золотистый ретривер Рафаэль рычит, словно отвечая на ее вопрос. Другая наша собака, белая немецкая овчарка Бу, естественно, не издает ни звука.

Откинувшись на спинку сиденья, прижимаясь головой к холодному стеклу дверцы, наполовину загипнотизированный созвездиями, я не ощущал ничего необычного, пока Аннамария не задала этот вопрос. И тут же безошибочно почувствовал, как что-то в ночи зовет меня, не в Санта-Барбаре, а где-то еще.

У моего шестого чувства несколько составляющих. Первая — я вижу души тех мертвых, которые не спешат перебираться на Другую сторону. Часто они хотят, чтобы я помог покарать их убийц или подбодрил их самих, придал смелости перейти из этого мира в последующий. Еще одна составляющая — время от времени я вижу пророческие сны. И с того момента, как я покинул Пико Мундо после насильственной смерти Сторми, меня притягивает к тем местам, где может произойти что-то страшное, словно какая-то Сила хочет, чтобы я появился там заранее и предотвратил трагедию.

Моя жизнь служит загадочной цели, которую я не понимаю, но день за днем, конфликт за конфликтом, я учусь приходить туда, где я нужен.

Теперь, к западу от меня, я вижу только черное, грозное море, в котором светится перекошенное отражение ледяной луны, напоминающее большую серебристую кляксу.

В свете фар прерывистая белая линия тянется на юг.

— Ты чувствуешь притяжение? — вновь спрашивает Аннамария.

Со стороны материка холмы темные, но впереди и правее озеро теплого света приглашает путешественников в зону отдыха, вынесенную за пределы города.

— Да, — отвечаю я. — Эти огни.

Едва эти слова произнесены, я знаю, что там мы найдем смерть. Но нет никакой возможности повернуть назад. В таких случаях я вынужден действовать. А кроме того, эта женщина, похоже, стала моей второй совестью, мягко напоминая, что я все должен сделать правильно, если вдруг я начинаю колебаться. В ста ярдах после большого щита с обещанием «ЕДЫ, ГОРЮЧЕГО, КРОВА» мы видим съезд с магистрали. Аннамария вписывается в него, практически не снижая скорости, уверенно и умело.

Когда мы останавливаемся на знак «СТОП» в конце съезда, я спрашиваю:

— Ты тоже чувствуешь?

— Я не такая одаренная, как ты, странный ты мой. Я ничего такого не чувствую. Но я знаю.

— Что ты знаешь?

— Все, что мне нужно знать.

— Что именно?

— Именно это.

— Но все-таки, что ты знаешь?

Она улыбается.

— Я знаю, что имеет значение, как это работает и почему.

Улыбка указывает, что ей нравится раздражать меня подобными загадками… она, конечно, сознательно дразнит меня, но совершенно без злобы.

Я не верю и в то, что она может обмануть. Убежден, что она всегда говорит правду. И в разговорах со мной она не пользуется никакими шифрами. Да, говорит правду и только правду, но, возможно, беря пример с поэтов: окольным путем, используя парадоксы, символы, метафоры.

Я встретил ее на общественном пирсе в Магик-Бич. Ничего не знаю о ее прошлом. Даже не знаю ее фамилии; она заявляет, что фамилии у нее нет. Впервые увидев Аннамарию, я почувствовал, что она хранит удивительные секреты и ей нужен друг. Она приняла мою дружбу и подарила мне свою. Но за свои секреты держится крепко.

Знак «Стоп» поставлен на пересечении с дорогой местного значения, которая проложена параллельно автостраде. Аннамария поворачивает налево к автозаправочной станции, открытой даже в тихие предрассветные часы. Бензин предлагается с дисконтом, при необходимости можно вызвать механика.

Вместо двух десятков колонок, какие обычно установлены на автозаправочной станции для грузовиков, здесь их всего четыре, на двух бетонных островках. В данный момент не используется ни одна.

Построенное в 1930-х годах здание с плоской крышей и с белыми оштукатуренными стенами украшено безошибочно узнаваемыми элементами арт-деко, включая подсвеченный фриз. На фризе стилизованные автомобили и борзые мчатся наперегонки, желтые, серые, небесно-синие.

Здание уникальное, маленькая архитектурная жемчужина тех времен, когда даже самые скромные сооружения возводились со вкусом и по индивидуальному проекту. Теплый свет, льющийся из стеклянных дверей, наверное, выглядит притягательным для обычного путешественника, но не для меня.