Дин Кунц - Интерлюдия Томаса
Хотя я не люблю оружие и обычно не ношу его с собой, и меня мутит от убийства даже самых худших людей при самозащите или спасении невинных, я не настолько фанатичный противник оружия, чтобы позволить кому-то убить меня — или наблюдать, как кого-то убивают, — но не пустить его в ход самому.
Бу материализуется рядом со мной.
Он — единственная душа животного, которую я когда-нибудь видел. Невинный, он, естественно, не боится того, что может увидеть на Другой стороне. Хотя он эфемерный и не может укусить плохиша, я уверен, он остается здесь по одной причине: придет момент, когда он станет для меня Лесси и не позволит мне упасть в заброшенный колодец или спасет от другой беды.
Грустно, но большинство нынешних детей не знает Лесси.[4] Средства массовой информации ориентируют их на Марли,[5] который едва ли станет спасать детей из колодца или горящего амбара. Скорее облает их, а возможно, еще и сам подожжет амбар.
Подавленность, которая не отпускала меня после недавних событий в Магик-Бич, похоже, ушла. Странное дело, ничто так быстро не возвращает здравый смысл и способность мыслить логично, как встреча с чем-то, несомненно, сверхъестественным.
На подсвеченных ветвях деревьев легкое дуновение ночи заставляет листья дрожать, словно предчувствуя приближение зла. Дрожащие рисунки света и тени вокруг меня создают иллюзию, будто земля колеблется под ногами.
В выстроившихся по дуге коттеджах свет горит в окнах только двух, Аннамарии и моем, хотя здесь припаркованы еще пять автомобилей. Если эти гости «Уголка гармонии» спят, возможно, тайный читатель роется в их памяти и ищет… Ищет что? Просто хочет познакомиться?
Читатель — кем бы или чем бы он ни был — хотел чего-то большего, чем просто узнать меня. Так же, как та антилопа в документальном фильме, которой пантера будет кормиться несколько дней, я — добыча. Возможно, есть меня не собирались, но как-то использовать — наверняка.
Я смотрю на Бу. Бу смотрит на меня. Потом на освещенные окна коттеджа Аннамарии.
Подойдя к коттеджу номер шесть, я легонько стучу в дверь, и она распахивается, потому что не закрыта на защелку. Я захожу и вижу Аннамарию, сидящую на стуле у маленького столика.
Она взяла из корзины яблоко, почистила, разрезала на дольки и делится им с Рафаэлем. Сидя у ее стула, золотистый ретривер только что схрумкал очередную дольку и теперь довольно облизывается.
Рафаэль смотрит на Бу и виляет хвостом, радуясь тому, что не придется делиться своей долей с собакой- призраком. Все собаки видят задержавшиеся в этом мире души. Истинная природа мира для них не такая тайна, как для большинства людей.
— Не случилось ничего неожиданного? — спрашиваю я Аннамарию.
— Так неожиданное всегда и случается, — отвечает она.
— Так неожиданное всегда и случается, — отвечает она.
— К тебе не заглядывал… какой-нибудь гость?
— Только ты. Хочешь яблока, Одди?
— Нет, мэм. Я думаю, тебе грозит опасность.
— Из тех многих людей, которые хотят меня убить, в «Уголке гармонии» нет ни одного.
— Откуда такая уверенность?
Она пожимает плечами.
— Здесь никто не знает, кто я.
— Я тоже не знаю, кто ты.
— Вот видишь? — Она дает Рафаэлю новую дольку.
— Какое-то время меня не будет в соседнем коттедже.
— Хорошо.
— Если ты вдруг закричишь.
На ее лице удивление.
— С чего мне кричать? Я никогда не кричала.
— Никогда в жизни?
— Человек кричит от неожиданности или когда напуган.
— Ты говорила, какие-то люди хотят тебя убить.
— Но я их не боюсь. Делай, что должен. Со мной все будет хорошо.
— Может, тебе лучше пойти со мной.
— Куда ты собираешься?
— Поброжу по округе.
— Лучше я останусь здесь, а ты поброди без меня.
Я смотрю на Рафаэля. Рафаэль — на Бу. Бу — на меня.
— Мэм, вы спрашивали, умру ли я за вас, и я ответил «да».
— Это было так мило с твоей стороны. Но тебе не придется умереть за меня сегодня. Не надо так торопиться.
В свое время я думал, что в Пико Мундо эксцентричных людей больше, чем где бы то ни было. Но теперь, попутешествовав, я знаю, что эксцентричность — неотъемлемая черта человечества.
— Мэм, возможно, спать опасно.
— Тогда я не буду спать.
— Принести тебе черного кофе из столовой?
— Зачем?
— Чтобы помочь не заснуть.
— Как я понимаю, ты спишь, когда тебе это требуется. Но дело в том, молодой человек, что я сплю, только когда этого хочу.
— И как это у тебя получается?
— Превосходно.
— Ты не хочешь знать, почему спать опасно?
— Потому что я могу свалиться с кровати? Одди, я понимаю, что твое предупреждение обосновано, и спать не стану. А теперь иди, куда должен.
— Хочу разнюхать, что к чему.
— Тогда разнюхивай, разнюхивай, — и она несколько раз втягивает воздух носом.
Я покидаю ее коттедж и закрываю за собой дверь.
Бу уже идет к ресторану. Я следую за ним.
Он тает, как легкий туман под солнечными лучами.
Я не знаю, куда он идет, когда дематериализуется. Возможно, собака-призрак может путешествовать на Другую сторону и обратно, когда ей вздумается. Я никогда не изучал теологию.
Для последнего дня января ночь на побережье в центральной части Калифорнии теплая. И спокойная. Воздух приятно пахнет морем. Тем не менее чувство нависающей опасности очень велико. Если земля разверзнется у моих ног и поглотит меня, я не удивлюсь.
Большие мотыльки облаком облепляют неоновую вывеску на крыше ресторана. Наверное, они белые, потому что становятся полностью синими или полностью красными, в зависимости от того, рядом с какой неоновой трубкой находятся. Летучие мыши, темные, не меняющие цвет, кружат чуть выше, кормятся этим ярким облаком.
Я не во всем вижу знаки и предзнаменования. Но от одного вида прожорливых и бесшумных летающих грызунов у меня по коже бегут мурашки, и я принимаю решение пройти мимо ресторана, хотя первоначально собирался заглянуть в него.
Прохожу мимо трех восемнадцатиколесников, к мастерской. «Ягуар» уехал. Механик подметает пол в ремонтной зоне.
От ворот ремонтной зоны я здороваюсь: «Доброе утро, сэр», — причем очень радостно, словно великолепная розовая заря уже окрасила небо и птичьи хоры празднуют приход нового дня.
Когда он поднимает голову, отрываясь от щетки, — это момент из «Фантома Оперы». Жуткий шрам тянется от левого уха через щеку, верхнюю губу, нижнюю губу до правой стороны подбородка. Кто бы ни нанес ему такую рану, зашивал ее, похоже, не врач, а рыбак, крючком и леской.
Не комплексуя из-за своей внешности, он отвечает: «Доброе утро, сынок. — И одаряет меня улыбкой, от которой отшатнулся бы и Дракула. — Ты встал до того, как Ванда и Уолли собрались лечь спать».
— Ванда и Уолли?
— Ох, извини. Наши опоссумы. Некоторые считают их большими уродливыми красноглазыми крысами. А уродство сродни красоте — все зависит от того, кто смотрит. Как ты относишься к опоссумам?
— Живи и давай жить другим.
— Я слежу за тем, чтобы Уолли и Ванда каждую ночь получали достаточное количество ресторанных объедков. Но жизнь у них тяжелая, со всеми этими кугуарами, и рысями, и стаями койотов, которые не прочь отобедать опоссумом. Ты согласен с тем, что у опоссумов тяжелая жизнь?
— Что ж, сэр, по крайней мере у Уолли есть Ванда, а у Ванды — Уолли.
Его синие глаза блестят неприкрытыми слезами, изуродованные шрамом губы дрожат, словно его до глубины души трогает мысль о любви опоссумов.
Ему лет сорок, хотя волосы обильно тронуты сединой. Несмотря на ужасный шрам, что-то в его поведении указывает на то, что он любит детей и добр к животным.
— Ты попал в десятку. У Уолли есть Ванда, а у Донни есть Дениз, и благодаря этому можно вынести все.
На нагрудном кармане его спецовки вышито «ДОННИ».
Он смаргивает слезы и спрашивает:
— Что я могу для тебя сделать, сынок?
— Я давно не спал и, боюсь, еще какое-то время поспать мне не удастся. Тут где-нибудь продаются кофеиновые таблетки?
— У меня есть «Ноу-Доз» на прилавке с жевательной резинкой и конфетами. Автомат может предложить тебе кое-что более действенное, вроде «Ред бул», «Маунтин дью» или этот новый энергетический напиток «Пинок- под-жопу».
— Он действительно называется «Пинок-под-жопу»?
— Стандартов больше нет, нигде и ни в чем. Если они думают, что продажи от этого возрастут, назовут товар «Хорошим говном». Уж извини, что так грубо выражаюсь.
— Нет проблем, сэр. Я возьму упаковку «Ноу-Доз».
Когда мы идем через гараж к маленькому офису, Донни говорит:
— Наш семилетний сын Рики узнал о сексе из какой-то субботней мультипликационной программы и вдруг заявляет нам, что не хочет быть ни нормальным, ни голубым, все это отвратительно. Мы отключили спутниковую тарелку. Нет нынче никаких стандартов. Теперь Рики смотрит старые мультфильмы Диснея и «Уорнер бразерс» по ди-ви-ди. Можно не волноваться, что Багс Банни начнет приставать к Даффи Даку.
