Филипп Ле Руа - Последний Завет
– Ты не сказал мне, что за третий сюрприз.
– Узнаешь, когда мы приедем туда, куда я тебя повезу.
Если бы Кейт спросили, какая улыбка была в этот момент у Брэда – ангельская или дьявольская, она не сумела бы ответить.
34
На пароме они переправились в Нанаумо. Потом пересекли весь остров Ванкувер. Озера, горы, леса. Какая синева и зелень! Пейзаж в подарочной бумаге, перевязанный серой лентой асфальта, точно небесный дар жизни на природе, нирваны путешественника, кайфа странника, возвращения к истокам. А в салоне «ниссана» Брюс Спрингстин хрипел старый шлягер, который на редкость соответствовал всему тому, что окружало их.
«Down to the river, my baby and I…»[10]
Сидя на месте пассажира, Кейт грызла себя за то, что сманила Брэда участвовать в своей безумной гонке, забыв про его траур. Она извинилась за свое вчерашнее ребяческое поведение.
– Я глупо вела себя. И к тому же устроила сцену ревности, когда ты встретился с музыкантами из своей группы, которых не видел несколько месяцев.
– А чего ты так взъярилась? Из-за гашиша?
– Да нет… плевала я на него…
– Тебе не нравятся поп-постбитниковские компании?
– У меня было ощущение, что я тут не ко времени и не к месту. И к тому же ты не пытался защитить меня от своих друзей…
– Как я успел заметить, ты сама прекрасно защищаешь себя.
– Да нет, дело не в этом. Дело в нас с тобой… Я-то думала, что мы вместе…
– Ну да.
– Нет. Татьяны не стало всего неделю назад…
Брэд мягко прошел зигзагообразный поворот и на прямом участке прикурил сигарету, которую держал во рту, после чего бросил Кейт:
– Ты и впрямь ничего не поняла.
– Чего не поняла?
– Про меня… про себя… про Татьяну…
В отличие от большинства людей, которые сперва говорят, а потом думают, он разделял свою речь периодами молчания, во время которых мысль оформлялась, и он мог ее высказать. Точно так же он писал песни. Кейт, повернувшись к нему, внимательно всматривалась в его лицо, обрамленное светлыми волосами и серыми завитками табачного дыма.
– И что я должна была понять?
– Черт, не люблю я говорить о себе.
– Сожалею, но я не являюсь тонким психологом. Я прослушала курс лекций по психологии в ФБР, но там делали упор на преступное поведение.
– По сути, я не конформист и вообще держусь в стороне от общества. Как и Татьяна. Я был влюблен в нее…
– Ну, это-то я прекрасно поняла.
– Мы оба были маргиналами, это укрепляло нашу связь… Я люблю любовь. Из всего, что существует. Она самая революционная, самая антисоциальная, самая личная. Никакое правительство, никакая система не может властвовать над ней.
– Меж тем как я представляю власть, закон, силы, охраняющие порядок, систему. Так что мы не созданы друг для друга…
Брэд улыбнулся, выкурил одной затяжкой чуть ли не полсигареты и выпустил густую струю дыма в приоткрытое окно.
– Вот тут ты как раз не врубилась… Приличия требуют соблюдать положенный срок траура по умершему супругу… Считается, что артисты должны ненавидеть копов. Это уже обычай. Я же, напротив, скажу, что, если у меня появляется возможность дать пинка под зад конформизму, я ни секунды не колеблюсь. И стоит при мне начать превозносить достоинства минеральной воды или поместить на пачке сигарет череп и кости, как я тут же начинаю пить спиртное и курить… Я поступаю наоборот… Ты появилась в моей жизни через три дня после смерти женщины, по которой я сходил с ума. Что может заставить меня соблюдать траур? ФБР? Церковь? Традиции? Нравственность и приличия?
Он щелчком выкинул окурок в окно, прибавил скорость и ничего больше не добавил к сказанному, каковое для него равнялось долгому, безудержному словоизвержению. Кейт сама должна была делать выводы по тем зашифрованным элементам, которые содержались в его речи.
– Твои чувства, – сказала она.
– Какие чувства?
– Чувства, которые ты испытывал к Татьяне и которые обязывают тебя соблюдать траур. Только и всего.
– Если им на смену не придут другие чувства, которые заглушат те.
Брэд прекрасно владел искусством изъясняться недомолвками и намеками. Кейт, желая показать, что она поняла его объяснение, положила голову ему на плечо.
Проехав двести километров от восточного до западного побережья, «ниссан» остановился перед Лонг-бич, гигантским, длиной тридцать километров, пляжем, который омывают наименее загрязненные воды на планете.
– Место для любителей одиночества, – сказала Кейт.
– Таких мест хватает и на Аляске.
Кейт, босая, зажмурив глаза, приоткрыв рот и раскинув руки, пошла к морю.
– Попробуй, – сказала она, – пройти так на Аляске, и ты умрешь, не пройдя ста метров.
– В Лос-Анджелесе тоже можно так ходить.
Остановилась она, когда почувствовала, что ледяная морская вода обжигает щиколотки, и Брэд обнял ее за плечи.
– Как-то летом дедушка, – сказала она, – повез меня на Лонг-бич посмотреть на китов. И это одно из самых прекрасных моих воспоминаний.
– Твой дедушка жил в Канаде?
– Он здесь прожил последние годы. У него недостало мужества умереть в одиночестве на ледяном припае.
– Значит, его затронуло влияние западной цивилизации?
– Наверное. Дед охотился на белых китов. Он преследовал их в умиаке.
– В чем?
– Это такая большая лодка из кожи. Дедушка Уилли был капитаном умиака и потому имел статус старейшины. К нему приходили за советом, чтобы решить какие-то повседневные проблемы…
– Мне нравится у инуитов то, что у них не было вождя, а только старейшины.
– Дедушка и был таким старейшиной.
– И убивал китов.
– Вот говоришь, а сам не имеешь понятия. Раньше инуиты использовали у китов все. Жир шел в светильники, кости служили остовом дома. А когда советские и японские китобои начали наперегонки уничтожать китов, дедушка стал их ярым защитником. Он спас десятки китов, отрезанных от открытого моря паковым льдом. Наш народ оставлял всем животным шансы на выживание. – Кейт выдохнула: – Душа китов до сих пор живет в нас.
Брэд сзади обнял ее и притянул к себе.
– Слушай море, ветер, природу, что окружает тебя. В них ритм. Воспринимаем мы его или нет, он существует. Когда я сочиняю музыку, я сливаюсь с ним. Я его интерпретирую, я придаю ему звучание. Когда я прекращаю играть, он, возможно, не слышен, но он всегда существует…
– Кстати, каков твой третий сюрприз? – вспомнила Кейт.
– Не шевелись.
Она хотела повернуться к нему.
– Не шевелись, говорят тебе!
Он произнес это тоном приказа. Это было не похоже на него. Он надел ей наушники. Она хотела поднять руку, но он удержал ее. И вдруг она услышала аккорд электрической гитары. А затем голос Брэда:
«Kate on the road, kicking away, keeping the way, kissing the whale…»[11]
Кейт зажмурила глаза. По щеке у нее поползла слезинка, но морской ветер осушил ее, и она возвратилась в соленый океан. Когда закончилась песня, которую Брэд сочинил и записал со своей группой в ту ночь, она повернулась спиной к океану, нашла его губы и приникла к ним.
В четыре дня они выехали из Тофино и поехали в Викторию, куда прибыли в одиннадцать вечера и сняли номер в отеле «Мотор Инн». Брэд рухнул на королевскую кровать, мягкую, как водяной матрац. Когда Кейт, завернувшаяся в полотенце, вышла из ванной, он уже давно спал. Она разула его, стянула брюки, укрыла одеялом, оделась и вышла.
Рядышком с мотелем находился паб, где играла группа кантри. Кейт взяла пиво, отшила подпившего типа, которому не хотелось пить в одиночестве, потом записного ходока, обосновавшегося у стойки, коммивояжера, пытающегося изменить жене, распаленную лесбиянку. Отвергнув авансы половины посетителей, она задумалась. Они с Брэдом повели себя как два идиота. Она влюбилась в него, а он в нее. За три дня, что они знакомы, они целовались по-дружески, как коллеги. Если не считать ее сна, который, вполне возможно, вовсе не был сном. Путешествие привело их на остров Ванкувер. Кейт надеялась проехать еще южнее, сесть в Виктории на паром, который переправит их через пролив Хуан-де-Фука в Порт-Анджелес. А там ехать еще вдоль побережья. Туда, где живет Натан Лав.
35
– Ты с самого начала так задумала или это просто дурацкое совпадение?
Кейт даже не знала толком, что ответить. Только что она сказала Брэду, что хотела бы заехать к человеку, которого охарактеризовала ему как светило ФБР. Нет, она покидала Фэрбэнкс с желанием сбежать оттуда, совершить пробег в обществе певца, на которого она положила глаз. Но подспудно в ней бродила постыдная, поскольку циничная, мыслишка заехать к Лаву и воспользоваться его связями, чтобы вернуть отнятое дело.
