Джозеф Кэнон - Хороший немец
Он показал на оркестровую площадку, где, облизывая язычок инструмента, поднялся кларнетист в ожидании соло. И действительно заиграл Гудмена — «Воспоминания о тебе», первые печальные ноты, пьянящие плавные звуки. Еще один отзвук родины — музыка была так неожиданно прекрасна, что звучала неким упреком в прокуренном зале. Пары на танцплощадке, зачарованные игрой кларнетиста, перестали подскакивать и, еще ближе прижавшись друг к другу, принялись покачиваться. Кларнетист, тоже покачиваясь, закрыл глаза, стараясь забыть о развеселом, гадком зале, и унестись с мелодией куда-то вдаль.
«Кажется, все навевает…» Музыка любви, не о веселых временах и спешных обжиманиях, — песня для девушек, ищущих любви. Джейк наблюдал за ними, танцующими как во сне, с надеждой положив головки на плечи военных. Сидящие за столиками притихли, делая вид, что слушают солиста, но в действительности их уносило туда, в тот мир, который они знали до «Ронни». Сентиментальные ноты вернули их туда настолько реально, что, казалось, этого мира можно коснуться. «…воспоминания о тебе». Даже здесь. Вон платье Лины, того же темно-синего цвета, ее выходное платье. Он вспомнил, как она проводила рукой сзади, когда вставала. Быстро касалась платья, чтобы разгладить морщинки. Платье прилегало к телу и колыхалось с ним. Спереди была сверкающая вставка, расходящаяся крошечными лучиками ярких блесток вверх к плечу. Но шерстяное, слишком теплое для летнего вечера в битком забитом зале, и у этой девушки на платье, довольно тесном для нее, между лопатками расплылось большое мокрое пятно. Белокурые волосы пышно взбиты на голове, как у Бетти Грэйбл.[55] А цвет тот же — темно-синий.
Когда в конце соло вступил оркестр, за столиками послышалось беспокойное шевеление — все с облегчением стряхивали чары и возвращались к обычной музыке.
— Что я тебе говорил? — сказал Дэнни, сверкнув глазами. Но Джейк продолжал следить за платьем с влажным пятном, прикрытым теперь рукой американского солдата. Фрагебоген. Доски с объявлениями. Почему не здесь, на танцах в «Ронни»? Но талия слишком толстая, выпирает над пояском.
Гюнтер уверенно шел через зал, обходя танцующих. Внезапно у двери раздались крики. Ввалившаяся толпа искала столики. «Воспоминания о тебе» уплыли прочь.
— Гюнтер, старый содомит, — сказал Дэнни, вставая в знак уважения. — Садись. — И выдвинул стул. Гюнтер сел и налил себе.
— Познакомились с генералом? — спросил Джейк, кивнув в сторону Сикорского.
— Я его знаю. Полезный иногда источник.
— Но не в этот раз, — сказал Джейк, изучая его лицо.
— Пока нет. — Гюнтер пропустил стаканчик и откинулся на стуле. — Ну что, хорошо поговорили?
— Дэнни рассказал мне о своей недвижимости. Он — домовладелец.
— Да. Кино за парашютный шелк, — сказал Гюнтер, покачивая весело головой.
— Спокойно, — сказал Дэнни. — Не надо школьных баек.
Гюнтер, проигнорировав его слова, поднял стакан.
— Ты оденешь половину женщин в Берлине. Хорошо придумал. Парашюты.
— Непревзойденные по качеству, — сказал Дэнни.
Но шелк пока не дошел до танцплощадки — только лишь дешевый ситец по карточкам прошедшей войны. Платье Лины ушло с танцплощадки и затерялось где-то между столиками. Оркестр заиграл «Чикаго» в джазовой обработке.
— Фактическое донесение у вас с собой? — спросил Гюнтер.
Джейк достал тонкие листки из нагрудного кармана и стал наблюдать, как Гюнтер, делая небольшие глотки, читает его.
— Пистолет «кольт», — сказал он, кивнув. Любитель вестернов. — М-1911.
— Что-то особенное?
— Нет, очень распространен. Сорок пятый калибр. Очень распространен. — Он вернул бумаги.
— Что теперь? — спросил Джейк.
— Теперь мы будем искать американскую пулю. Это все меняет.
— Почему?
— Не почему, герр Гейсмар. А где. В Потсдаме. Все вместе — проблема. Русские закрыли рынок. Но в Потсдаме два момента. Рынок и встреча в верхах. С кучей американцев.
— Он не был на конференции.
— Но, возможно, был в резиденции в Бабельсберге. Как приглашенный. Что может быть вероятнее? Все американцы там, даже Трумэн. Чуть дальше по дороге от места конференции. Фактически на том же озере. — Он многозначительно посмотрел на Джейка. — Его нашли в Цецилиенхофе, но был ли он убит там? За ночь до конференции? Там ведь никого не было, только охрана? — Он покачал головой. — Тела плавают. Очевидный факт.
— Скотланд-Ярд отдыхает, да? — развеселился Дэнни. — Ты очень внимательный, Гюнтер. Никакой ошибки.
— Но вот с деньгами неясно, — сказал Джейк.
— Все бы вам деньги, — сказал Гюнтер.
— Потому что они там были. Допустим, у него был пропуск в резиденцию, и он увиделся с американцем. Он все же забрал десять тысяч долларов. Такие деньги сделаешь только на рынке. Ладно, американец на рынке. Кто еще участвует в конференции? Большая часть этих парней только что прилетела. Их не выпускают за территорию. Здесь никого из них не увидишь. — Он обвел рукой шумный зал.
— Это им делает честь, — сказал Гюнтер сухо. — И тем не менее он оказался в Потсдаме. Так же, как и американская пуля.
— Да, — сказал Джейк.
— А кто участвует в конференции? Герра Трумэна можем исключить.
— Люди из Вашингтона. Госдеп. Помощники, — сказал Джейк, перечисляя их.
— Не на встрече. В Бабельсберге.
— Все, — сказал Джейк, вспомнив перечень в заявке Брайана. Последняя шумная вечеринка войны. — Повара. Бармены. Охрана. Привезли даже тех, кто будет стричь газоны. Все, кроме прессы.
— Широкий невод, — сказал хмуро Гюнтер. — Итак, начнем просеивать. Не каждый может дать разрешение. Сначала установите, кто выдал ему документы. Затем… — Явно у него перед глазами опять возник его собственный список.
— Это по-прежнему ничего не говорит мне о том, что он продавал.
— Или покупал, — сказал мимоходом Дэнни.
— Что ты сказал? — спросил, очнувшись, Гюнтер и положил ладонь на руку Дэнни.
— Ну, во всякой сделке две стороны, не так ли?
Гюнтер секунду помолчал, а затем похлопал его по руке.
— Спасибо, мой друг. Простой момент. Да, две стороны.
— Я хочу сказать, — воодушевленно сказал Дэнни, — у него же были доллары, правильно? Американец. Что…
— Не доллары, — сказал Джейк. — Марки. Оккупационные марки.
— О. А чего молчали. Русские или американские?
— Я полагал, они одинаковые. — Переданные клише.
— Достоинство, конечно, одинаковое, а теперь смотри — вот. — Дэнни взял одну из банкнот, брошенных Сикорским. — Так вот, эта — русская. Видишь, перед серийным номером небольшое тире? На американских банкнотах такого нет.
Все же в министерстве финансов есть предусмотрительные люди. Интересно, Мюллер знает? — подумал Джейк.
— Ты уверен?
— Такие вещи в глаза бросаются, — сказал Дэнни. — Я решил, что это подделка, поэтому спросил. В принципе, разницы нет, просто для контроля, полагаю.
— У кого те деньги? — спросил Гюнтер у Джейка.
— Одна из банкнот у меня. Но не с собой. — Осталась в ящичке вычурного розового туалетного столика, рядом с портретом Виктора Штааля.
— Тогда посмотрите, — сказал Гюнтер.
— Но они ходят туда-сюда, да?
Гюнтер кивнул.
— Однако это может навести на мысль. — Подняв стакан, он повернулся к Дэнни. — Ну, мой друг. За твои зоркие глаза. Очень помогли.
— За мой счет, Гюнтер, за мой счет, — чокаясь, сказал Дэнни, очень довольный собой.
— Но если он покупал, то что? — настойчиво повторил Джейк.
— Интересный вопрос, — сказал Гюнтер, когда Дэнни налил ему еще. — И более трудный.
— Почему?
— Потому что он так это и не получил, что бы это ни было. Деньги-то остались при нем, — сказал Гюнтер, повторив предыдущую тему медленно соображающему ученику.
Джейк почувствовал, что дверь захлопнулась. Как можно проследить то, что никогда не обменивалось?
— И что теперь?
— Теперь будем выяснять, кем он был. Что хотел купить? Тайтель переговорил с Франкфуртом?
— Не знаю.
— Тогда будем ждать, — сказал Гюнтер и, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза. — Немного терпения.
— Итак, мы ничего не делаем.
Гюнтер приоткрыл один глаз.
— Нет. Вы сыграете роль полицейского. Разузнайте, кто дал ему пропуск. Я — в отставке. И собираюсь выпить бренди.
Джейк медленно поставил стакан, собираясь уходить. В зале собралось еще больше народу. Из-за людской стены стойки почти не было видно. Шум теперь усиливался вместе с дымом, заглушая оркестр. «Юг сном объят», кларнет теперь еще энергичнее выводил мелодию, стараясь, чтобы его услышали. Где-то, взвизгнув, засмеялась девушка. Он перевел дыхание, просто клаустрофобия. Но всем, казалось, было наплевать. Вокруг одна молодежь, некоторые моложе Дэнни, который в такт музыке отбивал ритм по столу. Он никогда не приводил Лину на танцы в ее синем платье. Клубы к тому времени потускнели — нацисты навели в них полумрак, следя за аудиторией во время комедийных скетчей. Веселье ушло. Работали только для туристов, которые хотели посмотреть «Фемину» с телефонами на столиках. Тогда никто не был молод — так, как сейчас, — а это бывает лишь раз.
