Дэвид Моррелл - Крайние меры
— Это выход?
— Да, но...
— Быстро. — Он схватил Джилл за руку и потащил через коридор к небольшому вентиляционному дворику с мусорными ящиками вдоль стен.
— Но здесь тупик!
— Я и пыталась вам это сказать. — И Джилл повернулась, чтобы бежать в обратную сторону.
— А это? — Питтман указал на дверь прямо перед собой, подбежал к ней, повернул ручку и застонал, обнаружив, что она заперта. Стараясь изо всех сил унять дрожь в руках, он вытащил армейский нож и радостно вскрикнул, когда отмычки сработали и дверь распахнулась. Оказалось, что она выходит в коридор здания, примыкавшего к дому Джилл. Как только Джилл прошла вслед за ним, Питтман запер дверь на замок. Пока полиция ее откроет, они с Джилл будут уже далеко. Когда они добежали до Восемьдесят шестой улицы, Питтман представил себе, как патрульные машины съезжаются сейчас к дому Джилл на Восемьдесят пятой.
В двух кварталах к востоку находился Центральный парк. Одежда Джилл — кроссовки, джинсы и свитер — позволяла ей бежать без всякого труда. Она лишь плотнее прижимала локтем сумочку. Еще в больнице, наблюдая за ее уверенными, изящными движениями, Питтман подумал, что девушка наверняка занимается спортом. И вот теперь ее длинный шаг и ровный ритм бега подтвердили его предположение.
Питтман и Джилл перешли на ходьбу, чтобы не привлекать к себе внимания, но, очутившись в парке, снова побежали. Двигаясь на восток, они миновали детскую игровую площадку, затем, свернув на юг, пробежали мимо взрослых, играющих в бейсбол на Большой поляне, оставив позади театр «Делакорт», озеро и замок Бельведер, и выбрали одну из узких тропок, вьющихся в районе парка, известном под названием Рэмбл.
Было уже почти два часа. Солнце, несмотря на апрель, припекало, и когда они достигли уединенной части обширного парка, Питтман был весь в поту. Обогнув группу крупных валунов, они постепенно замедлили бег и наконец остановились.
Издалека доносились звуки сирен. Питтман, пытаясь отдышаться, прислонился к стволу дерева, казавшегося зеленым из-за распускавшихся почек.
— Мне... Мне кажется... за нами не следили.
— Все равно. Это ужасно.
— Что?
Лицо Джилл было непроницаемо, как маска.
— Я еще раз прокрутила ситуацию. Мне не следовало бежать. Просто дома мне стало страшно.
— А сейчас разве вам не страшно? — спросил Питтман.
— Врываются эти типы. Вы убиваете одного. Раньше мне не приходилось видеть, чтобы так... Вы говорили странные вещи. Сбили меня с толку. Думаю, мне следовало дождаться полицейских. — Джилл провела ладонью по своим светлым волосам. — И вам тоже. Они помогли бы.
— Ну да, посадили бы меня за решетку, а потом прикончили.
— Это какой-то бред! Настоящая паранойя!
— А вы, очевидно, считаете нормой, когда к вам в дом врываются убийцы. Я не параноик. Я мыслю рациональными категориями. С вечера четверга везде, где бы я ни появлялся, меня пытались убить. Я не желаю оказаться в тюремной камере и превратиться там в мишень.
— Но теперь меня сочтут соучастницей.
— Вы и есть соучастница. Вы вовлечены в это дело, и полиция не станет вас защищать от убийц.
Джилл ничего не оставалось, как в полном замешательстве качать головой.
— Послушайте, — продолжал Питтман, — я всего лишь пытаюсь спасти вам жизнь.
— Но моя жизнь не нуждалась бы в спасении, не появись вы сегодня в моем доме.
От этой реплики Питтман дернулся так, словно получил пощечину. И хотя неподалеку, на соседней тропе, слышался детский смех, там, где стояли они, наступила мертвая тишина.
— Вы правы, я совершил ошибку.
— Простите, я не должна была вам этого говорить.
— Это вы меня простите, — произнес Питтман и пошел прочь. На его руке висел плащ, карманы оттягивали кольт, трофейный пистолет и обоймы, извлеченные из оружия двоих бандитов.
— Эй! Куда вы направились?
Питтман не отвечал.
— Подождите!
Питтман не реагировал.
— Подождите! — Джилл догнала его. — Я же попросила у вас прощения.
— Но вы сказали сущую правду. Не появись я в вашем доме, все было бы в порядке. И отец Дэндридж остался бы жив, не приди я к нему. И Миллгейт не умер бы, и Берт. Кроме того...
— Нет! Да выслушайте же меня наконец! — Джилл взяла Питтмана за плечи и повернула лицом к себе. — Вы ни в чем не виноваты. И я еще раз прошу прощения за мой упрек. Вы никому не желали зла. А ко мне пришли за помощью, в которой нуждались.
Неожиданно раздались голоса и быстрые шаги. Похоже, по тропинке кто-то бежал. Питтман отступил в кусты, сжимая кольт в кармане плаща. Джилл укрылась рядом. Три бегуна в ярких тренировочных костюмах — двое мужчин и юная стройная женщина, переговариваясь и смеясь, пробежали мимо. И снова все стихло.
— Вы очень рискнули, последовав за мной, — проговорил Питтман. — Вам лучше было позвонить в полицию, как вы и хотели. Заявить, что я заставил вас уйти вместе со мной, что вы опасаетесь нового вторжения бандитов в ваше жилище, и даже сообщить о моей невиновности, хотя в это вряд ли поверят.
— Нет.
— Что нет? Вы не хотите говорить о моей невиновности?
— Вообще ни о чем. Пожалуй, вы правы. В полиции меня допросят и отпустят. Но я по-прежнему буду в опасности. Если даже попрошу взять меня под охрану. Ведь так не может продолжаться вечно. В конечном итоге я опять останусь одна.
— И что же вы собираетесь делать?
— Остаться с вами.
— Со мной?
— Говорите, чем я могу быть вам полезна.
15
Одно из отделений «Сити бэнк», чьими услугами пользовалась Джилл, находилось недалеко, к югу от Центрального парка, на пересечении Пятьдесят первой улицы и Пятой авеню. Как обычно по воскресеньям, на Пятой авеню людей было совсем немного. Убедившись, что никто его не слышит, Питтман рассказал, как банкомат проглотил его карточку, видимо, по указанию полиции.
— Но с вашей карточкой пока все в порядке. Они еще не успели ничего сделать. Какую максимальную сумму вы можете взять?
— Точно не знаю. Кажется, банк выдает около тысячи долларов.
— Так много? — Питтман покачал головой. — Но если этих денег не окажется на счету, боюсь, у нас прибавится хлопот.
На лице Джилл появилось какое-то странное выражение.
— Думаю, все будет в порядке.
— Я понимаю, это большие расходы, но следует учесть наше положение. Снимите как можно больше.
Они вошли в вестибюль банка. Джилл сунула карточку в щель машины и, нажав соответствующие кнопки, ответила на все вопросы. Через минуту она уже положила в сумочку внушительную пачку двадцаток и десяток.
— Не забудьте карточку, — напомнил Питтман. — И листок с распечаткой вашего банковского баланса.
Он бросил взгляд на листок, интересуясь, какой информацией мог бы воспользоваться человек, нашедший его. На распечатке была обозначена оставшаяся на счету сумма, и Питтман мгновенно понял, что означало странное выражение на лице Джилл, когда он поинтересовался размерами ее счета.
— Восемьдесят семь тысяч долларов и сорок три цента?
Джилл стало не по себе.
— Да у вас здесь целое состояние.
— Распечатка — документ конфиденциальный. — Ее голубые глаза гневно блеснули.
— Я не сдержался и посмотрел, — извиняющимся тоном ответил Питтман.
— Но вы могли догадаться, что на жалованье медсестры нельзя снимать большую квартиру в Верхнем Вест-Сайде.
Питтман промолчал.
— Вы хотите сказать, что не подозревали о моем состоянии?
— Конечно. Откуда?..
— От дедушки и бабушки. Трастовый фонд. Часть облигаций начала погашаться. Теперь надо решить, как их лучше реинвестировать. Поэтому на счету так много.
Питтман с любопытством смотрел на нее.
— Мое благосостояние для вас проблема?
— Ничего подобного. Просто я подумал, что при такой куче денег вы могли бы угостить умирающего с голоду приличным обедом.
16
Ресторан на Семьдесят девятой восточной улице был невелик и непрезентабелен с виду: покрытый линолеумом пол, недекорированные кабины, красные пластиковые скатерти. Однако запеченная телятина, рекомендованная Питтманом, была великолепной, а не очень дорогое бургундское — просто превосходным.
Несколько столиков вынесли на тротуар, где светило солнце, и Питтман сидел рядом с Джилл, с наслаждением уплетая салат.
— Вторая порция, — сказала Джилл. — Мне кажется, вы никогда не насытитесь.
— Я же сказал вам, что голоден. Впервые за последнее время по-человечески ем. А то приходилось жевать на бегу. Как телятина?
— Высший класс! Каким образом вам удалось отыскать этот ресторан? Он не очень-то себя рекламирует!
Питтман доедал сдобренную чесноком булку.
— Я жил неподалеку отсюда. — Воспоминания заставили его помрачнеть. — Когда еще был женат.
— Были? — Джилл поставила бокал с вином на стол.
— Горе и счастье, видно, несовместимы.
— Теперь, кажется, я начала совать нос в чужие дела.
