Михаил Ахманов - Крысолов

— Кажется, мой случай, — признался я, и Мартьянов высоко вздернул брови. С минуту он молчал и пыхтел, погромыхивая железом в карманах дождевика, потом деликатно полюбоп ытствовал:

— Не тот ли Скуратов тебя достает, который майор Иван Иваныч? Тощий, жилистый, лет сорока пяти и с носом, как у Буратино?

Память у него была великолепная: он в точности процитировал мои слова, хотя с той нашей воскресной встречи прошло уже двенадцать дней. Я кивнул. — Скуратов, он самый. Однако уже не майор, а полковник, и служит не в УБОП, а в ФСБ.

— Этих я плохо знаю. Не наши люди, не милицейские… Особая каста. — Мартьянов потер ладонью крутой лоб и, выдержав паузу, спросил:

— А что ему надо? Занятия твои не нравятся? Или клиентура?

— Нет. Ни с клиентурой, ни с занятиями никаких проблем, если налоги с доходов уплачены. Так, случайное дело. Кое-какая информация им нужна, вот и привязались.

— Информация всем нужна, — заметил Андрей Аркадьевич. — А тебе что нужно? Помощь? Совет? Или что-то еще? Помнится мне, ты об одном уроде расспрашивал… о том, который в вишневом “мерсе” разъезжает… А с этим тоже нет проблем? Я, сам понимаешь, против ФСБ не потяну и ссориться с ними, как лояльный гражданин, не буду, но с плясунами-танцорами справлюсь. “Полюс" — то мой в Купчине, в ваших краях!

"Полюс” был еще одним мартьяновским заведением, и, вероятно, к нему и подкатился Танцор, суля непробиваемую “крышу”, и был налажен прочь, с пинком под бампер, о чем рассказывал Андрей Аркадьич при прошлой нашей встрече. Не исключалось, что сей наезд купчинской братвы был не единственным и мог повториться в будущем, а значит, Мартьянов имел законный интерес ко всяким плясунам-танцорам.

Я собирался развить эту тему, но тут мы подошли к перекрестку Малого проспекта с Шестой линией, и мой спутник вдруг остановился. — Дай-ка мне, Дима, закурить. Только без резких телодвижений и не озираясь по сторонам… Вот так, спокойно, спокойно… — Он затянулся, поморщился, ибо курил вообще-то редко, и проникновенным басом сообщил:

— Над окошком месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел… Пасут тебя, друг мой, пасут, точно йоркширскую овечку. И даже не очень скрываются твои корефаны… Я их тебе покажу. Вот подойдем сейчас к той витринке с колбаской и молочком, сам поглядишь.

Мы подошли к витринке и начали пристально изучать сыр “Российский”, пакеты с “Пармалатом” и кефиром, сосиски “Школьные” и твердокопченую колбасу “Дон Кихот”. Мартьяныч даже растопырил известным жестом пальцы и сунул мне под нос, будто мы с ним приятели-алкоголики, выбирающие закуску к заветной бутылке. А сам в то же время азартно шептал:

— Вот этот кент, в лиловой рубахе… и второй… видишь, у киоска остановился, мороженое приобретает?.. Тощий и длинный, как глист… Я их тотчас заприметил, как мы со двора вышли. Думал, по мою голову, но ребята явно служивые, а у меня с ФСБ никаких взаимных претензий… Тем более с нашими, с эмвэдэшниками… половина УТРО и УБОПа в моем “Скифе” кормится, подрабатывают на денежных конвоях… Выходит, твои это кореша. Что скажешь, Дмитрий? — Спасибо скажу, — пробормотал я, приглядываясь к Лиловой Рубахе и Глисту. Эти были другой породы, чем Боря-Боб и братцы-лейтенанты — неприметные, без выпирающих мышц и какие-то юркие — не ротвейлеры, не бульдоги, а скорее пара охотничьих лаек. Но лайки — тоже собачки серьезные: взявши след, его не теряют, не щелкают попусту клювом и не считают ворон. Словом, я догадывался, что от них не уйти. В сфере абстрактных понятий я, быть может, тореадор и ас, но вот на практике — жалкий дилетант. В том, как сбрасывать “хвосты” и делать лыжи, любой дебильный урка даст мне фору в сто очков.

Впрочем, ничего ужасного не случилось. Ходили за мной в Андалусии, ходят здесь — ну и что с того? Пусть ходят. Надо будет, я от них избавлюсь. На их стороне упорство и опыт, длинные ноги и острый нос, а на моей — воображение. Что бы такое вообразить? Ну, например, амнезийный гипноглиф, продемонстрированный в нужном месте и в нужное время — скажем, прямо сейчас. Подойти к этому тощему, к Глисту, достать амулет и сунуть в физиономию… а потом — к Лиловой Рубахе… — О чем мечтаешь? — Мартьянов потряс меня за плечо, и я очнулся. Мы уже шагали по Шестой, два “хвоста”, Глист и Лиловая Рубаха, тащились следом, и никаких магических амулетов у меня с собою не было. Ни черного, ни белого, ни голубого, на даже пестрой “веселухи”… “На дачу нужно ехать”. — промелькнула мысль. Нужно… Но как избавиться от топтунов? Нельзя их за собой тащить… Нагрянут и возьмут вместе с халатом, коробкой и амулетами… Тем более если наш разговор с Косталевским подслушан… Машинально перебирая ногами, стараясь не отстать от широко шагавшего Мартьянова, я припоминал подробности утренней телефонной беседы. Было мною сказано: посмотрел на черный амулет, нашел его на даче, но вряд ли это являлось бесспорным признанием Важно не что сказано, а как и в каком контексте; может, я просто подшутил над престарелым профессором? Таков мой стиль общения, и остроносый Иван Иванович с ним уже познакомился, как говорится, из первых рук. Так что ничем особенным я не рискую, в отличие от Косталевского. Он-то ведь говорил всерьез! И признался, что конфликтует со своими покровителями… А еще сказал, что навестит меня. Ждите, Дмитрий Григорьич, и я приду! Придет и попадется в лапы Глисту и Лиловой Рубахе… Какая-то смутная идея забрезжила в моей голове, что-то связанное с Косталевским и истинными намерениями Скуратова, но тут Андрей Аркадьевич толкнул меня локтем в бок:

— Ты что, друг мой? Спишь на ходу?

— Не сплю. Думаю.

— И что надумал?

— Нанять тебя, Мартьяныч. Чтобы твои ребята дали отсечку моим “хвостам”.

Разик-другой… А с остальным я сам разберусь.

— В секретное место нужно сбегать?

— Вот именно, в секретное. На дачу мою, под Приозерском. Только без топтунов. — Я покосился на другую сторону улицы, где, облизывая мороженое, неторопливо шествовал Глист. Потом спросил:

— Какой возьмешь гонорар, Андрей Аркадьич?

— Никакого. Ты оказал мне услугу, я окажу тебе. И все в ажуре. — Нет, не пойдет. Мои услуги были щедро оплачены. В твердой валюте, насколько помнится. Так что и я готов платить.

— Тоже в твердой валюте? — насмешливо прищурился Мартьянов.

— В какой назначишь.

— Раз так, я назначаю доллар. Ровно один американский доллар — знаешь, серенький такой, с портретом Джорджа Вашингтона. Есть у тебя доллар, друг мой? Доллара у меня не было, зато через каждые сорок шагов нам попадались обменники. Я, скрывая улыбку, тормозил у каждого и спрашивал, не продадут ли Джорджа Вашингтона, но попадались сплошь Франклины да Гранты, либо, в крайнем случае, Джэксоны. Наконец искомое нашлось — в пункте Промстройбанка, у молодой красотки с наклеенными ресницами. Пролистав мой паспорт, она сунула в окошко доллар и сдачу, потом ехидно осведомилась:

— Справку на вывоз оформлять?

Я покачал головой:

— Не надо. Доллары я вывожу исключительно контрабандой. Зашиваю под кожу.

— А в какое место? — Девушка игриво хлопнула ресницами. — В мошонку, — буркнул Мартьянов, сунул доллар в карман и потащил меня дальше. Глист и Лиловая Рубаха шли за нами как приклеенные. — Ну, шеф, какое будет задание? Отвезти на дачу под Приозерском и чтобы без топтунов?

Я молча кивнул, размышляя о том, что Мартьяныч хоть и бывший милицейский, а человек. Кстати, богатый человек: мы приближались к “Антарктиде”, и за ее огромными окнами уже сверкала шеренга белоснежных холодильников, сияли серебром газовые и электрические плиты, громоздились на полках чайники и утюги, вентиляторы и тостеры, мясорубки и микроволновки. При виде их Мартьянов мечтательно улыбнулся и сказал:

— Договоримся так: ежели тебе на дачу ехать, ты звонишь и произносишь пароль. Такой, к примеру… — Он запрокинул голову, опустил веки и продекламировал:

— Из Петербурга в Хамадан, чрез горы и моря, до пограничников дошли раскаты Октября. Скажешь, и ровно через час подъедет Паша Кирпичников, чтоб обрубить “хвосты” всяким шавкам. А если тебе в какое другое место понадобится, скажешь другой пароль: отговорила роща золотая березовым, веселым языком… Как дальше, помнишь?

— И журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком, — закончил я и, прощаясь, протянул ему руку.

Глава 14

Выходные дни и начало следующей недели выдались на удивление спокойными. Никто нам с Дарьей не звонил, никто нас не тревожил, если не считать моей постоянной клиентуры, но консультации были нужны пустяковые, и я выдавал их с ходу, изредка заглядывая в компьютер. Все остальное время я предавался занятиям, рекомендуемым для новобрачных в медовый месяц: ходил с Дарьей по выставкам и музеям, любил ее ночью, преподносил цветы и с аппетитом поглощал ее обеды. Еще размышлял об имени моей возлюбленной, вдруг обнаружив, что в нем сокрыт вполне определенный смысл: Дарья — значит, дар, ниспосланный мне провидением или каким-то особым божеством, которое печется о математиках-холостяках. Кто бы это мог быть? Возможно, Софья Ковалевская? Или графиня Ада Лавлейс, дочь великого Байрона, первый программист на нашей планете? Говорят, была красавицей… И, несомненно, умницей… Если у меня родится дочь, не назвать ли ее Адой? Или все-таки Софьей?