Джон Катценбах - Что будет дальше?
Не дав Терри возможности ответить, Скотт обернулся к Мэри Риггинс и громко сказал:
— Дорогая, я думаю, что мне следует поехать с инспектором и встретиться с ее начальством. А ты, пожалуй, останься дома: кто-то должен все время быть на телефоне. Внимательно говори со всеми, кто будет звонить, и обращай внимание на все, что покажется тебе необычным или странным.
Мэри в ответ только всхлипнула, что, впрочем, было истолковано всеми присутствующими как знак согласия.
Адриан вдруг понял, что и Скотт, и инспектор Коллинз в равной мере считают, что он свое дело сделал, что его роль сыграна и что ему больше нет места на этой сцене. Тем временем Брайан подсел к нему совсем близко и негромко сказал:
— Я же тебе говорил: этот козел, приятель мамаши, думает, что ты просто старый дурак, которому повезло увидеть что-то важное и который не воспользовался этой возможностью, не смог сообщить полиции ничего толкового и полезного. Инспектор же считает, что ты ей уже все рассказал и больше тебе добавить нечего. Утешаться можно только тем, что ситуация вполне типичная: люди часто не придают значения показаниям случайных свидетелей.
— Что же мне делать? — спросил Адриан, не отдавая себе отчета в том, говорит ли он вслух или же произносит эти слова про себя.
— Да ничего. Или, если хочешь, — все, — сказал Брайан. — Понимаешь, Адри, дело ведь не только в тебе. Впрочем, и ты еще сделал не все, что мог. Ладно, не волнуйся, что-нибудь придумаем. Есть у меня по этому поводу пара мыслей…
В ответ Адриан молча кивнул. Затем он оглядел комнату в поисках куртки. Он был уверен, что положил ее на диван или, быть может, повесил на спинку кресла. Удивившись тому, что куртки нигде не было видно, он вдруг не без удивления обнаружил, что она по-прежнему на нем: войдя в помещение, он как-то забыл ее снять. Адриан молча улыбнулся, не акцентируя внимания присутствующих на своем проколе, но среди находившихся в комнате был один человек, который, в силу своей наблюдательности, понял, что произошло, и оценил, в сколь неловкое положение поставил себя пожилой профессор.
Глава 13
Научная деятельность Адриана была в значительной мере связана с исследованием страха. Тема эта оказалась гораздо сложнее, чем он предполагал, берясь за нее во время учебы в аспирантуре. Впервые интерес к этому психологическому феномену возник у него лет пятьдесят назад. Тогда, отучившись свой первый семестр в университете, он отправился домой на каникулы. Тот авиаперелет остался в его памяти настоящим кошмаром. Преодолевая черные грозовые облака, самолет содрогался и заваливался то на одно, то на другое крыло. Однако, вместо того чтобы дрожать от страха, Адриан как завороженный наблюдал за реакцией других пассажиров. Увиденное поразило его. Молитвы. Рыдания. Вопли. Побелевшие пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресел. В один из моментов, когда содержимое желудка подступало к горлу, а самолет, казалось, падал, чтобы уже навсегда заглушить все крики, Адриан вдруг огляделся вокруг и с ужасом подумал, что, возможно, в этой страшной мышеловке он сейчас — единственная трезвомыслящая мышь.
Позже, уже будучи профессором, он провел несметное множество лабораторных экспериментов, пытаясь выяснить, с помощью каких внешних воздействий можно вызывать строго определенные реакции в человеческом мозгу. Он ставил опыты со зрительными раздражителями, со слуховыми, с тактильными. Некоторые исследования осуществлялись при поддержке правительственных грантов, и, хотя это не заявлялось напрямую, Адриан понимал, что финансирование поступает от Министерства обороны. Вооруженные силы всегда хотели знать, каким образом можно сделать солдат бесстрашными. В течение многих лет своей преподавательской деятельности Адриан вынужден был чередовать чтение лекций и ведение практических занятий со сверхурочной работой в лаборатории, где он, окруженный ассистентами, проводил клинические исследования. Это было крайне увлекательно, полезно и приносило огромное удовлетворение. Однако, достигнув пенсионного возраста, Адриан вдруг понял, что знает о предмете своего научного интереса все — и одновременно почти ничего. Он мог объяснить, к примеру, почему и как изображение змеи вызывает у некоторых людей учащение дыхания и сердцебиения, провоцирует эффект туннельного зрения и даже приступы паники. Адриан поставил целый ряд опытов по десенсибилизации на своих учениках — студентах психологического факультета. Оказалось, что страх уменьшается по мере того, как источник его становится более привычным для восприятия. Сначала Адриан показывал испытуемым пугающие фотографии змей из журнала «National Geographic», затем приносил на занятия мягких игрушечных змей, сшитых из искусственного меха, и наконец демонстрировал в аудитории настоящих живых гадов. Он много раз проводил исследования с использованием методики «наводнения», как именуют ее психологи: испытуемый намеренно помещается в окружение большого количества объектов, вызывающих у него страх. Этот эксперимент очень напоминал эпизод из знаменитого фильма Спилберга, где Индиана Джонс оказался в колодце со змеями. По правде говоря, Адриан не особенно любил подобные опыты: слишком уж много получалось нервотрепки и криков. Ему нравились более щадящие методы.
Его брат — давно, еще до самоубийства, — любил подтрунивать над научными изысканиями Адриана. Однажды он сказал:
— Знаешь, на войне я понял одну вещь: оказывается, страх — наш лучший союзник. Именно он часто приходит нам на помощь в опасной ситуации. И хотя из-за страха мир предстает перед нами в искаженном виде, зато благодаря ему мы ведем себя более осторожно, бережем свою задницу и в конечном итоге доживаем до завтрашнего дня.
Брайан любил шевелить пальцем кубики льда в стакане с виски, так чтобы их легкий звон подчеркивал отдельные его слова.
— И если в какой-то момент тебе кажется, что ты должен чего-то испугаться, — значит, черт возьми, ты действительно должен! Иначе в твоих дальнейших действиях не будет ни малейшего смысла.
Адриан вспомнил об этом разговоре, проходя по хорошо знакомой территории университетского городка. Грустно улыбнувшись, он признался себе, что очень сильно скучает по брату, по этим его остроумным высказываниям, вообще по его манере говорить. Брайан умел рассуждать, как рафинированный философ из Оксфорда; порой же он выражался, как неотесанный уличный гуляка, изрыгающий непристойности. Профессия адвоката подходила ему как нельзя лучше. Брайан мог быть хорошим актером — правда, с той оговоркой, что терпеть не мог ничьих указаний. И если какой-нибудь зарвавшийся режиссеришка пробовал заставить его плясать под свою дудку, Брайан тотчас же уходил со сцены. При этом он мастерски вживался в роль, которая требовалась в ходе того или иного судебного разбирательства. Занимаясь делами состоятельных корпоративных клиентов, он находил время и на безвозмездную работу в Американском союзе защиты гражданских свобод, и в Южном центре правовой защиты бедных. Здесь речь шла обычно о тяжких преступлениях, совершенных в сельской глубинке и тянувших на высшую меру, причем обвинения нередко оказывались ложными. Многие из таких обвиняемых избежали электрического стула исключительно благодаря Брайану.
Адриан подумал, что брат его обладал очень редкой способностью: умел внушить окружающим, что он такой же, как они сами.
Хотя… Адриан покачал головой. Возможно, эта хамелеонья повадка сыграла с Брайаном злую шутку. Не исключено, что именно из-за нее в то ужасное утро брат приставил себе к виску девятимиллиметровый ствол и спустил курок.
Он не счел нужным оставить записку. И в этом, по мнению Адриана, была большая несправедливость. Брайан просто обязан был объяснить свой поступок.
Адриан всегда полагал, что, став психологом, он посвятил свою жизнь изучению глубочайших тайн человеческой природы. Почему мы боимся? Почему в определенной ситуации ведем себя именно так, а не иначе? Чем порождаются наши чувства? В чем корень страха?
И теперь, когда пребывать в здравом уме ему оставалось совсем недолго, профессор понял, что так и не нашел ответов на главные вопросы, которые занимали его в течение всей жизни. И прогрессирующая болезнь с каждым днем делала поиск этих ответов все более трудным.
Адриан продолжил свой путь. За многие годы работы в университете он научился читать по походке студентов, наводнявших пешеходные дорожки кампуса, словно по книге. Тут были и торопливые перебежки: «Я опаздываю на лекцию», и спокойная, размеренная поступь, гласящая: «Я сдал свою письменную работу и теперь свободен, как птица».
Сам Адриан сегодня двигался медленно, не торопясь. Отчасти скорость его ходьбы диктовалась возрастом. К тому же нахлынувшие воспоминания вынуждали его время от времени замедлять шаг.
