Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
После похорон ее бывшего возлюбленного Самуэля Муна, отношения с которым зашли в тупик задолго до его передозировки и смерти прямо посреди оргии с очередным набором девиц из фанаток эпатажного художника, общение с Грином практически сошло на нет. Он на несколько месяцев умчался в какую-то командировку, уволился из полицейского управления и исчез с радаров. Пока они не пересеклись на приеме в честь дня Треверберга. Увидеть деловой костюм на Грине Рихтер ожидала в последнюю очередь. Причем костюм удивил ее больше, чем само присутствие детектива на светском мероприятии.
Она не удержалась. Подошла сама. Впервые обратилась к нему после момента, когда, обессиленная эмоциями, попыталась поцеловать, а он не позволил. Аксель ответил приветливо и с той вежливостью, которую невозможно перепутать ни с чем.
«Держитесь подальше».
В тот момент она впервые почувствовала странный укол в сердце, который списала на боль от уязвленного самолюбия: Рихтер не чувствовала недостатка внимания. За ней вечно ходили толпы мужчин всех категорий. От молоденьких и смазливых, которые надеялись, что успешной женщине нужен лишь хороший сексуальный партнер и служанка в брюках, до серьезных бизнесменов, рассчитывавших не только вклиниться в империю Рихтеров, но и добраться до отца Теодоры. Дональд Рихтер не спешил заключать контракты с новыми людьми, так почему бы не воспользоваться дочерью?
Как бы там ни было, они с Акселем поговорили. Грин даже учтиво поцеловал ей руку, а потом испарился в толпе, сославшись на занятость. Видимо, работал.
Какая работа на празднике?
Потом было еще несколько встреч. И вот – это сообщение: Грин в больнице. И ее проняло. Поспешно отменив все встречи, она организовала себе двухнедельный отпуск, имитировала отъезд на Канары, а сама закрылась в госпитале, доверившись только одному из телохранителей, который помог соблюсти конфиденциальность. Самым сложным было объяснить доктору Тайлер, что, во-первых, никто не должен к ней лезть, а во-вторых, она имела право находиться рядом с впавшим в кому детективом. На самом деле, конечно, не имела. Но что-то в глазах молодой женщины заставило доктора Тайлер смягчиться. Фей позволила Теодоре остаться. Подобный разговор пришлось выдержать и с женщиной, представившейся агентом Стич, новой напарницей детектива из неизвестной Теодоре организации. Арабелла Стич выдала ей пропуск и предупредила охрану о присутствии посторонней в палате. Это все походило на настоящее чудо.
И началось ожидание. Бесконечные дни и ночи наедине с неподвижным мужчиной. Теодора пыталась с ним разговаривать. О чем? О бизнесе, о себе. Рассказывала про то, что пришлось продать агентство по организации праздников, потому что сил на поиски замены Мейсону не осталось. Неожиданно для самой себя рассказала про отца, про то, как ей не хватало общения с ним. Про то, что до сих пор не смогла наладить контакт с братом, поэтому сама создала себе семью в бизнесе. Она говорила и говорила. А когда уже закончились слова, начала петь.
И тогда впервые что-то изменилось. Под влиянием ее голоса Грин пошевелился. Но прошел еще день. И еще. Она пела, доводя себя до истощения. Колыбельные, романсы о любви, арии из мюзиклов. Тихонько, чтобы не слышал никто за пределами палаты. И вот Грин пришел в себя. Когда она вернулась в палату после его очередного разговора с врачом, Аксель встретил ее таким холодным взглядом, что Теодору отбросило на двадцать лет назад. Она снова маленькая девочка, которая разбила любимую мамину вазу, а отец смотрит на дочь сверху вниз. И кажется, он ее просто убьет. Ничтожную, неуклюжую, нескладную девчонку, методично истреблявшую память о горячо любимой им женщине.
– Вам не нужно здесь находиться, – хриплым, будто расколовшимся голосом произнес он вместо приветствия.
Она проигнорировала.
Села рядом. Упрямо положила пальцы на его исхудавшую руку. По телу Грина пробежала дрожь, скрыть которую он не смог – и просто закрыл глаза, снова превратившись в неподвижную мумию. Они молчали. Время шло. Ее ладонь на его руке. Писк мониторов. Тишина. И, несмотря на то, что он явно не обрадовался ее присутствию, Теодора ощущала себя спокойно. Спокойнее, чем в собственном офисе. Спокойнее, чем дома. Размышлять на эту тему она себе не позволяла. Но в тот же вечер ей пришлось уйти – к Грину пришли коллеги. Ее бесцеремонно выставили за дверь. А потом не позволили вернуться: «Аксель просил вас уйти. Вам действительно нужно отдохнуть, мисс Рихтер».
«Отдохнуть».
И вот теперь они снова разговаривали, пусть и по телефону.
– Мисс Рихтер… – сказал ей Грин.
– Теодора, – прервала она. – Бога ради, Аксель…
Она не договорила. Что она должна сказать? Их ничего не связывает.
– Пожалуйста… – Его голос упал до шепота. – Не нужно.
И она сдалась. Слезы выступили на глазах, Тео устало коснулась ресниц и почувствовала липкую влагу. Руки задрожали, захотелось уткнуться в чье-то плечо и разрыдаться. Кажется, она обречена быть успешной и псевдосчастливой в бизнесе. И одинокой в жизни.
В эту минуту Теодора подумала о том, что начала понимать отца.
– Хорошо. Если решишь поговорить – просто позвони.
Она сбросила звонок, подхватила сумку и вылетела из кабинета, не посмотрев на встревоженно окликнувшую ее секретаршу. Теодоре захотелось поговорить с отцом. Поделиться переживаниями с единственным на этой гребаной планете родным человеком, который знает по себе, через что она проходит каждый день.
До старой половины она домчалась за полчаса. Треверберг как будто чувствовал ее состояние – пробки испарились, она пролетела по зеленому коридору и остановилась только перед коваными воротами. Особняк Рихтеров раньше казался ей мрачным одиноким замком. А сейчас она понимала, что едет домой. За защитой и поддержкой, которую Дональд никогда не мог ей дать. Но может быть, что-то изменится?
Кто, если не он?
Надежда начала угасать, когда на парковке перед домом она обнаружила незнакомый автомобиль. Достаточно элегантный, чтобы предположить, что за рулем женщина. Но развернуться и уехать Теодора не успела – на пороге вырос управляющий. Он улыбнулся молодой хозяйке так, как мог он один,
