Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
Я представил себе сцену из сериала «Во все тяжкие», где я сижу в подвале вместо Крейзи Эйта, а отец срезает корочки с моих сэндвичей, как это делал Уолт, — я, кстати, тоже не люблю корочки. Все помнят, как кончил Крейзи Эйт. Да, именно — Уолт задушил его замком для мотоцикла. Жуткая смерть. Я, конечно, не драгдилер, но что, если там не будут особо разбираться?
Почему-то я вдруг подумал о Марии с дредами. Такая девчонка не спасовала бы, пожалуй, даже перед Туко. Замахала бы плохих парней джинсами, ага. Нет, нет! Я энергично потряс головой. Мария в мои планы никак не вписывалась. Она просто была досадной помехой на выбранном пути, вот и все.
Я решительно вылез из машины и пошел к круглосуточному магазинчику на заправке. Чернокожий паренек в красной футболке жарил за прилавком сосиски для хот-догов. От их аромата желудок болезненно сжался, а рот наполнился слюной. Я пытался экономить и питался хлебом и тунцом из консервов. Один день на такой диете, а мне уже казалось, что у меня вот-вот плавники из хребтины вырастут.
Я спросил паренька насчет Себберсунвай. И снова мне повезло. Оказалось, он жил как раз в том районе и мог мне более-менее понятно объяснить, как туда проехать. Он, правда, обалдел, когда узнал, что у меня в мобильнике нет джипиэс и интернета. Но комментировать вслух не стал, вежливым оказался.
На Фанё не строили многоэтажек, поэтому я не сразу разобрался, что шестнадцать в адресе — это не номер одного из трехэтажных «кораблей», вытянувшихся вдоль улицы на восточной окраине города, а номер подъезда. Красно-желтые кирпичные дома выглядели совершенно одинаково. Фиг знает, как тут ориентировались местные жители, особенно если им, как мне сейчас, приходилось блуждать по дорожкам между темными скверами, отделявшими одно типовое здание от другого.
Лампочка у подъезда шестнадцать была разбита, но у четырнадцатого и восемнадцатого свет исправно горел. Я решил, что вряд ли между ними вопреки логике четных и нечетных чисел мог затесаться пятнадцатый или семнадцатый, и потянул на себя тяжелую дверь. Она не подалась, и тут я сообразил, что в доме установлен домофон.
Я который раз вытащил из кармана бумажку с адресом: «1 эт. сл.»[15]. Все верно. Перевел глаза на слабо светящиеся таблички с именами жильцов. «1 эт. сл. Ката Бернадоттир». Огляделся по сторонам, как будто на этой улице мог быть другой подъезд с номером шестнадцать. Кто такая вообще эта Ката? Имя какое-то… исландское. А может, это папина подружка? Или новая жена. М-да, о таком раскладе я как-то не подумал. Вот она обрадуется, когда я ей свалюсь на голову со всеми своими тараканами.
Я еще немного потоптался у подъезда, не решаясь нажать заветную кнопку. К ночи заметно похолодало, и хоть тут не было таких ветров, как на Фанё или в Эсбьерге, все равно промозглая сырость пробиралась под куртку, холодила ноги через тонкие подошвы кроссовок, запускала за ворот стада мурашек. Мимо прошла по дорожке пожилая женщина с пуделем на поводке. Оба подозрительно покосились на меня. Пудель подбежал к фонарю у подъезда и демонстративно задрал лапу.
Я решился. Нажал заледеневшим пальцем на исландское имя. Домофон зажужжал, автоматически повторяя вызов. Прошла, как мне казалось, целая вечность, прежде чем мягкий женский голос ответил через помехи.
— Да?
— Добрый вечер! — Я старался справиться с волнением в голосе и говорить как можно дружелюбнее. — Простите, а Эрик Планицер дома?
— Кто? — в ответе Каты Бернадоттир послышалось усталое удивление.
— Эрик, — повторил я чуть громче. — Эрик Планицер. Он дома?
С ужасом я подумал, что вот сейчас она спросит, кто интересуется. А что я тогда отвечу? Но женщина с исландским именем сказала совсем другое:
— Здесь нет таких. Вы ошиблись.
— Но… — Я стиснул внезапно вспотевшими пальцами бумажку с адресом в кармане. — В справочнике написано…
— Слушай, парень, — в ее голосе прорезался слабый акцент, вызванный раздражением, — я тут уже второй год живу и никакого Эрика в глаза не видела. Это я тебе лучше любого справочника скажу.
Связь оборвалась. Я развернулся спиной к подъезду, вытащил из кармана кулак с запиской. Пальцы медленно разжались. Лучше бы отец запер меня в подвале, прикованным к трубе. Тогда бы мы, по крайней мере, были друг у друга.
3
В машине меня накрыла волна отчаяния. Все без толку. Наверное, в справочнике информация устаревшая. Может, отец жил тут когда-то, а потом съехал. И вселилась в его квартиру эта Бернадоттир. Но как узнать, куда он переехал? Особенно если это было больше двух лет назад.
Усталость навалилась внезапно могильной плитой. Даже голод пропал куда-то. Я лег на руль, обхватив его руками, прижался к холодной коже лбом. Внезапно почувствовал себя очень маленьким и одиноким, затерянным в чужом большом городе на закатанной в асфальт и бетон земле, никому не нужным, очередным анонимом в стандартном спальном районе, где у одинаковых домов номера вместо названий [16].
От жалости к себе захотелось плакать. Реветь, пуская сопли и слезы на руль. Какая теперь разница? Чего мне стыдиться? Все равно никто не увидит и не узнает. Да даже если бы и узнали… Всем плевать.
Но пустота внутри не могла пролиться слезами. Я пересох, как старый колодец. Я не плакал на похоронах матери, даже слезинки не проронил. Не плакал, когда жег ее вещи. Когда держал в руках символ ее предательства. А теперь, казалось, эта способность исчезла, как отобранная злодеем суперсила. Глаза жгло, горло скрутил спазм, так что больно было глотать и дышать, но больше ничего не происходило.
Я судорожно вздохнул, пытаясь справиться с собой. Попробовал сосредоточиться на том, что делать дальше.
Я мог бы заправиться на последние деньги и вернуться на Фанё. Там меня ждут теплый дом, чистая постель и еда в холодильнике. Я так спешил отправиться на поиски семьи, что даже не выкинул скоропортящиеся продукты. Вот только я знал: если поверну сейчас назад, обратного пути уже не будет. Я сдержу данную маме клятву и останусь на острове. Ну, закончу гимназию, может, поступлю в какой-нибудь местный вуз в Эсбьерге, может, найду работу в каком-нибудь супермаркете или на заправке, как тот чернокожий паренек. Потом встречу симпатичную девушку… Тут
