Черный халифат - Ирина Владимировна Дегтярева
Даже если будет ранен, он успеет. Ему достаточно раздавить крышку и нажать на циферблат. Тогда пакет зашифрованных данных попадет через спутник в Центр.
– Послать с тобой Ильяса?
Горюнов прикинул, где для парня будет безопаснее, и кивнул:
– Помощник понадобится. Возвращаться сюда?
– Тут у нас место сбора, – Галиб хлопнул Петра по плечу. – Надеюсь, увидимся. * * *
Черные трупы со связанными руками, убитые выстрелами в упор, и запах гниения встретили Ильяса и Петра в том доме, куда они пробрались, прижимаясь к домам на теневой стороне.
Дверь сорвана с петель и валялась посреди улицы, похоже, выбитая взрывной волной. А взрыв был внутри. Стены посечены осколками. В первой же комнате ошметки от тела взорвавшегося человека. То ли не успел гранату бросить, то ли нарочно себя подорвал… Потому что участь его товарищей, черных и раздутых до безобразия, лежащих в соседних комнатах в мученических позах, была незавидна.
Ильяс шарахнулся в сторону, вскрикнул почти по-женски.
– Тихо! – осадил его Петр, устремившись к лестнице. – Надо наверх.
Но когда он нашел выход на крышу, обнаружил, что Ильяс исчез.
«Сбежал, что ли, дурак?» – зло подумал Горюнов, с неохотой возвращаясь на смрадный первый этаж.
Ильяс сидел на корточках у стены, закрыв лицо руками. Петр грубо пнул его по ботинку.
– Ты что, думал, здесь цветочки? Вон они, цветочки! – он показал на труп в коридоре. – Хорошо пахнут? А?
Всхлипывая, Ильяс молчал.
– Возьми себя в руки, если хочешь отсюда свалить не вперед ногами, не как они, – он снова ткнул пальцем в сторону убитых игиловцами местных. Судя по одежде, это были не военные.
Ильяс встал и поплелся на крышу за Горюновым.
Пулемет продолжал строчить. Через оптику Петр довольно быстро разглядел цель. Резинка на оптическом прицеле намокла от пота. Он видел сквозь жаркое марево, висевшее над крышами домов, плечи пулеметчика в камуфляже и нажал спусковой крючок. Винтовка, не пристрелянная им лично, крепко двинула отдачей в плечо. Кажется, он только ранил, хотя пулеметная стрельба резко оборвалась. Ее подхватили очереди другого пулемета, с земли. Петр подозревал, что это Галиб и Аюб подобрались на пикапе.
Захлопнув крышку на оптике, Горюнов заторопился вниз. Он опасался ответа снайпера противника. А то, что этот снайпер существует, Петр убедился, когда над плечом просвистела пуля, заставив пригнуться и поторопиться.
– Нас засекли, – бросил он Ильясу, который выставил ствол автомата из люка и походил на кукушку из часов, висевших у Горюнова на кухне.
– Надо валить отсюда!
Они выбежали из дома. Тут же на противоположную сторону улицы прилетела мина. Смачно ухнула в тротуар, как в масло, и сразу все потемнело от пыли, града камней и осколков.
Взрывной волной Ильяса закинуло обратно в дом. Горюнову не повезло, его ударило о стену и контузило.
Ильяс пришел в себя быстрее, выбежал к белому от пыли Петру, который сидел на земле и чудно качал головой, внимая звону, наполнившему его словно бы всего.
Кое-как поднялся с помощью Ильяса, и они добрели до места сбора. Машины под навесом не было.
Борясь с тошнотой, Петр прикинул, как будут выбираться отсюда, если Галиб не вернется и если к тому же сирийцы пойдут в наступление. Усевшись на прохладный пол дома и прислонившись к стене, Горюнов не заметил, как отключился, впав в полусон, в полузабытье.
Ему привиделось, что он едет в машине по заснеженной подмосковной дороге. Наверное, направлялся к матери…
Монотонное движение, снег на обочинах, скольжение дворников по лобовому стеклу. Он помнил, что продал машину перед командировкой в Ирак. И тем не менее ехал на ней.
Снег не таял на лобовом стекле, дворники скребли намерзавшие льдинки. При отсутствии видимости невозможно было продвигаться вперед. Петр остановился на обочине. Снег скрипел под ногами, когда он обходил машину. И хотелось спать.
Петр с трудом приоткрыл глаза, чувствуя тупую боль в затылке и тревожный холод у левого виска. Какая-то женщина склонилась над ним в черном никабе.
– Зарифа?
Он мельком увидел, что лежит в своей комнате в доме Аббаса. Рюкзак – у окна. Часть вещей оставил здесь, перед тем как ехать с Аюбом и группой.
«Ну да, – вяло возникло в голове воспоминание. – Мы воевали. Потом мина прилетела…»
– Зара, – снова хрипло позвал он.
– Как ты меня узнал? – засмеялась она под никабом. Глаза блестели…
– Все-таки жена, – пробормотал он.
– Тихо ты! – шикнула она. – Аббас услышит. Он тебе покажет…
– Я тебе развода не давал. – Он попытался сесть и почувствовал боль в левой руке. Нащупал повязку повыше локтя. – Что там? Как я сюда попал?
– Не помнишь? – Зара сняла никаб, явив ему свое пухлое личико. – Ильяс тебя перевязал, дождался, когда вернется Галиб. Потом привезли сюда. Ранение пустячное, сквозное, осколочное… Я зашивать не стала, чтобы грязь вся вышла…
– Ты? Зашивать? – Петр все же сел на кровати, испытывая легкое головокружение.
– Вообще-то я в Стамбуле медсестрой работала. Не хирург, конечно, но кое-что умею… – Она выключила вентилятор, от которого Горюнов так сильно замерз. – Ты четыре дня в беспамятстве пролежал. Контузило довольно сильно.
– Ко мне кто-то кроме тебя подходил?
Она хмыкнула, догадавшись о его опасениях.
– Ты почти все время молчал. А если начинал говорить, то на арабском. Воздуха тебе все не хватало. Пришлось вентилятор принести.
– Заморозила меня совершенно, – поежился Петр. – Дай футболку.
– Иди вымойся сперва, – посоветовала она. – Только руку не мочи.
Он встал, схватил ее за плечо и легонько тряхнул:
– Ты почему мне про Мансура не говорила?
– А ты сам слепой, что ли? И потом, скажи я тебе тогда, может, ты бы сюда не поехал или меня не взял бы…
– Ага, вот с этого и начинала бы. А то в Стамбуле: «Эфенди Брожек…» Я, конечно, понимаю, что сладкий кефир смиряет гнев, – вспомнил арабскую поговорку Петр. – Но перехитришь когда-нибудь саму себя.
Курдянка дерзко отмахнулась. «Попробовала бы она так с Аббасом, – нахмурился Горюнов. – Что их связывает? Не похоже на горячие чувства. Оба слишком прагматичны».
– Где Аббас?
– Не отчитывается передо мной, – обиженно отрезала Зарифа. – А вот Аюб спрашивал, как ты. Жаждал тебя видеть…
– Лучше бы бабки за бои платил.
– Вон они, на подоконнике. Аюб сказал, что двести пятьдесят за месяц и по сто пятьдесят за каждый бой. Еще триста он добавил за ранение. Сказал, что ты с пулеметчиком разобрался вовремя.
Зара надела никаб, прежде чем выйти из комнаты.
– Поесть бы что-нибудь. Только не консервы из тунца, – попросил вдогонку Горюнов.
– Обойдешься, –
