Родриго Кортес - Садовник
Себастьян ждал. Он видел, как сбежал по ступенькам, а затем, яростно шевеля губами, вернулся назад в дом полицейский и как сеньора Ансельмо под руки протащили по террасе и провели во флигель.
Себастьян неслышно скользнул следом и встал в зарослях лещины напротив открытого настежь окна.
Гость из Эдема явно еще не все сказал и время от времени порывался вернуться в дом, но, кажется, уже понимал, что есть риск просто не дойти. Себастьян видел, как яростно он принялся избавляться от одежды, а затем, как был, совершенно голый, выскочил во двор и опорожнил желудок прямо на клумбу ночных фиалок. Затем, шатаясь, вернулся во флигель, и все стихло.
Себастьян напряженно думал. Он понимал, что прогонять божьего посланца обратно в Эдем нужно немедленно, прямо сейчас, пока он ослаблен выпитым. Его отец тоже резко сдавал в скорости и силе, когда «перебирал». Но мальчику было страшно. Себастьян понятия не имел, как сумел ветхозаветный Иаков продержаться в борьбе с богом целую ночь, и отдавал себе отчет, что ему, едва достающему гостю до груди, будет намного сложнее, чем легендарному предку народа Израиля.
Он тяжело вздохнул и скользнул к окну.
Гость лежал на большой господской кровати на животе, раскинув огромные руки и ноги в стороны — такой же голый и мясистый, как те грешницы с колоды отцовских карт. Себастьян даже на секунду засомневался, а из Эдема ли он, тем более что никаких крыльев на спине у гостя не было, но почти сразу же вспомнил привезенный в дом эдемский цветок, множество обещаний быстрой переправки в самый настоящий рай, руки его затряслись, а в груди заклокотал огромный горячий комок.
Он знал, что гостя следует срочно отправить туда, откуда он пришел, и что в доме Эсперанса никто, кроме него, этого не понимает. Но точно так же он знал, что ни бочки с винным спиртом, ни двухметровой ямы во флигеле нет и быть не может.
«Повесить…» — мелькнуло у него в голове, и пересохшее горло сжалось так, словно его захлестнула петля.
Себастьян заставил себя несколько раз вдохнуть и выдохнуть, развернулся и, преодолевая нешуточное сопротивление трясущегося тела, отправился домой.
«Надо повесить, — мысленно твердил он запомнившееся слово. — Надо повесить…»
***Даже после того, как сеньора Ансельмо увели, в гостиной долго еще висела гнетущая тишина, прерываемая только лязгом вилок о фарфор. Но в конце концов полковник взял инициативу на себя.
— Прошу извинить, господа, за поведение моего отвратительно воспитанного племянника, — тяжело вздохнув, начал старик, — и прошу меня выслушать.
Алькальд, прокурор со своим юным заместителем и Мигель уткнулись в тарелки. Слышать, как извиняется сам сеньор Хуан Диего Эсперанса, было невыносимо, а видеть это — и вовсе немыслимо. И только лейтенант Диего Дельгадо оставался невозмутим.
— Дело это чрезвычайной для меня важности, — продолжил полковник, — и боюсь, что положение серьезнее, чем я полагал ранее.
Алькальд, прокурор со своим юным заместителем и Мигель разом насторожились и дружно повернулись к хозяину дома, и только лейтенант Диего Дельгадо продолжал как ни в чем не бывало смаковать коньяк.
— Сегодня я получил третье письмо с угрозами физического уничтожения всей моей семьи.
— Как?! — вскочил Мигель. — И вы молчали?! Оно у вас?!
Полковник молча кивнул и подал знак замершему в дверях дворецкому. Тот мгновенно исчез и вскоре вернулся с тонкой кожаной папкой в руках.
— Я никогда не был паникером, — снова произнес старик. — Но, признаюсь, последнее письмо меня встревожило.
Мигель требовательно протянул руку и взял у полковника папку. Открыл и впился глазами в аккуратно выведенный на мятой желтой бумажке текст.
«Полковник, земля не твоя, а наша. Хочешь жить — уезжай. Вместе со своими выблядками».
Мигель прикусил губу. Письмо было написано простовато, но вот со знаками препинания был полный порядок. Как если бы человек из средних слоев пытался выглядеть простолюдином. Почерк скорее мужской. Бумага оберточная, но хорошая, возможно, из кондитерского или бакалейного магазина. Батраки в такие не ходят.
— Это самое первое, — прервал тишину полковник. — Там дальше еще есть.
Мигель кивнул, передал письмо алькальду и взял вторую записку. Почерк был тот же.
«Уберайся из города, полковник. А то начнем убевать, и ты умрешь паследний».
Мигель хмыкнул. Он уже видел, что ошибка в слове «последний» сделана специально. Тот, кто писал письмо, уже начал машинально выводить «о» и вспомнил, что нужно ошибиться, с опозданием.
— Писал человек грамотный, — вслух отметил Мигель, передал записку алькальду и взял в руки третий, и последний, листок.
«Срок истек, — было написано на большом квадратном листе оберточной бумаги. — Сиводня готовься».
— Что скажете? — напряженно поинтересовался полковник.
Мигель прокашлялся.
— Скажу, что это не ваши арендаторы писали, — тихо произнес он.
— А я вот в этом не уверен, — со скандальной ноткой в голосе возразил старик. — И я буду просить власти в лице алькальда нашего города сеньора Рауля Рохо защитить мою семью от преступных посягательств этой мрази!
— Но, Хуан… — попытался возразить алькальд.
— Да! — сварливо выпалил старик. — И если понадобится привлечь армию для наведения порядка, то привлекайте!
До этого сохранявший полную невозмутимость армейский лейтенант Диего Дельгадо поперхнулся и вытаращил глаза.
— Мне нужен приказ из Сарагосы… Да и то…
— Так добейтесь! — вскочил полковник. — Вы на это и поставлены!
Офицер растерянно смотрел на алькальда, тот — на прокурора, а прокурор, совсем уже беспомощно, — на Мигеля.
— Давайте сделаем так, сеньор Эсперанса, — поднялся Мигель. — Вы соберете всех своих родственников в одной части дома, скажем, на втором этаже, а я установлю в дверях полицейский пост. И лучше начать прямо сейчас. Где у вас телефон?
***Спустя каких-нибудь пять-шесть минут Себастьян сообразил, что нужной веревки у него нет. Он никогда не видел удушения, но зато видел, как у рыбаков срывается форель, и понимал, что веревка должна быть достаточно крепкой, чтобы выдержать вес такого большого тела.
Он перевернул весь сарай, отыскал несколько толстых колючих джутовых веревок, но они были уже стары, изрядно прогнили и годились только на то, чтобы подвязывать лианы.
В другой ситуации он дождался бы следующего дня и взял бы нужную веревку на кухне или у дворецкого, но сегодня все было иначе. Себастьян прекрасно слышал, как страшный гость пообещал забрать всех в Эдем немедленно.
Себастьян молитвенно сложил руки и поднял подбородок.
— До-ооэ-сс… — выдавил он, искренне надеясь, что сидящая на небесах старая сеньора что-нибудь подскажет, и тут же подскочил от осенившей его догадки.
Он сунул руку под кровать, снова вытащил отцовскую шкатулку и схватил сплетенную из черного шелкового платья покойной косичку. Попробовал на разрыв и счастливо рассмеялся: эта косичка могла выдержать очень много!
Он стремительно задвинул шкатулку обратно под кровать и помчался к флигелю, но на подходе остановился и внимательно осмотрел дом. В гостиной все еще горел свет, но зато остальные окна были тихи и темны.
Себастьян стремительно пересек открытое пространство у самого дома и приник к стене. Из открытого окна флигеля доносился густой, сочный храп. Он заглянул в окно. Гость, абсолютно голый, лежал на спине, свесив огромную руку с кровати, и храпел.
Себастьян тихо вспрыгнул на подоконник и в следующую секунду был внутри.
Гость пошевелился и перестал храпеть. Себастьян замер.
Гость зачмокал губами, застонал, попытался повернуться на бок и не сумел. Себастьян врос в пол и вдруг подумал, что бог может обидеться.
Он совершенно точно знал, что в прошлый раз, когда утонул отец, богу это понравилось. Недаром же падре Франсиско с такой уверенностью сказал, что без воли божьей и волос с головы не упадет, но сейчас…
Гость снова захрапел, и, стиснув зубы, Себастьян решительно шагнул вперед. Узнать, на чьей стороне бог, можно было, только начав действовать.
Он продел шелковую косичку сквозь отливающие лунным серебром металлические прутья спинки кровати, накинул ее на полное, белеющее в темноте горло и потянул удавку на себя.
Храп оборвался. Гость задергался, всхлипнул, начал шарить рукой, но достать врага сквозь прутья не мог. Себастьян напрягся и с силой затянул удавку со своей стороны прутьев.
Гость мычал, хрипел, дернулся еще раз и стал сползать с кровати на пол. Себастьяна рвануло, потащило вслед, как нечто почти невесомое, прижало лицом к прутьям, но удавки он не выпустил.
Огромное пухлое теплое тело заходило на кровати ходуном. Гость беспорядочно сучил руками и ногами, сдвинул мягкий марокканский ковер, а потом его ноги замолотили по полу с такой силой, что где-то рядом стеклянно задребезжала посуда. Себастьян скрипел зубами, но удавки не отпускал, как вдруг огромный мужчина протяжно замычал, подался назад, ударился головой в никелированные прутья спинки и начал шарить рукой. Коснулся волос Себастьяна…
